Рождественский стихи

Роберт Рождественский
Стихи

• Б-Д

• Ж-М

• Н-Р

• С-Ф

• Х-Я

Б В Г Д

Ж З Л М

Н О П Р

С Т У Ф

Х Ч Э Я

---

---

Творчество

Э. Неизвестному

Как оживает камень?

Он сначала

не хочет верить

                     в правоту резца…

Но постепенно

из сплошного чада

плывет лицо.

Верней —

             подобие лица.

Оно ничье.

Оно еще безгласно.

Оно еще почти не наяву.

Оно еще

безропотно согласно

принадлежать любому существу.

Ребенку,

           женщине,

                        герою,

                                старцу…

Так оживает камень.

Он —

        в пути.

Лишь одного не хочет он:

остаться

таким, как был.

И дальше не идти…

Но вот уже

               с мгновением великим

решимость Человека сплетена.

Но вот уже

               грудным, просящим криком

вся мастерская

до краев полна:

«Скорей!

           Скорей, художник!

Что ж ты медлишь?

Ты не имеешь права

                           не спешить!

Ты дашь мне жизнь!

Ты должен.

Ты сумеешь.

Я жить хочу!

Я начинаю

               жить.

Поверь в меня светло и одержимо.

Узнай!

Как почку майскую, раскрой.

Узнай меня!

Чтоб по гранитным жилам

пошла

         толчками

                     каменная кровь.

Поверь в меня!..

Высокая,

живая,

по скошенной щеке

                          течет слеза…

Смотри!

Скорей смотри!

Я открываю

печальные

              гранитные глаза.

Смотри:

я жду взаправдашнего ветра.

В меня уже вошла

                        твоя весна!..»

А человек,

который создал

                     это,

стоит и курит около окна.

Да, мальчики!

Мы – виноваты.

Виноваты очень:

Не мы

        с десантом

                      падали во мглу.

И в ту —

            войной затоптанную —

                                            осень

мы были не на фронте,

                               а в тылу.

На стук ночной

                     не вздрагивали боязно.

Не видели

              ни плена,

                          ни тюрьмы!

Мы виноваты,

что родились поздно.

Прощенья просим:

виноваты мы.

Но вот уже

               и наши судьбы

                                   начаты.

Шаг первый сделан —

                              сказаны слова.

Мы начаты —

                   то накрепко,

                                   то начерно.

Как песни,

              как апрельская трава.

Мы входим в жизнь.

Мы презираем блеянье.

И вдруг я слышу разговор о том,

что вот, мол, подрастает поколение.

Некстати… непонятное…

                                Не то…

И некто —

              суетливо и запальчиво, —

непостижимой злобой

увлечен,

уже кричит,

                в лицо нам

                               тыча пальцем:

«Нет, мальчики!»

Позвольте,

              он – о чем?

О чем?

Нам снисхождения не надо!

О чем?

И я оглядываю их:

строителей,

поэтов,

космонавтов —

великолепных мальчиков моих.

Не нам брюзжать,

не нам копить обиды:

и все ж таки

                 во имя

                          всей земли:

«Да, мальчики!» —

которые с орбиты

                        космической

в герои

         снизошли!

Да, мальчики,

веселые искатели,

отбившиеся

от холодных рук!

Я говорю об этом

                        не напрасно

и повторять готов

                        на все лады:

Да, мальчики в сухих морозах Братска!

Да, мальчики, в совхозах Кулунды!

Да,

    дерзновенно

                    умные

                            очкарики —

грядущее

            неслыханных наук!

Да, мальчики,

в учениях тяжелых,

                          окованные

                                        строгостью

                                                       брони.

Пижоны?

Ладно.

Дело

не в пижонах.

И наше поколенье —

                             не они.

Пусть голосят

                   о непослушных детях

в клубящемся

                  искусственном дыму

лихие спекулянты

                        на идеях,

                                    не научившиеся

                                                         ничему.

А нам смешны

пророки

неуклюжие.

Ведь им ответить сможем мы сполна.

В любом из нас клокочет революция

Единственная.

Верная.

Одна.

Да, мальчики!

Со мною рядом встаньте

                                 над немощью

                                                   придуманной

                                                                     возни.

Да, мальчики!

Работайте, мечтайте.

И ошибайтесь, —

Дьявол вас возьми!

Да, мальчики,

                  выходим в путь негладкий!

Боритесь

            с ложью!

Стойте на своем!

Ведь вы не ошибетесь

                              в самом главном.

В том флаге, под которым мы живем!

История

История!

Пусть я —

              наивный мальчик.

Я верил слишком долго,

слишком искренне,

что ты —

             точнее всяких математик,

бесспорней

самой тривиальной истины…

Но что поделать, —

                           мальчики стареют.

Твои ветра

по лицам их секут…

Секунды предъявляют счет столетьям!

Я говорю от имени

секунд…

История —

               прекрасная, как зарево!

История —

               проклятая, как нищенство!

Людей преображающая заново

и отступающая перед низостью.

История —

               прямая и нелепая!

Как часто называлась ты —

                                     припомни! —

плохой,

когда была

              великолепною!

Хорошей —

хоть была

             постыдно подлой!

Как ты зависела

                     от вкусов мелочных.

От суеты.

От тупости души.

Как ты боялась властелинов,

мерящих

тебя на свой

                придуманный аршин!

Тобой клянясь,

народы одурманивали.

Тобою прикрываясь,

земли

       грабили!

Тебя подпудривали.

                          И подрумянивали.

И перекрашивали!

И перекраивали!

Ты наполнялась криками истошными

и в великаны

возводила хилых…

История,

гулящая история!

Послушай,

ты ж не просто

                    пыль архивов!

История!..

Сожми сухие пальцы.

Живое сердце людям отвори.

Смотри,

как по-хозяйски просыпаются

бессмертные создатели твои!

Они проглатывают

немудреный завтрак.

Торопятся.

Целуют жен своих.

Они уходят!

И зеленый запах

взволнованно окутывает их.

Им солнце бьет в глаза.

Гудки аукают.

Плывет из труб

                     невозмутимый дым…

Ты станешь

самой точною наукою!

Ты станешь.

Ты должна.

Мы

так хотим!

Стихи о хане Батые

А. Ковалеву

А все-таки ошибся

                         старикан!

Не рассчитал всего

впервые в жизни.

Великий хан.

Победоносный хан.

Такой мудрец и —

                         надо же! —

                                        ошибся.

Текла,

        ревя и радуясь,

                           орда.

Ее от крови

                било и качало.

Разбросанно горели города,

и не хватало стрел

в тугих колчанах.

Белели трупы

                  недругов босых.

Распахивал огонь

любые двери!

Дразнил мороз.

Смешил чужой язык.

И сабли

от работы не ржавели.

И пахло дымом,

                     по́том и навозом…

Все, что еще могло гореть,

                                   спалив,

к тяжелым пропылившимся повозкам

пришельцы гнали

                        пленников своих.

Они добычею в пути менялись.

И, сутолоку в лагерь принося,

всех ставили к колесам.

И смеялись:

«Смерть!» —

                 если ты был выше колеса.

У воина рука не задрожит.

Великий хан

                 все обусловил четко.

Везло лишь детям.

Оставались жить

славянские

              мальчишки и девчонки.

Возвышенные,

как на образах.

Что происходит —

                         понимали слабо…

Но ненависть

в заплаканных глазах

уже тогда —

                не детская —

                                 пылала!

Они молчали.

Ветер утихал.

Звенел над головами

                           рыжий полдень…

И все-таки ошибся

                         мудрый хан!

Ошибся хан

и ничего не понял!..

Они еще построятся

                            в полки.

Уже грядет,

уже маячит

               битва!..

Колеса были

                 слишком высоки.

А дети подрастают

                         очень быстро.

Винтики

Время

        в символах разобраться!

Люди – винтики.

Люди – винтики…

Сам я винтиком был.

                            Старался!

Был безропотным.

Еле видимым.

Мне всю жизнь

                     за это расплачиваться!

Мне себя, как пружину,

раскручивать!

Верить веку.

И с вами

            раскланиваться,

Люди винтики,

Люди-шурупчики.

Предначертаны

                     ваши шляхи,

назначение каждому

выдано.

И не шляпы на вас,

а шляпки.

Шляпки винтиков,

Шляпки

           винтиков!

Вы изнашивайтесь,

вы ржавейте,

исполняйте

               все, что вам задано.

И в свою исключительность

верьте!

Впрочем,

            это не обязательно.

Все равно обломают отчаянных!

Все равно вы должны остаться

там, где ввинтят, —

в примусе,

              в часиках,

в кране,

          в крышке от унитаза.

Установлено так.

Положено.

И —

      не будем на эту тему…

Славься,

винтичная психология!

Царствуй, лозунг:

«Не наше дело!»

Пусть звучит он

                      как откровение!

Пусть дороги

                  зовут напрасно!..

Я

  не верю, —

хоть жгите, —

                   не верю

в бессловесный

винтичный разум!

Я смирению

                 не завидую,

но, эпоху

понять пытаясь, —

я не верю,

             что это винтики

с грозным космосом

побратались.

Что они

           седеют над формулами

и детей пеленают бережно.

Перед чуткими

                    микрофонами

говорят с планетою бешеной.

И машины ведут удивительные.

И влюбляются безутешно…

Я не верю,

              что это винтики

на плечах

нашу землю держат!..

Посредине двадцатого века

облетают

ржавые символы…

Будьте счастливы,

                        Человеки!

Люди умные.

Люди сильные.

Нелетная погода

Нет погоды над Диксоном.

                                    Есть метель.

Ветер есть.

И снег.

А погоды нет.

Нет погоды над Диксоном третий день.

Третий день подряд

                           мы встречаем рассвет

не в полете,

который нам по душе,

не у солнца,

                слепящего яростно,

а в гостинице.

На втором этаже.

Надоевшей.

Осточертевшей уже.

Там, где койки стоят в два яруса.

Там, где тихий бортштурман Леша

снисходительно,

полулежа,

на гитаре играет,

                      глядя в окно,

вальс задумчивый

                        «Домино».

Там, где бродят летчики по этажу,

там, где я тебе это письмо пишу,

там, где без рассуждений

                                 почти с утра, —

за три дня,

наверно, в десятый раз, —

начинается «северная» игра —

преферанс.

Там, где дни друг на друга похожи,

там, где нам

                ни о чем не спорится…

Ждем погоды мы.

Ждем в прихожей

Северного полюса.

Третий день

                погоды над Диксоном нет.

Третий день.

А кажется:

двадцать лет!

Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,

двадцать лет, как забыли мы слово:

                                               «летать»!

И обидно.

И некого вроде винить.

Телефон в коридоре опять звонит.

Вновь синоптики,

самым святым клянясь,

обещают на завтра

вылет

для нас.

И опять, как в насмешку,

приходит с утра

завтра,

         слишком похожее

на вчера.

Улететь —

              дело очень нелегкое,

потому что погода —

нелетная.

…Самолеты охране поручены.

Самолеты к земле прикручены,

будто очень опасные

                            звери они,

будто вышли уже

                       из доверья они.

Будто могут

плюнуть они на людей —

на пилотов,

механиков

и радистов.

И туда, где солнце.

                         Сквозь тучи.

Над Диксоном

третий день погоды нет.

Третий день.

Тихий штурман Леша

глядит в окно.

Тихий штурман

                     наигрывает «Домино».

Улететь нельзя все равно

ни намеренно,

ни случайно,

ни начальникам,

ни отчаянным —

никому.

На Дрейфующем проспекте ты живешь…

Мне гидролог говорит:

– Смотри!

Глубина

          сто девяносто три! —

Ох, и надоела мне одна

не меняющаяся глубина!..

В этом деле я не новичок,

но волнение мое пойми —

надо двигаться вперед,

а мы

крутимся на месте,

                         как волчок.

Две недели,

с самых холодов

путь такой —

ни сердцу, ни уму…

Кто заведует движеньем льдов?

Все остановил он

                       почему?

Может, по ошибке,

не со зла?

Может, мысль к нему в башку пришла,

что, мол, при дальнейшем продвижении

расползется все сооружение?

С выводом он явно поспешил —

восхитился нами

и решил

пожалеть,

отправить на покой.

Не желаю

             жалости такой!

Не желаю,

             обретя уют,

слушать,

как о нас передают:

«Люди вдохновенного труда!»

Понимаешь, мне обидно все ж…

Я гидрологу сказал тогда:

– На Дрейфующем проспекте

                                          ты живешь.

Ты же знал,

               что дрейф не будет плавным,

знал,

      что дело тут дойдет до драки,

потому что

в человечьи планы

вносит Арктика

                     свои поправки,

то смиряясь,

то вдруг сатанея

так,

что не подымешь головы…

Ты же сам учил меня, что с нею

надо разговаривать

на «вы».

Арктика пронизывает шубы

яростным дыханием морозов.

Арктика показывает зубы

ветром исковерканных

торосов.

Может, ей,

              старухе,

и охота

насовсем с людьми переругаться,

сделать так,

               чтоб наши пароходы

никогда не знали

                       навигаций,

чтобы самолеты не летали,

чтоб о полюсе мы не мечтали,

сжатые рукою ледяною…

Снова стать

неведомой страною,

сделать так,

               чтоб мы ее боялись.

Слишком велика

людская ярость!

Слишком многих

мы недосчитались!

Слишком многие

                       лежать остались,

за победу

            заплатив собою…

В эти разметнувшиеся шири

слишком много мы

                          труда вложили,

чтоб отдать все то,

                         что взято с бою!

Невозможно изменить законы,

к прошлому вернуться

                              хоть на месяц.

Ну, а то, что кружимся на месте,

так ведь это, может,

для разгона…

Мираж

Дежурный закричал:

– Скорей сюда!

Мираж!

          смотрите!

Все сюда!

Скорей!.. —

И резко отодвинута еда.

И мы вываливаемся из дверей.

Я ждал всего.

Я был готов к любому:

к цветам и пальмам

                          в несколько рядов,

к журчащему прибою голубому,

к воздушным башням

                             древних городов.

Ведь я читал,

как над песком

бесстыдно

вставали

           эти памятники лжи.

Ведь я читал,

как жителей пустыни

с дороги уводили

                       миражи…

Ведь я читал,

ведь я об этом знаю:

слепящим днем,

как в полной темноте,

шагали

люди,

        солнце проклиная,

брели

к несуществующей воде.

Но здесь…

– Да где мираж?!

– А очень просто.

Туда смотри!..

Я замер,

поражен:

на горизонте

                 плавали

                            торосы

вторым,

не очень ясным этажом.

Они переливались

                         и дрожали…

Я был готов к любому.

Ждал всего…

Но Арктика!

Ты даже

           миражами

обманывать

не хочешь никого.

Последняя песня

Смертью, которой грозят нам враги, обретем мы бессмертье…

Муса Джалиль

До рассвета семьдесят восемь минут.

На рассвете

                ключ заскрипит в замке,

на рассвете в камеру люди войдут

и пролают приказ на чужом языке.

А потом будет десять визжащих дверей,

коридорный сквозняк,

                              молчаливый конвой.

Будет яма на тесном тюремном дворе

и тяжелое небо

                    над головой.

Автоматчики тупо шеренгу сомкнут.

До рассвета семьдесят восемь минут.

И сейчас,

            на распухшие пальцы дыша,

задыхаясь,

             спеша,

                      обгоняя рассвет,

пишет песню,

                   последнюю песню,

                                             поэт

чуть заметным обломком карандаша.

Пусть от долгих допросов гудит голова,

пусть больная рука тяжелее свинца…

Но приходят

                 единственные слова,

как приказ,

              как присяга,

                              как клятва бойца.

Пишет,

          пишет поэт…

И кончается ночь.

За стеною глухая команда слышна…

Даже фронт наступающий,

                                     даже страна

не успеют,

              не смогут,

                           не в силах помочь!

Я хочу,

         чтоб ко мне его твердость пришла,

чтоб не смел ни минуты растрачивать я,

чтобы каждая песня

                           такою была,

будто это

            последняя песня моя,

будто брезжит уже за окошком рассвет,

а враги ненавидят меня и клянут,

будто жить мне осталось

                                 не семьдесят лет,

а семьдесят восемь

                         минут.

«Приходит врач, на воробья похожий…»

Приходит врач, на воробья похожий,

и прыгает смешно перед постелью.

И клювиком выстукивает грудь.

И маленькими крылышками машет.

– Ну, как дела? —

                         чирикает привычно. —

Есть жалобы?.. —

Я отвечаю:

– Есть.

Есть жалобы.

Есть очень много жалоб…

Вот, – говорю, —

                         не прыгал с парашютом…

Вот, – говорю, —

                         на лошади не ездил…

По проволоке в цирке не ходил…

Он морщится:

– Да бросьте вы!

Не надо!

Ведь я серьезно…

– Я серьезно тоже.

Послушайте, великолепный доктор:

когда-то в Омске

                      у большой реки

мальчишка жил,

затравленный войною…

Он так мечтал о небе —

                                синем-синем!

О невозможно белом парашюте,

качающемся в теплой тишине…

Еще мечтал он

                    о ночных погонях!

О странном,

древнем ощущенье скачки,

когда подпрыгивает сердце к горлу

и ноги прирастают к стременам!..

Он цирк любил.

И в нем —

              не акробатов,

не клоунов,

не львов,

           больших и грустных,

а девочку,

            шагающую мягко

по воздуху,

              спрессованному в нить.

О, как он после представлений клялся:

«Я научусь!

И я пойду за нею!..»

Вы скажете:

               «Но это все наивно…»

Да-да, конечно.

Это все наивно.

Мы —

         взрослые —

                         мечтаем по-другому

и о другом…

Мечта приходит к нам

еще неосязаемой,

                       неясной,

невидимой,

неназванной,

                 как правнук.

И остается в нас до исполненья.

Или до смерти.

Это все равно.

Мы без мечты немыслимы.

                                    Бессильны.

Но если исполняется она,

за ней – как ослепление —

другая!..

Исполнилось лишь самое начало.

Любовь исполнилась

и крик ребенка.

Исполнились друзья,

                            дороги,

                                      дали.

Не все дороги

и не все друзья, —

я это понимаю!..

Только где-то

живут мечты —

                     наивные, смешные, —

с которых мы и начали мечтать.

Они нам в спины смотрят долго-долго —

вдруг обернемся

и «спасибо» скажем.

Рукой взмахнем:

                     «Счастливо.

                                    Оставайтесь…

Простите за измену.

Мы спешим…»

Но, может, это даже не измена?!

…А доктор

              собирает чемоданчик.

Молчит и улыбается по-птичьи.

Уходит.

И уже у самой двери

он тихо говорит:

– А я мечтал…

давно когда-то…

                     вырастить

                                  овчарку…

А после

          подарить погранзаставе…

И не успел… —

Действительно, смешно.

Поэма о разных точках зрения

1. Сон

Я по улице иду —

удручен.

В магазинах

                нет вопроса:

                                «Почем?»

На вокзалах

                нет вопроса:

                                «Куда

по планете разбрелись поезда?..»

Этот сон

            приснился в пятницу мне

(может, он —

                  к деньгам,

а может —

к войне).

Я попал на заседание вдруг

Академии

Серьезных

Наук…

Академики —

                   дотошный народ

(сорок лысин,

восемнадцать бород) —

при параде,

               при больших орденах

обсуждают

вопросительный знак.

Рассуждают о загадках его…

Говорят, что он немножко

                                   того…

Не умеет

эпохально звенеть.

Заставляет временами

                             краснеть…

Не зовет,

не помогает в борьбе…

«Задается» —

                 значит, мнит о себе.

Если даже и ведет

                        иногда,

то заводит

неизвестно куда…

Решено:

недопустим компромисс!

Решено, что этот знак —

                                 пессимист.

И записано,

что он отменен,

так как

«нет уже потребности

                             в нем».

«Восклицательным знакам —

почет!!»

(Вопросительные —

взять на учет.

Разрешить для них

                          журчание вслух

при наличии

особых

заслуг…)

Телефон «09»

вправе молчать.

(Если нет вопросов —

                              что отвечать?)

Нет вопросов,

и не слышно гудка…

«Мосгорсправка»

растерялась слегка.

Но потом она опомнилась и

заклеймила

заблужденья свои…

Только сложности возникли опять:

«Как

с вопросами детей

поступать?..»

Просит ректор МГУ разъяснить:

«Что с экзаменами?

Чем заменить?..»

Все супруги

                соблюдают престиж.

Ведь не спросишь:

«Почему ты грустишь?..»

И не скажешь:

                   «Ты сегодня бледна…

Что с тобою?

Может, помощь нужна?..»

Нет возможности

задачник добыть…

Не вздыхает Гамлет:

                           «Быть

                                   иль не быть?..»

Нет задумавшихся.

Быт упрощен.

В магазинах нет вопроса:

                                  «Почем?»

На вокзалах нет вопроса:

                                  «Куда

непонятные ушли поезда?..»

Нет кроссвордов.

КВН не бурлит.

И не спрашивает врач:

                              «Что болит?..»

Лишь в кошмарных

                          появляется снах

отмененный

вопросительный знак.

…А природе

                не впервой отставать.

А природе на запреты

плевать!

Вопросительно

                    глядит сова.

Вопросительно

                    шуршит трава.

Вопросительна пчела в цветах.

Вопросительны краны в портах.

Вопросительно закручен

                                 ус.

Вопросительно свернулся

                                  уж…

Если даже у змеи

вопрос,

что же делать тем, кто —

в полный

             рост?!

---

Классика » Рождественский Роберт

Информация о поэте:

---

Алене
Знаешь,
я хочу чтоб каждое слово этого
утреннего стихотворенья, вдруг
потянулось к рукам твоим,
словно

---

Начинается любовь
с буквы "Я"!
И только с "Я".

С "Я" -
до ревности слепой.
С "Я" -
и до
небытия.

---

Этой ночью
первый снег летел в окно.
Этим утром
снег идти не перестал...

---

Три слова, будто три огня,
Придут к тебе средь бела дня.
Придут к тебе порой ночной,
Огромные, как шар земной...

---

Как много лет во мне любовь спала.
Мне это слово ни о чём не говорило.
Любовь таилась в глубине, она ждала –
И вот проснулась и глаза свои открыла!..

---

Это женское уменье,
Словно тыщу лет назад,
Странно и одновременно
Ждать, молить и ускользать...

---

Как без тебя, как?
Был ты синицей в руках.
Что без тебя я?
Словно земля ничья...

---

Благодарен, что мне повезло
Говорю, на потом не откладывая:
ты -
мое второе крыло.
Может -
самое главное...

---

Так полыхнуло --
сплеча,
сполна --
над ледяным прудом! ..
(Два человека --
он и она --
были виновны в том...)

---

Рождественский Р. И. (наследники), 2016

ООО «Издательство Астрель», 2016

«Нахожусь ли в дальних краях…»

Нахожусь ли в дальних краях,

ненавижу или люблю, —

от большого,

от главного

               я —

четвертуйте —

не отступлю.

Расстреляйте —

не изменю

флагу

        цвета крови моей.

Эту веру я свято храню

девять тысяч

                 нелегких дней.

С первым вздохом,

с первым глотком

материнского молока

эта вера со мной.

И пока

я с дорожным ветром

                            знаком,

и пока не сгибаясь

                        хожу

по не ставшей пухом земле,

и пока я помню о зле,

и пока с друзьями дружу,

и пока не сгорел в огне,

эта вера

          будет жива.

Чтоб ее уничтожить во мне,

надо сердце убить

сперва.

«Я родился – нескладным и длинным…»

Я родился —

                  нескладным и длинным —

в одну из влажных ночей.

Грибные июньские ливни

звенели,

как связки ключей.

Приоткрыли огромный мир они,

зайчиками прошлись по стене.

«Ребенок

удивительно смирный…» —

врач сказал обо мне.

…А соседка достала карты,

и они сообщили,

                       что

буду я не слишком богатым,

но очень спокойным зато.

Не пойду ни в какие бури,

неудачи

          смогу обойти

и что дальних дорог

не будет

на моем пути.

Что судьбою,

                  мне богом данной

(на ладони вся жизнь моя!),

познакомлюсь

                   с бубновой дамой,

такой же смирной,

как я…

Было дождливо и рано.

Жить сто лет

                  кукушка звала.

Но глупые карты

                      врали!

А за ними соседка

                        врала!

Наврала она про дорогу.

Наврала она про покой…

Карты врали!..

И слава богу,

слава людям,

                 что я не такой!

Что по жилам бунтует сила,

недовольство собой храня.

Слава жизни!

Большое спасибо

ей

за то, что мяла меня!

Наделила мечтой богатой,

опалила ветром сквозным,

не поверила

бабьим картам,

а поверила

ливням грибным.

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

Мне говорят:

«Послушайте,

                  упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте

          Родионом.

Или же Романом, в конце концов…»

Мне это повторяют…

А у меня на родине

в начале тридцатых

                          в круговерти дней

партийные родители

называли Робертами

спеленутых,

                розовых,

                           орущих парней…

Кулацкие обрезы ухали страшно.

Кружилась над Алтаем рыжая листва…

Мне шепчут:

«Имя Роберт

                 пахнет иностранщиной…»

А я усмехаюсь на эти слова.

Припомнитесь, тридцатые!

Вернись, тугое эхо!

Над миром неустроенным громыхни опять.

Я скажу о Роберте,

                         о Роберте Эйхе!

В честь его

стоило детей называть!

Я скажу об Эйхе.

Я верю:

          мне знаком он —

большой,

            неторопливый, как река Иртыш…

Приезжал в Косиху

                          секретарь крайкома.

Веселый человечище.

Могучий латыш.

Он приезжал в морозы,

                               по-сибирски лютые,

своей несокрушимостью

недругов разя.

Не пахло иностранщиной!

Пахло

Революцией!

И были у Революции

                             ясные глаза…

А годы над страною летели громадно.

На почерневших реках

                               дождь проступал,

                                                      как сыпь…

Товарищ Революция!

Неужто ты обманута?!

Товарищ Революция,

где же твой сын?

В какую мглу запрятан?

Каким исхлестан ветром?

Железный человечище.

Солдат Октября.

Какими

          подлецами

растоптан,

оклеветан?..

Неужто,

Революция,

жизнь его —

зря?!

От боли,

            от обиды

напрягутся мышцы.

Но он и тогда не дрогнет,

                                  все муки стерпя.

В своем последнем крике,

в последней самой мысли,

товарищ Революция,

он верил в тебя!..

Да будет ложь

                  бессильной.

Да будет полной

                      правда…

Ты слышишь, Революция,

                                   знамен багровых

                                                         плеск?

Во имя Революции —

торжественно и прямо —

навстречу письмам

                         Эйхе

встает партийный съезд!

Рокочет «Интернационал»

                                   весомо и надежно.

И вот,

проклиная жестокое вранье,

поет Роберт Эйхе —

мой незабвенный тезка!..

Спасибо вам, родители,

за имя мое…

Наверно, где-то ждет меня

                                   мой последний

                                                       день.

Кипят снега над степью.

Зубасто встали надолбы…

Несем мы имена

                      удивительных людей.

Не уронить бы!

Не запятнать бы!

Сын Веры

Ю. Могилевскому

Я —

      сын Веры…

Я давно не писал тебе писем,

                                       Вера Павловна.

Унесли меня ветры,

напевали мне ветры

                           то нахально,

                                            то грозно,

                                                         то жалобно.

Я – сын Веры.

О, как помогла ты мне, мама!

Мама Вера…

Ты меня на вокзалах пустых обнимала,

мама Вера.

Я —

      сын Веры.

Непутевого сына

                      ждала обратно

мама Вера…

И просила в письмах

                            писать только правду

мама Вера…

Я —

сын Веры!

Веры не в бога,

                    не в ангелов, не в загробные штуки!

Я —

      сын веры в солнце,

которое хлещет

                     сквозь рваные тучи!

Я —

      сын веры в труд человека.

В цветы на земле обгорелой.

Я —

      сын веры!

Веры в молчанье

                      под пыткой!

И в песню перед расстрелом!

Я —

      сын веры в земную любовь,

ослепительную, как чудо.

Я —

      сын веры в Завтра —

такое, какое хочу я!

И в людей,

как дорога, широких!

Откровенных.

                  Стоящих…

Я —

      сын Веры,

презираю хлюпиков!

Ненавижу плаксивых и стонущих!..

Я пишу тебе правду,

                           мама Вера.

Пишу только правду…

Дел – по горло!

Прости,

я не скоро

             вернусь обратно.

«Та зима была, будто война, – лютой…»

Та зима была,

                  будто война, —

                                       лютой.

Пробуравлена,

прокалена ветром.

Снег лежал,

               навалясь на январь

                                        грудой.

И кряхтели дома

                      под его весом.

По щербатому полу

                          мороз крался.

Кашлял новый учитель

                               Сергей Саныч.

Застывали чернила

                          у нас в классе.

И контрольный диктант

отменял завуч…

Я считал,

             что не зря

                          голосит ветер,

не случайно

болит по утрам

                     горло,

потому что остались

                            на всем свете

лишь зима и война —

из времен года…

И хлестала пурга

                       по земле крупно,

и дрожала река

                    в ледяном гуле.

И продышины в окнах

                               цвели кругло,

будто в каждую

кто-то всадил

пулю!..

И надела соседка

                       платок вдовий.

И стонала она допоздна-поздно…

Та зима была, будто война, —

                                        долгой.

Вспоминаю

и даже сейчас

                  мерзну.

Счет

Сначала

           ровно тысячу дней,

потом еще четыреста дней,

а после еще восемнадцать дней

(так подсчитано)

шла война.

Невозможно было привыкнуть к ней,

невозможно было не думать о ней.

Благословляла,

крестила,

казнила

и миловала она.

И тот,

        чья юность осталась в ней,

кто сегодня не может забыть о ней,

говорит о ней

и молчит о ней

в окружении внуков,

                           лекарств

                                      и седин,

мечтает прожить еще тысячу дней,

потом еще четыреста дней,

потом еще восемнадцать дней.

А после —

хотя бы еще один.

Реквием (из поэмы)

Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны.

Вечная

         Слава

                 Героям!

Вечная слава!

Вечная слава!

Вечная

         слава

                Героям!

Слава Героям!

Слава!!

…Но зачем она им,

                         эта слава, —

мертвым?

Для чего она им,

                      эта слава, —

павшим?

Все живое —

спасшим.

Себя —

не спасшим.

Для чего она им,

                      эта слава, —

мертвым?..

Если молнии в тучах заплещутся жарко

и огромное небо

от грома оглохнет,

если крикнут

                  все люди земного шара, —

ни один из погибших

даже не вздрогнет.

Знаю:

солнце

         в пустые глазницы не брызнет!

Знаю:

песня

       тяжелых могил не откроет!

Но от имени

                 сердца,

от имени

            жизни

повторяю:

Вечная

Слава

Героям!..

И бессмертные гимны,

прощальные гимны

над бессонной планетой

                                 плывут величаво…

Пусть

        не все герои, —

те,

кто погибли, —

павшим

Вечная слава!

Вечная слава!..

Вспомним всех поименно,

горем

        вспомним

                     своим…

Это нужно —

не мертвым!

Это надо —

живым!

Вспомним

              гордо и прямо

погибших в борьбе…

Есть

      великое право:

забывать о себе!

Есть

      высокое право:

пожелать и посметь!..

Стала

вечною славой

мгновенная

смерть!

Черный камень,

черный камень,

что ж молчишь ты,

черный камень?

Разве ты хотел такого?

Разве ты мечтал когда-то

стать надгробьем

для могилы

Неизвестного солдата?

Черный камень.

Что ж молчишь ты,

черный камень?..

Мы в горах

               тебя искали.

Скалы

        тяжкие

                 дробили.

Поезда в ночах

                    трубили.

Мастера в ночах

не спали.

Чтобы умными руками,

чтобы

        собственною кровью

превратить

обычный камень

в молчаливое

надгробье.

Разве камни

                виноваты

в том,

       что где-то под землею

слишком долго

спят солдаты?

Безымянные

                 солдаты.

Неизвестные

                 солдаты…

А над ними

               травы сохнут.

А над ними

                звезды меркнут.

А над ними

                кружит беркут.

И качается подсолнух.

И стоят над ними

сосны.

И пора приходит

                       снегу.

И оранжевое солнце

разливается по небу.

Время

        движется над ними…

Но когда-то,

но когда-то

кто-то в мире

                  помнил

                            имя

Неизвестного солдата!

Ведь еще

             до самой смерти

он имел друзей немало.

Ведь еще

            живет на свете

очень старенькая

мама.

А еще была

               невеста.

Где она теперь —

невеста?..

Умирал солдат —

известным.

Умер —

Неизвестным.

Ой, зачем ты,

                  солнце красное,

все уходишь —

не прощаешься?

Ой, зачем

             с войны безрадостной,

сын,

не возвращаешься?

Из беды тебя я выручу,

прилечу

           орлицей быстрою.

Отзовись,

моя кровиночка!

Маленький.

Единственный…

Белый свет

               не мил.

Изболелась я.

Возвратись,

               моя надежда!

Зернышко мое.

Зорюшка моя.

Горюшко мое, —

где ж ты?

Не могу найти дороженьки,

чтоб заплакать над могилою,

Не хочу я

             ничегошеньки, —

только сына милого.

За лесами моя ластынька!

За горами – за громадами…

Если выплаканы глазыньки,

сердцем

          плачут матери…

Белый свет

               не мил.

Изболелась я.

Возвратись,

               моя надежда!

Зернышко мое.

Зорюшка моя.

Горюшко мое, —

где ж ты?

Это песня о солнечном свете,

это песня о солнце в груди.

Это песня о юной планете,

у которой

все впереди!

Именем солнца,

                     именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

                    клянемся павшим героям:

то, что отцы не допели, —

мы

    допоем!

То, что отцы не построили, —

мы

    построим!

Устремленные к солнцу побеги,

вам

до синих высот

                     вырастать.

Мы —

рожденные песней победы —

начинаем жить и мечтать!

именем солнца,

                     именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

                    клянемся павшим героям:

то, что отцы не допели, —

мы

    допоем!

То, что отцы не построили, —

мы

    построим!

Торопитесь,

                веселые весны!

Мы погибшим на смену

пришли.

Не гордитесь,

                  далекие звезды, —

ожидайте

гостей с Земли!

Именем солнца,

                     именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

                    клянемся павшим героям:

то, что отцы не допели, —

мы

    допоем!

То, что отцы не построили, —

мы

    построим!

…Слушайте!

Это мы

          говорим.

Мертвые.

Мы.

Слушайте!

Это мы

          говорим.

Оттуда.

Из тьмы.

Слушайте!

             Распахните глаза.

Слушайте до конца.

Это мы говорим,

мертвые.

Стучимся

             в ваши сердца.

Не пугайтесь!

Однажды мы вас потревожим во сне.

Над полями

                свои голоса пронесем

                                             в тишине.

Мы забыли,

                как пахнут цветы.

Как шумят тополя.

Мы и землю забыли.

Какой она стала,

                      земля?

Как там птицы?

                     Поют на земле

без нас?

Как черешни?

                  Цветут на земле

без нас?

Как светлеет река?

И летят облака

над нами?

Без нас.

Мы забыли траву.

                        Мы забыли деревья

                                                  давно.

Нам

      шагать по земле

                            не дано.

Никогда

           не дано!

Никого не разбудит

                          оркестра

                                      печальная

                                                   медь…

Только самое страшное, —

даже страшнее,

                    чем смерть:

знать,

что птицы

              поют на земле

без нас!

Что черешни

                  цветут на земле

без нас!

Что светлеет река.

И летят облака

над нами.

Без нас.

Продолжается жизнь.

И опять

           начинается день.

Продолжается жизнь.

Приближается время дождей.

Нарастающий ветер

                           колышет

                                       большие хлеба.

Это —

         ваша судьба.

Это —

         общая наша

                         судьба.

Так же птицы

                  поют на земле

без нас.

И черешни

цветут на земле

без нас.

И светлеет река.

И летят облака

над нами.

Без нас.

Помните!

Через века,

               через года, —

помните!

О тех,

кто уже не придет

                        никогда, —

помните!

Не плачьте!

В горле сдержите стоны,

горькие стоны.

Памяти

          павших

                    будьте достойны!

Вечно

достойны!

Хлебом и песней,

мечтой и стихами,

жизнью просторной,

каждой

         секундой,

каждым

          дыханьем

будьте достойны!

Люди!

Покуда сердца

                   стучатся, —

помните!

Какою ценой

завоевано счастье, —

пожалуйста,

                помните!

Песню свою

                 отправляя в полет, —

помните!

О тех,

кто уже никогда не споет, —

помните!

Детям своим

                 расскажите о них,

чтоб запомнили!

Детям

        детей

расскажите о них,

чтобы тоже

запомнили!

Во все времена

                    бессмертной Земли

помните!

К мерцающим звездам

                              ведя корабли, —

о погибших

помните!

Встречайте трепетную весну,

люди Земли.

Убейте

         войну,

прокляните

войну,

люди Земли!

Мечту пронесите через года

и жизнью наполните!..

Но о тех,

кто уже не придет

                        никогда, —

заклинаю, —

помните!

Отрывок из поэмы «Совесть»

…В девятьсот семнадцатом родился,

Не участвовал и не судился,

В оккупации не находился,

Не работал, не был, не умею,

Никаких знакомых не имею.

Родственников за границей нету,

Сорок три вопроса и ответа,

Сорок три вопроса и ответа —

Просто идеальная анкета.

……………………………………………………

Одного вопроса нет в анкете.

Нет того, что в сердце нам стучится,

Ханжескому пафосу противясь,

А когда ты думать разучился,

Несгибаемый, как пень, партиец?

Твердым шагом проходил в президиум,

Каялся, когда кричали: «Кайся!»

И не падал, и не спотыкался,

Потому что, кто ж споткнется сидя…

1958-59 гг.

Часы

– Идут часы…

– Подумаешь, —

                        открытье!

Исправны, значит…

Приобрел —

                 носи…

– Я не о том!

На улицу смотрите:

по утренней земле

                         идут часы!

Неслышные, торопятся минуты,

идут часы,

             стучат ко мне в окно.

Идут часы,

и с ними разминуться,

не встретить их

                     живущим не дано…

Часы недлинной жизни человека,

увидите, —

я вас перехитрю!

Я в дом вбегу.

Я дверь закрою крепко.

Теперь стучите, —

                         я не отворю!..

Зароешься,

              закроешься,

                             не впустишь,

свои часы дареные испортишь,

забудешь время

                    и друзей забудешь,

и замолчишь,

и ни о чем не вспомнишь.

Гордясь уютной

тишиной квартиры

и собственною хитростью

                                   лучась,

скорее

двери забаррикадируй!..

Но час

         придет!

Неотвратимый час.

Наступит он в любое время года

на мысли,

на ленивые мечты.

Наступит час

                  на сердце и на горло…

И, в страхе за себя,

очнешься ты!..

И разобьет окошко

                          мокрый ветер.

И хлынут листья

                       в капелькак росы…

Услышишь:

бьют часы!

И вслед за этим

почувствуешь:

наотмашь

             бьют

                    часы!

Утро

Владимиру Соколову

Есть граница между ночью и утром,

между тьмою

                 и зыбким рассветом,

между призрачной тишью

и мудрым

ветром…

Вот осиновый лист трясется,

до прожилок за ночь промокнув.

Ждет,

        когда появится солнце…

В доме стали заметней окна.

Спит,

       раскинув улицы,

                             город,

все в нем —

                от проводов антенных

до замков,

             до афиш на стенах, —

все полно ожиданием:

скоро,

скоро!

        скоро!! —

вы слышите? —

                      скоро

птицы грянут звонким обвалом,

растворятся,

сгинут туманы…

Темнота заползает

                         в подвалы,

в подворотни,

                   в пустые карманы,

наклоняется над часами,

смотрит выцветшими глазами

(ей уже не поможет это), —

и она говорит голосами

тех,

     кто не переносит

                            света.

Говорит спокойно вначале,

а потом клокоча от гнева:

– Люди!

Что ж это?!

Ведь при мне вы

тоже кое-что

                 различали.

Шли,

       с моею правдой не ссорясь,

хоть и медленно,

                      да осторожно…

Я темней становилась нарочно,

чтобы вас не мучила совесть,

чтобы вы не видели грязи,

чтобы вы себя

                   не корили…

Разве было плохо вам?

Разве

вы об этом тогда

говорили?

Разве вы тогда понимали

в беспокойных красках рассвета?

Вы за солнце

                 луну принимали.

Разве я

         виновата в этом?

Ночь, молчи!

Все равно не перекричать

разрастающейся вполнеба зари.

Замолчи!

Будет утро тебе отвечать.

Будет утро с тобой говорить.

Ты себя оставь

                   для своих льстецов,

а с такими советами к нам

                                   не лезь —

человек погибает в конце концов,

если он скрывает

                       свою болезнь.

…Мы хотим оглядеться

                               и вспомнить теперь

тех,

     кто песен своих не допел до утра…

Говоришь,

              что грязь не видна при тебе?

Мы хотим ее видеть!

Ты слышишь?

Пора

знать,

       в каких притаилась она углах,

в искаженные лица врагов взглянуть,

чтобы руки скрутить им!

Чтоб шеи свернуть!

…Зазвенели будильники на столах.

А за ними

             нехотя, как всегда,

коридор наполняется скрипом дверей,

в трубах

           с клекотом гулким проснулась вода.

С добрым утром!

Ты спишь еще?

Встань скорей!

Ты сегодня веселое платье надень.

Встань!

Я птицам петь для тебя велю,

Начинается день.

Начинается

               день!

Я люблю это время.

Я

жизнь люблю!

---

Твердят:
"В начале
было
слово".
А я провозглашаю снова:
все начинается
с любви!

---

- Отдать тебе любовь?
- Отдай!
- Она в грязи...
- Отдай в грязи!..

---

Мы совпали с тобой,
совпали
в день, запомнившийся навсегда.
Как слова совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.

---

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.

---

Покроется небо
пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы - эхо,
Мы - эхо,
Мы -
долгое эхо друг друга.

---

Было… Я от этого слова бегу,
И никак убежать не могу.
Было… Опустевшую песню свою
Я тебе на прощанье пою.
Было… Упрекать я тебя не хочу,
Не заплачу и не закричу.
Было… Не заплачу и не закричу.

---

Приходить к тебе,
чтоб снова
просто вслушиваться в голос
и сидеть на стуле, сгорбясь,
и не говорить не слова.

---

За тобой
через года
иду,
не колеблясь.
Если ты —
провода,
я —
троллейбус.

---

Слишком холодно на дворе,
Зря любовь пришла в декабре.
У любви зимой - короткий век.
Тихо падает на землю снег.

---

Русский поэт и публицист. Свое первое стихотворение Роберт Рождественский издал уже в 9 лет. В своих стихах поэт рассказывает о великой стране, её людях и судьбах. Он уделял большое внимание простому народу - его основному читателю, как он считал. Роберт Рождественский одинаково хорошо проявил себя в любовной лирике, военных произведениях и других направлениях стиха. Его творения и сейчас читает огромное количество людей, так как все его стихи и произведения не утратили своей актуальности.

---

Вы здесь

» » »

Роберт Рождественский

Роберт Рождественский

(1932—1994)

---

• Роберт самые искренние стихи о любви писал. Его "будь послабее" такая искренняя и нежная просьба к смелой даме сердца. Мужчина рассказал, что он хочет. С нас только взять на заметку.

---

Все стихи Роберта Рождественского

А нам откапывать живых,

по стуку сердца находя,

из-под гранитно-вековых

обломков

статуи Вождя.

Из-под обрушившихся фраз,

не означавших ничего.

И слышать:

– Не спасайте нас!

Умрём мы

с именем Его!..

Откапывать из-под вранья.

И плакать.

И кричать во тьму:

– Дай руку!..

– Вам не верю я!

А верю

одному Ему!..

– Вот факты!..

– Я плюю на них

от имени всего полка!!!

А нам

откапывать живых.

Ещё живых.

Живых пока.

А нам

детей недармовых

своею болью убеждать.

И вновь

откапывать живых.

Чтобы самим живыми

стать.

к списку

Аббревиатуры

«Наша доля прекрасна, а воля – крепка!»

РВС, ГОЭЛРО, ВЧК...

Наши марши взлетают до самых небес!

ЧТЗ, ГТО, МТС...

Кровь течёт на бетон из разорванных вен.

КПЗ, ЧСШ, ВМН...

Обожжённой, обугленной станет душа.

ПВО, РГК, ППШ...

Снова музыка в небе. Пора перемен.

АПК, ЭВМ, КВН...

«Наша доля прекрасна, а воля – крепка!»

SOS.

Тчк

к списку

Ах, дети...

Всегда был этот жребий

обманчив...

Гоняет кошек

будущий

лирик.

Час пробил!

И решается

мальчик

поэзию

собой

осчастливить.

Решает вдохновенно и срочно

засесть

за стихотворную повесть...

Пока не написал он

ни строчки,

я говорю:

– Хороший,

опомнись!..

Литература –

штука

такая:

её

который век

поднимают.

В литературе –

все

понимают –

хоть сто прудов

пруди

знатоками!..

Живём,

с редакторами торгуясь,

читательским речам

не переча.

Как говорил

философ Маргулис:

«Причёсанным –

немножко полегче...»

А мальчики

не знают

про это

И главное –

узнают не скоро...

Ах, дети,

не ходите

в поэты.

Ходите лучше

в гости

и в школу...

Как в очереди:

первый...

последний...

Как в хоре:

басовитый...

писклявый...

Шагаем,

спотыкаясь о сплетни,

в свои дома,

где стены –

стеклянны...

Зелёным

пробавляемся

зельем.

Скандалы называем

везеньем.

Уже умеем пить –

как Есенин.

Ещё б теперь писать –

как Есенин...

А мальчики

не знают

про это!

А мальчики

придумали

скверно...

Ах, дети,

не ходите

в поэты.

Ходите лучше

в парки

и скверы...

Я б эту землю милую

проклял!

Повесился бы,

честное слово!..

Но светится,

дрожа

над порогом,

улыбка

Михаила Светлова.

В любом из нас

её

повторенье.

В любом из нас

бормочет и стонет

наивное

высокое

время.

Где стоит

жить.

И рыпаться

стоит!..

Был мальчик

либо ябедой,

либо

родителей

не слушался мальчик…

Ах, дети,

не играйте

в верлибры.

Играйте лучше

в куклы и мячик.

к списку

Ах, как мы привыкли шагать от несчастья к несчастью...

Мои дорогие, мои бесконечно родные,

прощайте!

Родные мои, дорогие мои, золотые,

останьтесь, прошу вас,

побудьте опять молодыми!

Не каньте беззвучно в бездонной российской общаге.

Живите. Прощайте...

Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда невиден.

Простите меня, если я хоть кого-то обидел!

Целую глаза ваши.

Тихо молю о пощаде.

Мои дорогие. Мои золотые.

Прощайте!..

Постичь я пытался безумных событий причинность.

В душе угадал...

Да не всё на бумаге случилось.

к списку

---

Ах, как мы привыкли шагать...

Ах, как мы привыкли шагать

от несчастья к несчастью...

Мои дорогие, мои бесконечно родные,

прощайте!

Родные мои, дорогие мои, золотые,

останьтесь, прошу вас,

побудьте опять молодыми!

Не канье беззвучно в бездонной

российской общаге.

Живите. Прощайте...

Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда не виден.

Простите меня, если я хоть кого-то обидел!

Целую глаза ваши.

Тихо молю о пощаде.

Мои дорогие. Мои золотые.

Прощайте!..

Постичь я пытался безумных событий причинность.

В душе угадал...

Да не все на бумаге случилось.

к списку

Байкальская баллада

Их напрасно весь день искали.

Вдалеке

от привычных дорог

катерок посадило на камни.

Уходил на дно

катерок.

Экипаж катерочка -

четверо,

да еще пассажирка одна...

Видно, так судьбою начертано,

что вода

чересчур холодна.

Знали все

(зачем утешаться

и надеяться на чудеса?) -

в этом климате можно держаться

на поверхности

полчаса,

а потом...

Да ну его к черту!

Все равно не спасется никто...

Капитан

взглянул на девчонку:

- Парни,

ей-то это

за что?!

Мы

пожили не так уж мало,

а она

всего ничего...

Но ведь есть на катере

мачта!

Это ж -

лодка на одного!..

И не надо, сестренка, плакать...

Мы немножко

обманем смерть...

А она:

- Не умею плавать...-

Он:

- Тебе и не надо уметь!..

Мы привяжем тебя,

спеленаем -

не утонешь во веки веков...

Только ты постарайся, родная,

доплыви за нас,

мужиков.

Может, холод взять не успеет...

В общем,

кончим этот базар!

Передашь наши письма на берег.

Приготовься.

Я все сказал...

...Первый написал коротко:

«Извини за почерк -

холодно.

Извини за кляксы -

мокро.

Так и потонуть

можно.

Если не придет к нам

спасенье,

выйди замуж.

Твой Сеня...»

А второй

на лоб сдвинул шапку.

Передал письмо.

Ножкой шаркнул.

А в письме:

«Натаха!

Рыдать погоди!

Слезы

неполезны для красавицы...

Мы еще поплаваем!

Все впереди!

Все впереди,

кроме задницы...»

Третий

к рубке вздыбленной

плечом привалился,

шевелил губами -

широк да невезуч.

То ли - матерился,

то ли - молился,

то ли - что-то важное

учил наизусть.

«Бывшая жена моя,

кончай свою дележку -

простыни-подушки,

чашки-сапоги...

Сбереги Алешку!

Алешку.

Алешку.

Сбереги мне

сына.

Алешку

сбереги...

Знаю, что меня ты

любила

понарошку.

Но теперь -

хоть мертвому!-

перечить не моги:

сбереги Алешку.

Алешку.

Алешку.

Я тебя прощаю.

Алешку сбереги!..»

А четвертый

буркнул нехотя:

- Некому писать!..

Да и - некогда...

...Письма спрятаны в целлофане.

(Лица мокрые,

будто в крови.)

Помолчали.

Поцеловали.

И сказали глухо:

- Живи...-

Подступившие слезы вытерши,

привязали,

сказали:

- Выдержи...-

оттолкнули,

сказали:

- Выплыви...-

И смотрели вслед,

пока видели...

И плыла она по Байкалу.

И кричала,

сходя с ума!

То ль-

от гибели убегала,

то ли -

к гибели

шла сама.

Паутинка ее дыханья

обрывалась у самого

рта.

И накатывалась,

громыхая,

фиолетовая темнота!

И давили

чужие письма.

И волна как ожог была...

Почтальонша,

самоубийца -

все плыла она,

все плыла.

Все качалась

под ветром

отчаянным,

ослепительным,

низовым...

И была она

Чрезвычайным

Полномочным Послом

к живым!

Долгим эхом,

посмертным жестом,

вдовьим стоном

на много дней...

...А потом

вертолетный прожектор,

чуть качаясь

повис

над ней.

к списку

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями

след нечёткий?

Хочу приблизить к сердцу

этот след…

На батарее

были сплошь –

девчонки.

А старшей было

восемнадцать лет.

Лихая чёлка

над прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне…

В то утро

танки вышли

прямо к Химкам.

Те самые.

С крестами на броне.

И старшая,

действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

- Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..

Ой родная!..)

Огонь! –

И –

залп!

И тут они

заголосили,

девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы

вся бабья боль

России

в девчонках этих

вдруг отозвалась.

Кружилось небо –

снежное,

рябое.

Был ветер

обжигающе горяч.

Былинный плач

висел над полем боя,

он был слышней разрывов,

этот плач!

Ему –

протяжному –

земля внимала,

остановясь на смертном рубеже.

- Ой, мамочка!..

- Ой, страшно мне!..

- Ой, мама!.. –

И снова:

- Батарея-а-а! –

И уже

пред ними,

посреди земного шара,

левее безымянного бугра

горели

неправдоподобно жарко

четыре чёрных

танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой медленною кровью истекал…

Зенитчицы кричали

и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.

И поднимались снова.

Впервые защищая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность

венчального стола.

Неслышанное:

«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:

«Я тебя ждала…»

И губы мужа.

И его ладони.

Смешное бормотание

во сне.

И то, чтоб закричать

в родильном

доме:

«Ой, мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!»

И ласточку.

И дождик над Арбатом.

И ощущенье

полной тишины…

…Пришло к ним это после.

В сорок пятом.

Конечно, к тем,

кто сам пришёл

с войны.

к списку

Баллада о красках

Был он рыжим,

как из рыжиков рагу.

Рыжим,

словно апельсины на снегу.

Мать шутила,

мать веселою была:

«Я от солнышка сыночка родила...»

А другой был чёрным–чёрным у неё.

Чёрным,

будто обгоревшее смолье.

Хохотала над расспросами она,

говорила:

«Слишком ночь была черна!..»

В сорок первом,

в сорок памятном году

прокричали репродукторы беду.

Оба сына, оба–двое, соль Земли —

поклонились маме в пояс.

И ушли.

Довелось в бою почуять молодым

рыжий бешеный огонь

и черный дым,

злую зелень застоявшихся полей,

серый цвет прифронтовых госпиталей.

Оба сына, оба–двое, два крыла,

воевали до победы.

Мать ждала.

Не гневила,

не кляла она судьбу.

Похоронка

обошла её избу.

Повезло ей.

Привалило счастье вдруг.

Повезло одной на три села вокруг.

Повезло ей.

Повезло ей!

Повезло!—

Оба сына

воротилися в село.

Оба сына.

Оба–двое.

Плоть и стать.

Золотистых орденов не сосчитать.

Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.

Ноги целы, руки целы — что еще?

Пьют зеленое вино, как повелось...

У обоих изменился цвет волос.

Стали волосы —

смертельной белизны!

Видно, много

белой краски

у войны.

к списку

баллады

про войну

Баллада о молчании

Был ноябрь

по-январски угрюм и зловещ,

над горами метель завывала.

Егерей

из дивизии «Эдельвейс»

наши

сдвинули с перевала.

Командир поредевшую роту собрал

и сказал тяжело и спокойно:

- Час назад

меня вызвал к себе генерал.

Вот, товарищи, дело какое:

Там – фашисты.

Позиция немцев ясна.

Укрепились надёжно и мощно.

С трёх сторон – пулемёты,

с четвёртой – стена.

Влезть на стену

почти невозможно.

Остаётся надежда

на это «почти».

Мы должны –

понимаете, братцы? –

нынче ночью

на чёртову гору вползти.

На зубах –

но до верха добраться! –

А солдаты глядели на дальний карниз,

и один –

словно так, между прочим –

вдруг спросил:

- Командир,

может, вы – альпинист? –

Тот плечами пожал:

- Да не очень…

Я родился и вырос в Рязани,

а там

горы встанут,

наверно, не скоро…

В детстве

лазал я лишь по соседским садам.

Вот и вся

«альпинистская школа».

А ещё, -

он сказал как поставил печать, -

там у них патрули.

Это значит:

если кто-то сорвётся,

он должен молчать.

До конца.

И никак не иначе. –

…Как восходящие капли дождя,

как молчаливый вызов,

лезли,

наитием находя

трещинку,

выемку,

выступ.

Лезли,

почти сроднясь со стеной, -

камень светлел под пальцами.

Пар

поднимался над каждой спиной

и становился

панцирем.

Молча

тянули наверх свои

каски,

гранаты,

судьбы.

Только дыхание слышалось и

стон

сквозь сжатые зубы.

Дышат друзья.

Терпят друзья.

В гору

ползёт молчание.

Охнуть – нельзя.

Крикнуть – нельзя.

Даже –

слова прощания.

Даже –

когда в озноб темноты,

в чёрную прорву

ночи,

всё понимая,

рушишься ты,

напрочь

срывая

ногти!

Душу твою ослепит на миг

жалость,

что прожил мало…

Крик твой истошный,

неслышный крик

мама услышит.

Мама…

…Лезли

те,

кому повезло.

Мышцы

в комок сводило, -

лезли!

(Такого

быть не могло!!

Быть не могло.

Но- было…)

Лезли,

забыв навсегда слова,

глаза напрягая

до рези.

Сколько прошло?

Час или два?

Жизнь или две?

Лезли!

Будто на самую

крышу войны…

И вот,

почти как виденье,

из пропасти

на краю стены

молча

выросли

тени.

И так же молча –

сквозь круговерть

и колыханье мрака –

шагнули!

Была

безмолвной, как смерть,

страшная их атака!

Через минуту

растаял чад

и грохот

короткого боя…

Давайте и мы

иногда

молчать,

об их молчании

помня.

к списку

баллады

про войну

Баллада о таланте, боге и чёрте

Все говорят:

«Его талант – от бога!»

А ежели – от чёрта?

Что тогда?..

Выстраиваясь медленно в эпоху,

ни шатко и ни валко

шли года.

И жил талант.

Больной.

Нелепый.

Хмурый.

Всего Гомера знавший назубок,

Его считал

своею креатурой

тогда ещё существовавший

бог.

Бог находил, что слог его прекрасен,

что на земле таких –

наперечёт!..

Но с богом был, конечно, не согласен

тогда ещё не отменённый

чёрт.

Таланту чёрт шептал:

«Опомнись,

бездарь!

Кому теперь стихи твои нужны?!

Ведь ты, как все,

погибнешь в адской бездне.

Расслабься!

Не отягощай вины».

И шёл талант в кабак.

И –

расслаблялся.

Он пил всерьёз!

Он вдохновенно

пил!

Так пил,

что чёрт глядел и умилялся.

талант

себя талантливо

губил!..

Бог

тоже не дремал!

В каморке утлой,

где – стол,

перо

и пузырёк чернил,

бог возникал

раскаяньем наутро,

загадочными строчками

дразнил...

Вставал талант,

почёсываясь сонно.

Утерянную личность

обретал.

И банка

огуречного рассола

была ему нужнее,

чем нектар...

Небритый.

С пересохшими губами.

Упрямо ждал он

часа своего...

И строки

на бумаге

проступали,

как письмена, –

отдельно от него.

И было столько гнева и напора

в самом возникновенье

этих строк!..

Талант, как на медведя,

шёл

на бога!

И чёрта

скручивал

в бараний рог!..

Талант работал.

Зло.

Ожесточённо.

Перо макая

в собственную боль.

Теперь он богом был!

И был он чёртом!

А это значит:

был

самим собой.

И восходило солнце

над строкою!..

Крестился чёрт.

И чертыхался бог.

«Да как же смог он

написать

такое?!»

...А он

ещё и не такое

мог.

к списку

про поэта

Бег

Бежала,

как по воздуху.

С лицом,

как май, заплаканным.

И пляшущие волосы

казались рыжим пламенем.

И только дыма не было,

но шла волна горячая...

Она бежала —

нежная,

открытая,

парящая!

Звенела,

будто денежка,

сама себя нашедшая...

Не сознавая,

девочка

бежала в званье женщины.

Так убегают узники.

Летят в метро болельщики.

И был бюстгальтер узенький,

как финишная ленточка.

к списку

Богини

Василию Аксенову

Давай покинем этот дом,

давай покинем, –

нелепый дом,

набитый скукою и чадом.

Давай уйдем

к своим домашним богиням,

к своим уютным богиням,

к своим ворчащим...

Они, наверно, ждут нас?

Ждут.

Как ты думаешь?

Заварен чай,

крепкий чай.

Не чай – а деготь!

Горят цветные светляки на низких тумбочках,

от проносящихся машин

дрожат стекла...

Давай пойдем, дружище!

Из–за стола встанем.

Пойдем к богиням,

к нашим судьям бессонным,

Где нам обоим

приговор

уже составлен.

По меньшей мере мы приговорены

к ссоре...

Богини сидят,

в немую тьму глаза тараща.

И в то,

что живы мы с тобою,

верят слабо...

Они ревнивы так,

что это даже страшно.

Так подозрительны,

что это очень странно.

Они придумывают

разные разности,

они нас любят

горячо и неудобно.

Они всегда считают

самой высшей радостью

те дни, когда мы дома.

Просто дома...

Москва ночная спит

и дышит глубоко.

Москва ночная

до зари ни с кем не спорит...

Идут к богиням

два не очень трезвых

бога,

Желают боги одного:

быть

собою.

к списку

Бренный мир,

будто лодка, раскачивается.

Непонятно, – где низ, где верх...

Он заканчивается,

заканчивается –

долгий,

совесть продавший –

век.

Это в нём,

по ранжиру построясь,

волей жребия своего,

мы, забыв про душу, боролись,

надрывая пупки, боролись,

выбиваясь из сил, боролись

то – за это,

то – против того!..

Как ребёнок, из дома выгнанный,

мы в своей заплутались судьбе...

Жизнь заканчивается,

будто проигранный,

страшный

чемпионат по борьбе!

к списку

Будем горевать

в стол.

Душу открывать

в стол.

Будем рисовать

в стол.

Даже танцевать –

в стол.

Будем голосить

в стол.

Злиться и грозить –

в стол!

Будем сочинять

в стол...

И слышать из стола

стон.

к списку

Будь, пожалуйста,

послабее.

Будь,

пожалуйста.

И тогда подарю тебе я

чудо

запросто.

И тогда я вымахну –

вырасту,

стану особенным.

Из горящего дома вынесу

тебя,

сонную.

Я решусь на все неизвестное,

на все безрассудное –

в море брошусь,

густое,

зловещее,

и спасу тебя!..

Это будет сердцем велено мне,

сердцем

велено...

Но ведь ты же

сильнее меня,

сильней

и уверенней!

Ты сама

готова спасти других

от уныния тяжкого,

ты сама не боишься

ни свиста пурги,

ни огня хрустящего.

Не заблудишься,

не утонешь,

зла

не накопишь

Не заплачешь

и не застонешь,

если захочешь.

Станешь плавной

и станешь ветреной,

если захочешь...

Мне с тобою –

такой уверенной –

трудно

очень.

Хоть нарочно,

хоть на мгновенье –

я прошу,

робея, –

помоги мне

в себя поверить,

стань

слабее.

к списку

В государстве, где честные наперечёт,

всё куда-то уходит,

куда-то течёт:

силы,

деньги,

двадцатый троллейбус,

искорёженных судеб нелепость...

Всё куда-то уходит,

течёт не спеша:

воспалённое лето,

за летом – душа.

Облака в оглушительной сини.

Кран на кухне.

Умы из России.

к списку

В музее естествознания

До теперешней

нашей Земли,

до ее дождей и метелей

бронтозавры

не доползли,

птеродактели

не долетели.

Это -

личная их беда,

за нее

никто не в ответе.

Заблудились.

Пошли не туда.

Смерть нашли

в тупиковой ветви.

Древо жизни

листвой шевелит,

ветвь - направо

и ветвь - налево.

«Человек разумный»

сидит

на вершине

этого древа.

Он - мыслитель.

Он хмурит лоб.

Человека

идея гложет :

хочет что-то придумать,

чтоб

самого себя

уничтожить.

Он подпер подбородок рукой -

вождь прогресса,

краса и гордость...

Он - придумает!

Он - такой!

Вы,пожалуйста,

не беспокойтесь!

А над ним

проносится век.

Повороты.

Круговороты...

Да неужто

и чеовек -

тупиковая ветвь

природы?!

к списку

В поисках счастья, работы, гражданства

странный обычай в России возник:

детям

уже надоело рождаться, –

верят,

что мы проживём

и без них.

к списку

В поисках счастья, работы, гражданства

странный обычай

в России возник:

детям

у нас надоело рождаться, –

верят, что мы проживем

и без них.

к списку

В Риме

Скажи мне,

что ты меня

любишь…

Чуть живы

дотошные люди.

Мы рано встаём,

озабоченно-неисправимы,

как будто

сдаём

историю

древнего

Рима.

Ворочаем

тёмные камни

его Колизея,

на прочее

проникновенно глазея.

Листаем

все площади Рима,

все улицы…

Устали

от этой возвышенной

участи.

Мы сами

старинны.

Мы всех Колизеев

старинней.

Мы –

в Риме.

Но я вам сейчас –

не о Риме…

Мы рано встаём,

и заботами

каждый

напичкан.

Живём,

будто сами

учебники пишем.

Где ветер

кочевий

врывается

в отблеск надежды…

Мы пишем

учебник.

Готовьте шпаргалки,

студенты!

А лучше поспорьте

с любою страницей,

как с догмой.

Ведь вам это

после

продолжить.

Навечно продолжить!..

Пусть учатся

колкие люди,

идущие

следом,

всем улицам,

всем громыханьем

и лепетам.

Востокам и западам,

молчаниям

и мгновеньям.

Всем заповедям верности вдохновенью.

Пусть учатся ливням

и детскому

крику…

Мы –

в Риме.

Мы бродим по Риму.

Мы в Риме.

Мы –

старые люди…

Соври мне,

что ты меня любишь.

к списку

В сорок четвертом

Везёт

на фронт

мальчика

товарищ военный врач.

Мама моя,

мамочка,

не гладь меня,

не плачь!

На мне военная форма –

не гладь меня при других!

На мне военная форма,

на мне

твои сапоги.

Не плачь!

Мне уже двенадцать,

я взрослый

почти…

Двоятся,

двоятся,

двоятся

рельсовые пути.

В кармане моём документы –

печать войсковая строга.

В кармане моём документы,

по которым

я – сын полка.

Прославленного,

гвардейского,

проверенного в огне.

Я еду на фронт.

Я надеюсь,

что браунинг выдадут мне.

Что я в атаке

не струшу,

что время моё пришло…

Завидев меня,

старухи

охают тяжело:

«Сыночек…

Солдатик маленький…

Вот ведь

настали дни…»

Мама моя,

мамочка!

Скорей им всё объясни!

Скажи,

чего это ради

они надо мной ревут?

Зачем

они меня гладят?

Зачем сыночком

зовут?

И что-то шепчут невнятно,

и тёмный суют калач…

Россия моя,

не надо!

Не гладь меня!

И не плачь!

Не гладь меня!

Я просто

будущий сын полка.

И никакого геройства

я не совершил

пока!

И даже тебе не ясно,

что у меня впереди…

Двоятся,

двоятся,

двоятся

рельсовые пути.

Поезд идёт размеренно,

раскачиваясь нелепо, -

длинный

и очень медленный

как очередь

за хлебом…

к списку

Вдруг на бегу остановиться,

Так,

будто пропасть на пути.

«Меня не будет..». –

удивиться.

И по слогам произнести:

«Ме-ня не бу-дет..».

Мне б хотелось

не огорчать родных людей.

Но я уйду.

Исчезну.

Денусь.

Меня не будет...

Будет день,

настоянный на птичьих криках.

И в окна, как весны глоток,

весь в золотых, сквозных пылинках,

ворвётся

солнечный поток!..

Просыплются дожди в траву

и новую траву разбудят.

Ау! – послышится –

Ау-уу!..

Не отзовусь.

Меня не будет.

к списку

Ветер

Ветер.

И чайки летящей крыло.

Ложь во спасение.

Правда во зло.

Странно шуршащие камыши.

Бездна желаний

над бездной души.

Длинный откат шелестящей волны.

Звон

оглушительной тишины.

Цепкость корней

и движение глыб.

Ржанье коней.

И молчание рыб.

Парус,

который свистит, накренясь...

Господи,

сколько намешано в нас!

к списку

Взял билет до станции...

Взял билет до станции

Первая любовь.

Взял его негаданно.

Шутя.

Невзначай.

Не было попутчиков.

Был дым голубой.

Сигареты кислые.

И крепкий чай.

А ещё шаталась

монотонная мгла.

А ещё задумчиво

гудел паровоз…

Там, на этой станции,

вершина была.

Тёплая вершина.

До самых звёзд.

Ты её по имени сейчас не зови,

хоть она осталась –

лицом на зарю…

Встал я у подножия

Первой любви.

Пусть не поднимусь уже –

так посмотрю.

Потянулся к камню

раскалённой рукой.

Голову закинул,

торопясь и дрожа…

А вершины вроде бы

и нет

никакой.

А она,

оказывается,

в пол-этажа…

Погоди!

Но, может быть,

память слаба?..

Снег слетает мудро.

Широко.

Тяжело.

В слове

буквы смёрзлись.

Во фразе –

слова…

Ах, как замело всё!

Как замело!..

И летел из прошлого

поезд слепой.

Будто в долгий обморок,

в метели

нырял…

Есть такая станция –

Первая любовь.

Там темно и холодно.

Я проверял.

к списку

Военные мемуары

Перечитываю мемуары,

наступившее утро кляня…

Адмиралы и генералы

за собою

ведут меня.

И под жесткою их командой

в простирающемся огне

я иду

по такой громадной

и такой протяжной

войне.

От июня –

опять к июню,

От Днепра –

и снова к Днепру

я ползу,

летаю,

воюю,

всё, что отдал,

назад беру.

Только где б я ни шёл и ни плавал –

в Заполярье,

в Крыму,

у Двины, -

я всегда нахожусь

на главном –

самом главном фронте войны!

Надо мною –

дымные хмары,

я ни в чём судьбу не виню…

Перечитываю мемуары.

Писем жду.

Друзей хороню.

По просёлкам мотаюсь в джипе.

В самолёте связном горю.

Признаю

чужие ошибки.

И о собственных

говорю.

Контратаки

и контрудары,

артналёты

и встречный бой…

Перечитываю мемуары.

Год за годом.

Судьбу за судьбой.

Марши,

фланговые охваты.

Жизнь, помноженная на войну…

я прощаю им эту вину.

Было больше у них

не писательского,

а солдатского мастерства.

Оттого и Отчизна

жива.

И нужны ли ещё

доказательства?

к списку

Волга-река. И совсем по-домашнему: Истра-река.

Только что было поле с ромашками...

Быстро-то как!..

Радуют не журавли в небесах, а синицы в руках...

Быстро-то как!

Да за что ж это, Господи?!

Быстро-то как...

Только что, вроде, с судьбой расплатился, –

снова в долгах!

Вечер

в озябшую ночь превратился.

Быстро-то как...

Я озираюсь. Кого-то упрашиваю,

как на торгах...

Молча подходит Это.

Нестрашное...

Быстро-то как...

Может быть, может быть, что-то успею я

в самых последних строках!..

Быстро-то как!

Быстро-то как...

Быстро...

к списку

Воскресный выпуск

Куплю газетку.

Узнаю,

кстати,

кого ухлопали

нынче ночью…

Они в киосках,

будто на старте, -

три килограмма

дразнящей

нови.

Три килограмма

шрифтов и краски.

Три килограмма

вчерашней страсти.

Дают навынос.

Берут на выброс…

Куплю газетку.

Воскресный

выпуск…

На всю страницу

цветное

фото.

Смотрите, люди!

Платите

деньги.

«Скандал в Сайгоне!»

«Приём у Форда!»

«Пресс-конференция

президента…»

Покажут перья

своё искусство.

Огня прибавят.

Гнильцу

подпудрят…

И даже если

не будет

вкусно,

то горячо

непременно будет!

Идёте

мимо?

Остановитесь!

Смешна

потеря

в бюджете

вашем.

Воскресный выпуск!

Воскресный выпуск!

Три килограмма

замочных

скважин!

Такого

даром

нельзя добиться.

В домах,

наверно,

прозрачны

стены…

Смотри, народ,

на своих любимцев!

Вот их

концерты,

вот их

постели!

Вот их пижамы.

Вот их

сортиры.

Вот –

развлеченья,

а вот –

привычки…

«Ушёл любовник

от кинодивы!»

«Племянник шаха

сбежал

с певичкой!..»

Любые тайны

газета

выдаст.

Намёков –

масса.

Картинок –

бездна…

Воскресный выпуск,

воскресный

выпуск –

три килограмма

сплошного

перца!

Три килограмма

пикантной клюквы.

От факта к факту.

От даты к дате.

Не сомневайтесь!

Откройте

клювы.

Мы

разжевали.

А вы

глотайте!

к списку

Вошь ползёт по России.

Вошь.

Вождь встаёт над Россией.

Вождь.

Буревестник последней войны,

привлекательный, будто смерть…

Россияне,

снимайте штаны!

Вождь

желает вас поиметь!

к списку

А. Пахмутовой

Вроде просто:

найти и расставить слова.

Жаль, что это все реже.

И все больней...

Вновь бумага лежит —

ни жива, ни мертва —

будто знает,

что ты прикоснешься к ней.

Но ведь где–то есть он,

в конце концов,

тот —

единственный,

необъяснимый тот —

гениальный порядок

привычных нот,

гениальный порядок

обычных слов.

к списку

Все начинается с любви...

Все начинается с любви...

Твердят:

«Вначале

было

слово...»

А я провозглашаю снова:

Все начинается

с любви!..

Все начинается с любви:

и озаренье,

и работа,

глаза цветов,

глаза ребенка -

все начинается с любви.

Все начинается с любви,

С любви!

Я это точно знаю.

Все,

даже ненависть -

родная

и вечная

сестра любви.

Все начинается с любви:

мечта и страх,

вино и порох.

Трагедия,

тоска

и подвиг -

все начинается с любви...

Весна шепнет тебе:

«Живи...»

И ты от шепота качнешься.

И выпрямишься.

И начнешься.

Все начинается с любви!

к списку

о любви

Гитара ахала,

подрагивала,

тенькала,

звала негромко,

переспрашивала,

просила.

И эрудиты головой кивали:

«Техника!..»

Неэрудиты выражались проще:

«Сила!..»

А я надоедал:

«Играй, играй, наигрывай!

Играй, что хочешь.

Что угодно.

Что попало».

Из тучи вылупился дождь

такой наивный,

как будто в мире до него

дождей

не падало...

Играй, играй!..

Деревья тонут в странном лепете...

Играй, наигрывай!..

Оставь глаза открытыми.

На дальней речке

стартовали гуси-лебеди –

и вот, смотри, летят,

летят и машут крыльями...

Играй, играй!..

Сейчас в большом

нелёгком городе

есть женщина

высокая, надменная.

Она, наверное,

перебирает горести,

как ты перебираешь струны.

Медленно...

Она всё просит

написать ей что-то нежное.

А если я в ответ смеюсь –

не обижается.

Сейчас выходит за порог.

А рядом –

нет меня.

Я очень без неё устал.

Играй, пожалуйста.

Гитара ахала.

Брала аккорды трудные,

она грозила непонятною истомою.

И все,

что рядом с ней сидели,

были струнами.

А я был –

как это ни странно –

самой тоненькой.

к списку

Голос

Е. Евтушенко

Такая жизненная полоса,

а, может быть, предначертанье свыше.

Других

я различаю голоса,

а собственного голоса

не слышу.

И все же он, как близкая родня,

единственный,

кто согревает в стужу.

До смерти будет он

внутри меня.

Да и потом

не вырвется наружу.

к списку

Горбуша в сентябре

идет метать икру...

Трепещут плавники, как флаги на ветру.

Идет она, забыв о сне и о еде,

туда, где родилась.

К единственной воде.

Угаром,

табуном,

лавиною с горы!

И тяжелеют в ней

дробиночки икры...

Горбуша прет, шурша,

как из мешка — горох.

Заторы сокруша.

И сети распоров.

Шатаясь и бурля, как брага на пиру,

горбуша в сентябре

идет метать икру...

Белесый водопад вскипает, будто пунш,

когда в тугой струе —

торпедины горбуш.

И дальше —

по камням.

На брюхе —

через мель!

Зарыть в песок икру.

И смерть принять взамен.

Пришла ее пора,

настал ее черед...

Здесь даже не река,

здесь малый ручеек.

В него трудней попасть,

чем ниткою — в иглу...

Горбуша в сентябре идет метать икру!

Потом она лежит —

дождинкой на стекле...

Я буду кочевать по голубой земле.

Валяться на траве,

пить бесноватый квас.

Но в свой последний день,

в непостижимый час,

ноздрями ощутив

последнюю грозу,

к порогу твоему

приду я,

приползу,

приникну,

припаду,

колени в кровь сотру...

Горбуша в сентябре

идет метать икру.

к списку

Города

Л. Карпинскому

Города, начинающиеся с вокзалов...

Есть у каждого города

возраст и голос.

Есть одежда своя.

И особенный запах.

И лицо,

И не сразу понятная

гордость...

Города, города!

Сколько было вас —

разных?!

Деревянные,

каменные,

глинобитные,

будто гвозди,

в промерзшую землю

забитые,

города, где любовь.

И работа.

И праздник...

Сколько раз, города,

вы

бежали навстречу,

задирая над нами

кулаки семафоров?..

Становился все ближе,

различался все резче

и домов

и заборов запутанный ворох —

Города,

озорные и полные грусти...

Сколько раз

к запыленным вагонам несли вы

папиросы и яблоки,

рыбу и грузди,

крутобокие дыни,

размякшие сливы!

Пиво в кружках тяжелых

и пиво

навынос...

...А вокзал,

как пальто для мальчишки,—

на вырост!

Так и кажется:

он из грядущего года,

из грядущего года,

не от этого

города!..

Отправленье.

Под самые тучи запущен

паровозный гудок.

И, рванувшись на запад,

остаются в прошлом

остаются

в будущем

города,

начинающиеся с вокзалов.

к списку

Городской романс

Я – как город.

Огромный город.

Может, ближний.

А может, дальний...

Города

на приезжий гомон

поворачиваются

площадями.

Поворачиваются,

охмуряют

главной улицей,

главной набережной,

Речкой –

будто хвостом –

виляют.

Рассыпаются

в речи набожной.

В них тепло,

торжественно,

солнечно!

Есть

Центральный проспект,

а поблизости:

Площадь Юмора,

Площадь Совести,

Дом Спокойствия,

Дом Справедливости...

А дома –

просторны,

дома –

легки.

Всё продуманно.

Целенаправленно...

Я – как город.

Но есть в городах

тупики.

Прокопчённые

есть

окраины.

Там на всех углах

темнота хрипит.

Там плакатами

дыры

заделаны.

Равнодушный

тупик.

Усталый тупик.

Дом

Бездельничанья.

Дом

Безденежья...

Никого

нет на этих

улочках.

Страшновато

с ними знакомиться:

тупики не тупые –

умничают.

Тупики не тупые –

колются.

А дворы

заборами

скручены.

Дождь лоснится

на кучах мусора...

Знаю, что идёт

реконструкция.

Жаль, что медленно.

Жаль, что муторно...

Ты до площади

успей-добеги!

Осторожнее

разберись в душе.

Не ходи в тупики!

Забудь тупики!

Я и сам бы забыл,

да поздно уже!..

Вот опять слова

немотой свело.

Невесомы они

донельзя...

Я – как город.

Тебе в нём

всегда светло.

Как на выезде из тоннеля.

к списку

Гром прогрохотал незрячий.

Ливень ринулся с небес...

Был я молодым,

горячим,

без оглядки в драку

лез!..

А сейчас прошло геройство, –

видимо, не те года...

А теперь я долго,

просто

жду мгновения, когда

так: не с ходу и не с маху,—

утешеньем за грехи,—

тихо

лягут на бумагу

беззащитные

стихи.

к списку

Давнее

А. Киреевой

Я, как блиндаж партизанский,
травою пророс.
Но, оглянувшись,
очень отчетливо вижу:
падают мальчики,
запнувшись за мину,
как за порог,
наткнувшись на очередь,
будто на ленточку финиша.
Падают мальчики,
руки раскинув просторно,
на чернозем,
от безделья и крови
жирный.
Падают мальчики,
на мягких ладонях которых —
такие прекрасные,
такие длинные
линии
жизни.

к списку

про войну

1. Когда уезжал...

Позабылись дожди,

отдыхают ветра...

Пора...

И вокзал обернётся, –

руки в бока, –

пока!

На перроне озябшем

нет ни души...

Пиши...

Мы с тобою одни на планете пустой.

Постой...

Я тебя дожидался,

звал,

повторял,

терял!

И висела над нами,

будто звезда,

беда.

Так уходят года,

так дрожат у виска

века...

По тебе и по мне грохочет состав...

Оставь!

Эти – губы твои,

движенье ресниц, –

не снись!

На рассвете косом,

в оголтелой ночи

молчи.

Разомкни свои руки,

перекрести...

Прости!

И спокойно –

впервые за долгие дни –

усни.

4. Когда любил…

Люб-

(Воздуха!

Воздуха!

Самую малость бы!

Самую-самую...)

лю!

(Хочешь, –

уедем куда-нибудь

заново,

замертво,

за море?..)

Люб-

(Богово – богу,

а женское – женщине

сказано,

воздано.)

лю!

(Ты покорёная.

Ты непокорная...

Воздуха!

Воздуха!)

Люб-

(Руки разбросаны.

Губы закушены.

Волосы скомканы.)

лю!

(Стены расходятся.

Звёзды, качаясь,

врываются в комнаты.)

Люб-

(В загнанном мире

кто-то рождается,

что-то предвидится...)

лю!

(Где-то

законы,

запреты,

заставы,

заносы,

правительства...)

Люб-

(Врут очевидцы,

сонно глядят океаны остывшие.)

лю!

(Охай, бесстрашная!

Падай, наивная!

Смейся, бесстыжая!)

Люб-

(Пусть эти сумерки

станут проклятием

или ошибкою...)

лю!

(Бейся в руках моих

каждым изгибом

и каждою жилкою!)

Люб-

(Радостно всхлипывай,

плачь и выскальзывай,

вздрагивай,

жалуйся!..)

лю!

(Хочешь – уедем?

Сегодня? –

пожалуйста.

Завтра? –

пожалуйста!)

Люб-

(Царствуй, рабыня!

Бесчинствуй, учитель!

Неистовствуй, женщина!)

лю!

(Вот и глаза твои.

Жалкие,

долгие

и сумасшедшие!..)

Люб-

(Чёртовы горы уставились в небо

тёмными бивнями.)

лю!

(Только люби меня!

Слышишь,

люби меня!

Знаешь,

люби меня!)

Люб-

(Чтоб навсегда!

Чтоб отсюда – до гибели...

Вот оно...

Вот оно...)

лю!

(Мы никогда,

никогда не расстанемся...

Воздуха...

Воздуха!..)

к списку

День

И опять он рождается

в зябком окне.

Барабанит в стекло,

будто просит помочь.

В нем -

коротком,

еще не потерянном дне -

непрерывная боль,

сумасшедшая мощь!..

«Суета!» - говоришь?

"Принесет - унесет?»

Говоришь, что поэту

гораздо важней

о бессмертии думать

и с этих высот

обращаться к векам

через головы дней?..

Я не ведаю,

чем тебя встретят

века...

Для спешащего дня

я кричу и шепчу.

И останется после

хотя бы строка -

я не знаю.

Я знаю.

Я знать не хочу.

к списку

Для человека национальность –

и не заслуга,

и не вина.

Если в стране

утверждают иначе,

значит,

несчастна эта страна!

к списку

Долги

Пришла ко мне пора платить долги.

А я–то думал,

что еще успею...

Не скажешь,

что подстроили враги.

Не спрячешься за юношеской спесью.

И вот я мельтешу то здесь, то там.

Размахиваю разными словами:

«Я расплачусь с долгами!

Я отдам!..

Поверьте мне!..»

Кивают головами

леса и травы,

снегопад и зной,

село Косиха, Сахалин и Волга.

Живет во мне,

смеется надо мной

Немыслимая необъятность долга!

Ждет каждая секунда.

Ждут года.

Озера, полные целебной влаги.

Мелькнувшие, как вспышка, города.

Победные

и траурные флаги.

Медовый цвет клокочущей ухи.

Моей Москвы

всесильные зарницы.

И те стихи,

те — главные — стихи,

которые лишь начинают сниться.

И снова полночь душу холодит.

И карандаш с бессонницею спорит.

И женщина

в глаза мои глядит.

(Я столько должен ей,

что страшно вспомнить!)

— Плати долги!..

Плати долги, чудак!..

Давай начистоту

судьбу продолжим...

Плачу.

Но каждый раз выходит так:

чем больше отдаешь,

тем больше должен.

к списку

Дочке

Катька, Катышок, Катюха –

тоненькие пальчики.

Слушай,

человек–два–уха,

излиянья

папины.

Я хочу,

чтобы тебе

не казалось тайной,

почему отец

теперь

стал сентиментальным.

Чтобы все ты поняла –

не сейчас, так позже.

У тебя

свои дела

и свои заботы.

Занята ты долгий день

сном,

едою,

санками.

Там у вас,

в стране детей,

происходит всякое.

Там у вас,

в стране детей –

мощной и внушительной, –

много всяческих затей,

много разных жителей.

Есть такие –

отойди

и постой в сторонке.

Есть у вас

свои вожди

и свои пророки.

Есть –

совсем как у больших –

ябеды и нытики...

Парк

бесчисленных машин

выстроен по нитке.

Происходят там и тут

обсужденья грозные:

«Что

на третье

дадут:

компот

или мороженое?»

«Что нарисовал сосед?»

«Елку где поставят?..»

Хорошо, что вам газет –

взрослых –

не читают!..

Смотрите,

остановясь,

на крутую радугу...

Хорошо,

что не для вас

нервный голос радио!

Ожиданье новостей

страшных

и громадных...

Там у вас, в стране детей,

жизнь идет нормально.

Там –

ни слова про войну.

Там о ней –

ни слуха...

Я хочу

в твою страну,

человек–два–уха!

к списку

Дружище, поспеши.

Пока округа спит,

сними

нагар с души,

нагар пустых обид.

Страшась никчемных фраз,

на мотылек свечи,

как будто в первый раз,

взгляни

и промолчи...

Придет заря,

шепча.

Но –

что ни говори –

бывает, что свеча

горит

светлей зари.

к списку

Жалею...

Жалею,

жалею девочек,

очень смешных

девочек,

ещё ничего

не сделавших,

уже ничего

не делающих.

Ещё жалею

мальчиков,

очень смешных

мальчиков –

пёстрых,

пижонистых мальчиков,

мальчиков-ремарчиков…

Я тоже

люблю

Ремарка, -

и значит,

вполне нормально,

что мне поспешными

кажутся

статейки

ругательно-ханджеские.

Романы его

мне нравятся, -

и это сказать мне

хочется…

Но есть

небольшая разница:

мы с мальчиками

расходимся.

Они

зазубрили начисто,

вчитываясь в Ремарка,

названия вин

ненашенские,

звучащие,

ароматно.

Они говорят

девочкам –

очень смешным

девочкам:

«Детки!

Имеются

денежки!..

Найдём применение

денежкам?..»

Так что и думать

нечего!..

Музыка –

будто плётка.

Крутится

бесконечная

магнитофонная

плёнка…

Они танцуют

неплохо,

они хохочут

азартно,

они веселятся

громко!

Яростно

и надсадно!

Они веселятся

дерзко!..

Но всё их вес6елье

обманчиво…

Разве вам весело,

девочки?

Разве вам весело,

мальчики?..

Не верю я

громкой музыке,

не верю

нарочной игре…

Ведь вам тоскливо,

как мухе,

проснувшейся

в январе.

Бродит она по стенке –

по неуютной

громадине…

Сколько веков вам,

девочки?

Сколько минут вам,

мальчики?

Ваша весёлость –

маска.

Немощен

ваш размах…

Бросьте

кивать

на Ремарка!

Здесь ни при чём

Ремарк!

Ваша любовь? –

Пустое…

Ваши мечты? –

Пустое…

Вот ведь

какая история.

Очень смешная

история.

к списку

Жизнь

Г. П. Гроденскому

Живу, как хочу, –

светло и легко.

Живу, как лечу, –

высоко–высоко.

Пусть небу

смешно,

но отныне

ни дня

не будет оно

краснеть за меня...

Что может быть лучше –

собрать облака

и выкрутить тучу

над жаром

песка!

Свежо и громадно

поспорить с зарей!

Ворочать громами

над черной землей.

Раскидистым молниям

душу

открыть,

над миром,

над морем

раздольно

парить!

Я зла не имею.

Я сердцу не лгу.

Живу, как умею.

Живу, как могу.

Живу, как лечу.

Умру,

как споткнусь.

Земле прокричу:

«Я ливнем

вернусь!»

к списку

Жизнь летит, как шоссе,

от любви до любви...

Полпланеты – в росе.

Полпланеты – в крови.

Тают угли в золе,

как огарок свечи.

Полпланеты – в заре.

Полпланеты – в ночи.

Я кидаюсь к мечте,

а догнать не могу.

Полпланеты – в дожде.

Полпланеты – в снегу.

Я за отблеск в окне

благодарен судьбе...

Полпланеты – во мне,

остальное – в тебе.

к списку

За тобой

через года

иду,

не колеблясь.

Если ты —

провода,

я —

троллейбус.

Ухвачусь за провода

руками долгими,

буду жить

всегда–всегда

твоими токами.

Слышу я:

«Откажись!

Пойми

разумом:

неужели это жизнь —

быть привязанным?!

Неужели в этом есть

своя логика?!

Ой, гляди —

надоест!

Будет плохо».

Ладно!

Пусть свое

гнут —

врут расцвеченно.

С ними я

на пять минут,

с тобой —

вечно!

Ты —

мой ветер и цепи,

сила и слабость.

Мне в тебе,

будто в церкви,

страшно и сладко.

Ты —

неоткрытые моря,

мысли тайные.

Ты —

дорога моя,

давняя,

дальняя.

Вдруг —

ведешь меня

в леса!

Вдруг —

в Сахары!

Вот бросаешь,

тряся,

на ухабы!

Как ребенок, смешишь.

Злишь, как пытка...

Интересно мне

жить.

Любопытно!

к списку

про жизнь

За того парня

Я сегодня до зари

встану.

По широкому пройду

полю.

Что-то с памятью моей

стало:

всё, что было не со мной,

помню.

Бьют дождинки по щекам

впалым.

Для вселенной двадцать лет –

мало.

Даже не был я знаком

с парнем,

обещавшим:

«Я вернусь, мама!..»

А степная трава

пахнет горечью.

Молодые ветра

зелены.

Просыпаемся мы.

И грохочет над полночью

то ли гроза,

то ли эхо

прошедшей войны.

Обещает быть весна

долгой.

Ждёт отборного зерна

пашня.

И живу я на земле

доброй

за себя

и за того парня.

Я от тяжести такой

горблюсь.

Но иначе жить нельзя,

если

всё зовёт меня

его голос,

всё звучит во мне

его песня.

А степная трава

пахнет горечью.

Молодые ветра

зелены.

Просыпаемся мы.

И грохочет над полночью

то ли гроза,

то ли эхо

прошедшей войны.

к списку

Зал ожидания

Мы в зале ожидания

живем.

Любой из нас

все время ждет чего–то...

Начальника

у дома ждет шофер,

поигрывая

ключиком от «Волги»...

Вот аккуратный старичок в пенсне.

Он ждет.

Он едет в Вологду

за песнями.

Старуха,

что–то бормоча о пенсии,

блаженно

улыбается во сне...

Седеющего мужа

ждет

жена...

Девчонка ждет любви.

Ей очень боязно.

А на девчонку

смотрит старшина —

и у него есть целый час

до поезда...

Ждет поворота лоцман —

скоро

мель.

Учитель ждет

решения примеров.

Ребята

ожидают

перемены.

Колхозы

ожидают

перемен.

Разбуженная,

ждущая страна

и целый мир,

застывший в ожидании...

За нами —

штормовая тишина!

За нами —

нашей силы

нарастание!

Мы ждем открытий.

Мы друзей зовем.

Друг другу говорим

слова несладкие..

Мы

в зале ожидания

живем!

Но руки

в ожидании

не складываем!

к списку

Здравствуй! Кого я вижу!...

-Здравствуй! Кого я вижу!

Больно глазам!

Прямо, как в сказке: вдруг, посреди зимы - летнее чудо!

Вот и не верь чудесам...

-Здравствуй! Действительно, вот и встретились мы...

-Дай мне очухаться!

До сих пор не пойму:

Вышел из дома, а ты навстречу идешь!

А помнишь, какое солнце было в Крыму?

-Помню. Теперь мне больше нравится дождь...

-Я же тебе написать обещал...

Но, знаешь, не смог.

Сперва заболел, а потом навалились дела...

Ты понимаешь: работа. Падаю с ног.

-Я понимаю. Я писем и не ждала.

-А помнишь, как я сердолики тебе искал?

И рано утром ромашки бросал в окно...

Помнишь, как мы смеялись у синих скал?

-Помню. Сейчас это и вправду смешно.

-А помнишь, как мы на базаре купили айву?

Как шли по дороге, а рядом бежал ручей...

Послушай, как ты живешь,

-Да так и живу.

-А помнишь?..

-Помню...

Только не знаю - зачем...

к списку

Алёне

Знаешь,

я хочу, чтоб каждое слово

этого утреннего стихотворенья

вдруг потянулось к рукам твоим,

словно

соскучившаяся ветка сирени.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая строчка,

неожиданно вырвавшись из размера

и всю строфу

разрывая в клочья,

отозваться в сердце твоем сумела.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая буква

глядела бы на тебя влюбленно.

И была бы заполнена солнцем,

будто

капля росы на ладони клена.

Знаешь,

я хочу, чтоб февральская вьюга

покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,

чтобы мы любили друг друга

столько,

сколько нам жить осталось.

к списку

о любви

про стихи

Зря браслетами не бряцай...

Зря браслетами не бряцай,

Я их слышал, я не взгляну.

Знаешь, как языческий царь

Объявлял другому войну?

Говорил он: «Иду на Вы!

Лик мой страшен, а гнев глубок.

Одному из нас, видит Бог,

Не сносить в бою головы.»

Я не царь, а на Вы иду.

Неприкаян и обречен.

На озноб иду, на беду,

Не раздумывая ни о чем.

Будет филин ухать в бору,

Будет изморозь по утрам,

Будет зарево не к добру.

Строки рваные телеграмм,

Встреч оборванных немота,

Ревности сигаретный чад

И заброшенная верста,

Где олени в двери стучат.

Будет ветер сухим, как плеть.

Будут набережные пусты.

Я заставлю камень гореть,

Я сожгу за собою мосты.

Высшей мерой меня суди.

Высшей правдой себя суди.

И меня ты как смерти жди.

И меня ты как жизни жди.

Я стою у темной Невы,

У воды, глухой и слепой.

Говорю я: «Иду на Вы!

Объявляю тебе любовь!»

к списку

Играют гаммы

За стенкой дальней

играют

гаммы…

Они

недавно

звучали в Каннах.

Они упорны,

они бесстрастны.

В них столько

пота,

что даже страшно.

Об этой странности,

как об открытии,

твердили

разное

в газетах

критики.

понаписали…

Билеты

проданы

в концертном зале.

Сегодня вечером

весны

прибавится…

Рояль

доверчиво

вздохнёт под пальцами.

И –

откровением

за откровенность –

в прикосновении

родится

вечность…

А в зале сядут

ребята

дельные

пятидесятых

годов

рождения…

Внимают

нехотя,

глядят загадочно.

Им очень

некогда

волынить

с гаммами!

Земля заходится.

Она –

рискова.

Чего-то хочется

совсем другого!

Но так,

чтоб сразу

в разливах

меди

с начальной фразы

пришло

бессмертье!

Земля взлохмачена.

Пыль

под ногами…

Терпите,

мальчики!

Играйте

гаммы.

к списку

Или Тихий, или Великий

Или Тихий,

или

Великий...

Значит, надо выбрать.

Буду бедовым!

В перехлесте мокрых

изломанных линий

посмеюсь над растерянным берегом

вдоволь.

Я потрусь спиной о край земли,

замочу рукава,

до плечей закатанные.

И начну подбрасывать

корабли,

как монетки,

когда загадывают.

Или Тихий,

или

Великий...

Надоест мне пророчить беду

скорлупкам.

К невысокому берегу,

ленью

облитый,

подползу щенком —

счастливым и глупым.

Я припомню

мурлыкающие мотивы.

Я замру

в исступлении покаянном,

Буду ласковым.

Буду предельно тихим.

Очень Тихим.

И все ж таки —

к списку

Как детство, ночь обнажена...

Как детство, ночь обнажена.

Земля становится просторнее...

Моя щека обожжена

пронзительным:

«Скажи мне что-нибудь!»..

«Скажи мне что-нибудь!

Скажи!

Скорей!

Пусть будут звезды - до неба.

Заполони.

Опустоши.

И все-таки

Скажи мне что-нибудь!..

Плати за то, что целовал,

Словами вечными, как прошлое...

Зачем

Учился ты словам?

Скажи мне

Что-нибудь хорошее...

За то, что ты не опроверг

Все мужество мое

Нарочное,

За бабий век,

Недлинный век -

Скажи мне что-нибудь хорошее...»

Святая

И неосторожная,

Чего ты просишь?

Правды?

Лжи?

Но шепчет женщина:

«Скажи!

Скажи мне

Что-нибудь хорошее...»

к списку

Когда любил...

(Глава из поэмы «До твоего прихода»)

Люб-

(Воздуха!

Воздуха!

Самую малость бы!

Самую-самую...)

лю!

(Хочешь, –

уедем куда-нибудь

заново,

замертво,

за море?..)

Люб-

(Богово – богу,

а женское – женщине

сказано,

воздано.)

лю!

(Ты покорённая.

Ты непокорная...

Воздуха!

Воздуха!)

Люб-

(Руки разбросаны.

Губы закушены.

Волосы скомканы.)

лю!

(Стены расходятся.

Звёзды, качаясь,

врываются в комнаты.)

Люб-

(В загнанном мире

кто-то рождается,

что-то предвидится...)

лю!

(Где-то

законы,

запреты,

заставы,

заносы,

правительства...)

Люб-

(Врут очевидцы,

сонно глядят океаны остывшие.

лю!

(Охай, бесстрашная!

Падай, наивная!

Смейся, бесстыжая!)

Люб-

(Пусть эти сумерки

станут проклятием

или ошибкою...)

лю!

(Бейся в руках моих

каждым изгибом

и каждою жилкою!)

Люб-

(Радостно всхлипывай,

плачь и выскальзывай,

вздрагивай,

жалуйся!..)

лю!

(Хочешь – уедем?

Сегодня? –

пожалуйста.

Завтра? –

пожалуйста!)

Люб-

(Царствуй, рабыня!

Бесчинствуй, учитель!

Неистовствуй, женщина!)

лю!

(Вот и глаза твои.

Жалкие,

долгие

и сумасшедшие!..)

Люб-

(Чёртовы горы уставились в небо

тёмными бивнями.)

лю!

(Только люби меня!

Слышишь,

люби меня!

Знаешь,

люби меня!)

Люб-

(Чтоб навсегда!

Чтоб отсюда – до гибели...

Вот оно...

Вот оно...)

лю!

(Мы никогда,

никогда не расстанемся...

Воздуха...

Воздуха!..)

к списку

Концерт

Сорок трудный год.

Омский госпиталь…

Коридоры сухие и маркие.

Шепчет старая нянечка:

«Господи!

До чего же артисты

маленькие…»

Мы шагаем палатами длинными.

Мы почти растворяемся в них

с балалайками,

с мандолинами

и большими пачками книг.

Что в программе?

В программе – чтение,

пара песен

военных, правильных…

Мы в палату тяжелораненых

входим с трепетом и почтением.

Двое здесь.

Майор артиллерии

с ампутированной ногой,

в сумасшедшем бою

под Ельней

на себя принявший огонь.

На пришельцев глядит он весело…

И другой –

до бровей забинтован, -

капитан,

таранивший «мессера»

три недели назад

над Ростовом.

Мы вошли.

Мы стоим в молчании.

Вдруг

срывающимся фальцетом

Абрикосов Гришка отчаянно

объявляет начало концерта.

А за ним,

не вполне совершенно,

но вовсю запевале внимая,

о народной поём,

о священной

так,

как мы её понимаем.

В ней Чапаев сражается заново,

краснозвёздные мчатся танки.

В ней шагают наши

в атаки,

а фашисты падают замертво.

В ней чужое железо плавится,

в ней и смерть отступать должна.

Если честно признаться,

нам

такая война!

Мы поём.

Только голос лётчика

раздаётся.

А в нём – укор:

- Погодите…

Постойте, хлопчики…

Погодите…

Умер

майор… -

Балалайка всплеснула горестно.

Торопливо,

будто в бреду…

…Вот и всё

о концерте в госпитале

в том году.

к списку

про войну

Людям, чьих фамилии я не знаю

По утрам

на планете мирной

голубая трава

в росе...

Я не знаю ваших фамилий,—

знаю то,

что известно всем:

бесконечно дышит вселенная,

мчат ракеты,

как сгустки солнца.

Это —

ваши мечты и прозрения

Ваши знания.

Ваши бессонницы.

Знают только,

что где–то

ретиво,

в предвкушенье военного грома,

зря

от тяжести реактивной

прогибаются аэродромы!

Не рискнут они.

Не решатся.

Вашей силы

они страшатся.

Называют вас просто:

«атомщики»,

именуют скромно

«ракетчиками»...

Дорогие наши товарищи,

лишь известностью

не обеспеченные.

Вам даются награды

негласно.

Рядом с нами вы.

И не с нами.

Мы

фамилий ваших

не знаем,

только вы и на это

согласны.

От чужого укрыты взгляда,

от любого укрыты взгляда,—

ничего не поделаешь —

надо.

Ничего не попишешь —

надо.

О, суровая правда века!..

Люди в чьих–то штабах

упрямы.

Составляет чья–то разведка

далеко идущие планы

и купюры

крупные

стелет...

Только что вам

до этих денег!

Вы бы даром

светло и доверчиво,—

если б дело пошло

на это,—

положили б

к ногам Человечества

все до капельки

сверхсекреты!

Сколько б вы напридумали разного!

Очень нужного

и удивительного!

Вы–то знаете, что для разума

никаких границ

не предвидено.

Как бы людям легко дышалось!

Как бы людям светло любилось!

И какие бы мысли

бились

в полушарьях

земного шара!..

Но пока что над миром веет

чуть смягчающееся

недоверье.

Но пока

дипломаты высокие

сочиняют послания

мягкие,—

до поры до времени

все–таки

остаетесь вы

безымянными.

Безымянными.

Нелюдимыми.

Гениальными невидимками...

Каждый школьник в грядущем мире

вашей жизнью

хвастаться будет...

Низкий–низкий поклон вам,

люди.

Вам,

великие.

Без фамилий.

к списку

Марк Шагал

Он стар и похож на свое одиночество.

Ему рассуждать о погоде не хочется.

Он сразу с вопроса:

«А Вы не из Витебска?..» –

Пиджак старомодный на лацканах вытерся...

«Нет, я не из Витебска...» –

Долгая пауза.

А после – слова

монотонно и пасмурно:

«Тружусь и хвораю...

В Венеции выставка...

Так Вы не из Витебска?..»

«Нет, не из Витебска...»

Он в сторону смотрит.

Не слышит, не слышит.

Какой-то нездешней далёкостью дышит,

пытаясь до детства дотронуться бережно...

И нету ни Канн,

ни Лазурного берега,

ни нынешней славы...

Светло и растерянно

он тянется к Витебску, словно растение...

Тот Витебск его –

пропыленный и жаркий –

приколот к земле каланчою пожарной.

Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки.

Там зреют особенно крупные яблоки,

и сонный извозчик по площади катит...

«А Вы не из Витебска?..»

Он замолкает.

И вдруг произносит,

как самое-самое,

названия улиц:

Смоленская,

Замковая.

Как Волгою, хвастает Видьбой-рекою

и машет

по-детски прозрачной рукою...

«Так Вы не из Витебска...»

Надо прощаться.

Прощаться.

Скорее домой возвращаться...

Деревья стоят вдоль дороги навытяжку.

Темнеет...

И жалко, что я не из Витебска.

к списку

Матрёшка

Друзья,

мой выбор невзлюбя,

зря

голову

морочили!..

В тебе – четырнадцать

тебя

вместилось,

как в матрёшке!..

Живёт со мною

первая –

дородная,

степенная…

Вторая

больно колется,

за что –

не разберу…

А третья –

будто школьница

на выпускном балу.

Всё – можно,

всё – пожалуйста:

и небо

и земля…

Четвёртая

безжалостна,

как мёртвая

петля…

А пятая –

зловещая,

приметам глупым

верящая…

Шестая

как эпоха,

где

ни чертей,

ни бога!..

Молчит,

не принимая,

ревнивая –

седьмая…

А следом за ревнивою

заохала

ленивая,

ленивая,

постылая,

до мелочей

земная…

Восьмая –

бесстыдная!

Девятая –

шальная!..

Десятая,

десятая –

испуганная,

зябкая,

над собственной судьбою

горюющая

с болью…

Одиннадцатая –

щедрая,

загадочная,

нежная,

просящая прощения

за то,

чего и не было…

Качается двенадцатая,

как ягодка лесная,

ещё никем

не найденная…

А дальше

я не знаю,

не знаю

и настырничаю,

и всё

не надоест, -

хочу достать

четырнадцатую,

которая –

ты и есть!

к списку

Мгновения

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймёшь, наверное, –

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

У каждого мгновенья свой резон,

свои колокола,

своя отметина,

Мгновенья раздают – кому позор,

кому бесславье, а кому бессмертие.

Мгновения спрессованы в года,

Мгновения спрессованы в столетия.

И я не понимаю иногда,

где первое мгновенье,

где последнее.

Из крохотных мгновений соткан дождь.

Течёт с небес вода обыкновенная.

И ты порой почти полжизни ждёшь,

когда оно придёт, твоё мгновение.

Придёт оно, большое, как глоток,

глоток воды во время зноя летнего.

А в общем,

надо просто помнить долг

от первого мгновенья

до последнего.

Не думай о секундах свысока.

Наступит время, сам поймёшь, наверное, –

свистят они,

как пули у виска,

мгновения,

мгновения,

мгновения.

к списку

про время

Мероприятие

Над толпой откуда-то сбоку

бабий визг взлетел и пропал.

Образ многострадального Бога

тащит непротрезвевший амбал.

Я не слышал, о чём говорили…

…Только плыл над сопеньем рядов

лик еврейки Девы Марии

рядом с лозунгом:

«Бей жидов!»

к списку

Мир,

состоящий из зла

и счастья,

из родильных домов

и кладбищ...

Ему я

каждое утро кланяюсь,

вчерашнюю грязь

с ботинок

счищая.

То — как задачник

для третьего класса,

то — как чертеж

грядущих домин,

терпкий

невежливый,

громогласный,—

он навсегда мне знаком —

этот мир.

В нем

на окраинных улочках пусто.

В очередях —

разговоры нелегкие.

В нем у лотков

выбирают арбузы,

их, как детей,

ладонью

пошлепывая!

Мир мне привычен,

как слово

«здравствуйте».

И ожидаем,

как новоселье...

Я выхожу

и себя разбрасываю,

раскидываю,

рассеиваю!

Весь выворачиваюсь,

как карманы,

чтоб завтра

сначала все

повторить...

Мира мне

так бесконечно мало,

что лучше об этом

не говорить!

к списку

Может быть, всё-таки

мне повезло,

если я видел время

запутанное,

время запуганное,

время беспутное,

которое то мчалось,

то шло.

А люди шагали за ним

по пятам.

Поэтому я его хаять

не буду...

Все мы –

гарнир к основному

блюду,

которое жарится где-то

Там.

к списку

Молодые поэты

Не хотели,

не ждали таких двужильных.

Прорастают фамилии в имена.

Они,

оглушённые криком «Держи их!!!»,

не понимают,

в чём их вина.

А вина их большая,

вина изначальная

в том, что бездарям было спокойней без них.

Их ругают,

цитируя, а не печатая.

Четвертуют

до выхода первых книг...

Но они продираются,

пробиваются

сквозь улюлюканье,

злобу

и смех.

И – начинаются.

И – сбываются.

Не все, конечно.

И не для всех.

Заняты делом они. А в особенности

устройством не быта,

а бытия...

И гордятся

единственной личной собственностью –

упрямым

местоимением

Я.

к списку

Алёне

Мы совпали с тобой,

совпали

в день, запомнившийся навсегда.

Как слова совпадают с губами.

С пересохшим горлом –

вода.

Мы совпали, как птицы с небом.

Как земля

с долгожданным снегом,

совпадает в начале зимы,

так с тобою

совпали мы.

Мы совпали,

ещё не зная

ничего

о зле и добре.

И навечно

совпало с нами

это время в календаре.

к списку

На аэродроме Орли

Ровный клочок земли,

слабенькая

трава.

Аэродром

Орли.

Мы улетаем

в два.

Обычная толчея.

Прощай,

страна Марианн!..

Вот ожидает

семья

рейса

на Монреаль.

Монашки

гуськом

идут –

качается

связка книг.

Скоро и нам…

Но тут

женский голос

возник.

Я ощутил

его

сразу

и навсегда.

Плыл он

из ничего!

Падал он

в никуда!

Как шелестенье птах,

как долгожданный

взгляд…

Дикторша?!

Разве

так

дикторы

говорят?..

Вслушайся!

Рассуди –

как я это

стерплю?!.

Так говорят:

прости

Так говорят:

люблю!..

Я во французском –

профан,

но сердце

перевело.

Я чувствую,

что пропал!

Мне боязно

и тепло!..

Голос –

полночный гимн,

медленный

будто степь.

Шёпотом

жарким

таким

любимых зовут

в постель!

Он –

как бедра

изгиб.

Он –

как в сердце

ножом…

Братцы!

А я

погиб!

Хлопчики!

Я пошёл…

Сам не знаю,

куда

голос

меня зовёт…

А друг говорит:

«Балда!

Объявлено –

наш

самолёт…»

к списку

На дрейфующем проспекте ты живешь...

Мне гидролог говорит:

– Смотри!

Глубина

сто девяносто три!–

Ох, и надоела мне одна

не меняющаяся глубина!..

В этом деле я не новичок,

но волнение мое пойми –

надо двигаться вперед,

а мы

крутимся на месте,

как волчок.

Две недели,

с самых холодов

путь такой –

ни сердцу, ни уму...

Кто заведует

движеньем льдов?

Все остановил он почему?

Может, по ошибке,

не со зла?

Может, мысль к нему в башку пришла,

что, мол, при дальнейшем продвижении

расползется все сооружение?

С выводом он явно поспешил –

восхитился нами

и решил

пожалеть,

отправить на покой.

Не желаю

жалости такой!

Не желаю,

обретя уют,

слушать,

как о нас передают:

«Люди вдохновенного труда!»

Понимаешь,

мне обидно все ж...

Я гидрологу сказал тогда:

– На Дрейфующем проспекте

ты живешь.

Ты же знал,

что дрейф не будет плавным,

знал,

что дело тут дойдет до драки,

потому что

в человечьи планы

вносит Арктика

свои поправки,

то смиряясь,

то вдруг сатанея

так, что не подымешь головы...

Ты же сам учил меня, что с нею

надо разговаривать

на «вы».

Арктика пронизывает шубы

яростным дыханием морозов.

Арктика показывает зубы

ветром исковерканных

торосов.

Может, ей,

старухе,

и охота

насовсем с людьми переругаться,

сделать так,

чтоб наши пароходы

никогда не знали

навигаций,

чтобы самолеты не летали,

чтоб о полюсе мы не мечтали,

сжатые рукою ледяною...

Снова стать

неведомой страною,

сделать так,

чтоб мы ее боялись.

Слишком велика

людская ярость!

Слишком многих

мы недосчитались!

Слишком многие

лежать остались,

за победу

заплатив собою...

В эти разметнувшиеся шири

слишком много мы

труда вложили,

чтоб отдать все то,

что взято с бою!

Невозможно изменить законы,

к прошлому вернуться

хоть на месяц.

Ну, а то, что кружимся на месте,

так ведь это, может,

для разгона...

к списку

На Земле

безжалостно маленькой

жил да был человек маленький.

У него была служба маленькая.

и маленький очень портфель.

Получал он зарплату маленькую...

И однажды –

прекрасным утром –

постучалась к нему в окошко

небольшая,

казалось,

война...

Автомат ему выдали маленький.

Сапоги ему выдали маленькие.

Каску выдали маленькую

и маленькую –

по размерам –

шинель.

...А когда он упал –

некрасиво, неправильно,

в атакующем крике вывернув рот,

то на всей земле

не хватило мрамора,

чтобы вырубить парня

в полный рост!

к списку

Наверно, будут глохнуть историки,

копаясь в тоннах

нашей риторики...

Но —

сквозь любую наносную муть,

которая сверху лежит,

они должны понять

(и поймут!),

как мы любили

жить!

Жить!

Ладонями землю трогать.

Жить!

Детей

качать на руках.

Жить!

И чувствовать

друга локоть.

Жить!

И видеть лицо

врага.

к списку

Над головой

созвездия мигают.

И руки сами тянутся

к огню...

Как страшно мне,

что люди привыкают,

открыв глаза,

не удивляться дню.

Существовать.

Не убегать за сказкой.

И уходить,

как в монастырь,

в стихи.

Ловить Жар–птицу

для жаркого

с кашей.

А Золотую рыбку –

для ухи.

к списку

Надо верить в обычное.

Надо рассчитывать

здраво.

У поэтов

с убийцами,

в сущности,

равная слава.

Кто в веках уцелел?

Разберись

в наслоенье мотивов!..

Мы не помним

царей.

Помним:

были Дантес и Мартынов.

Бесшабашные,

нервные,

святые «блюстители долга».

Ну подумаешь,

невидаль:

однажды вспылили —

и только!

За могильной оградою

все обвиненья

напрасны...

Пахнут

их

биографии

лишь

типографскою

краской.

Вот они на портретах

с улыбками благопристойными.

Так что цельтесь

в поэтов —

и вы попадете

в историю!

к списку

Нахожусь ли

в дальних краях,

ненавижу

или люблю –

от большого,

от главного

я –

четвертуйте –

не отступлю.

Расстреляйте –

не изменю

флагу

цвета крови моей...

Эту веру я свято храню

девять тысяч

нелёгких

дней.

С первым вздохом,

с первым глотком

материнского молока

эта вера

со мной.

И пока

я с дорожным ветром

знаком,

и пока, не сгибаясь,

хожу

по не ставшей пухом

земле,

и пока я помню о зле,

и пока с друзьями дружу,

и пока не сгорел в огне,

эта вера

будет

жива.

Чтоб её уничтожить во мне,

надо сердце убить

сперва.

к списку

Не верю

в принцесс на горошинах.

Верю

в старух на горошинах.

Болезнями огорошенных.

Дремлющих

осторожно...

Они сидят над чаями

возвышенно

и терпеливо,

чувствуя,

как в чулане

дозревает

царство наливок...

Бормочут что–то печальное

и, на шаткий стол опершись,

буквами пишут

печатными

письма —

длиною в жизнь...

Постели им —

не постели.

Лестницы им —

коварны.

Оладьи для них —

толстенны.

А внученьки —

тонковаты...

Кого–то жалея

вечно,

кому–то

вечно мешая,

прозрачны

и человечны,

семенят

по земному шару...

Хотят они всем

хорошего.

Нянчат внучат

покорно...

А принцессы

спят

на горошинах.

И даже

очень спокойно.

к списку

Не убий!—

в полумраке

грошовые свечи горят...

Из глубин

возникают слова

и становятся в ряд.

Если боль

и набухли кровавые кисти рябин,

если бой,—

кто услышит твое:

«Не убий..»?

Мы слышны

только самым ближайшим

друзьям и врагам.

Мы смешны,

если вечность

пытаемся бросить к ногам.

Есть предел

у цветка,

у зари

и у сердца в груди.

Мир людей.

И над каждым библейское:

«Не укради!..»

Мир

дрожит,

будто он искупался

в январской воде...

Надо

жить!

У последней черты.

На последней черте.

Думать всласть.

Колесить, как товарный вагон

И не красть.

Разве что —

У богов.

Огонь.

к списку

Нелетная погода

Нет погоды над Диксоном.

Есть метель.

Ветер есть.

И снег.

А погоды нет.

Нет погоды над Диксоном третий день.

Третий день подряд

мы встречаем рассвет

не в полете,

который нам по душе,

не у солнца,

слепящего яростно,

а в гостинице.

На втором этаже.

Надоевшей.

Осточертевшей уже.

Там, где койки стоят в два яруса.

Там, где тихий бортштурман Леша

снисходительно,

полулежа,

на гитаре играет,

глядя в окно,

вальс задумчивый

«Домино».

Там, где бродят летчики по этажу,

там, где я тебе это письмо пишу,

там, где без рассуждений

почти с утра, –

за три дня,

наверно, в десятый раз, –

начинается «северная» игра –

преферанс.

Там, где дни друг на друга похожи,

там, где нам

ни о чем не спорится...

Ждем погоды мы.

Ждем в прихожей

Северного полюса.

Третий день

погоды над Диксоном нет.

Третий день...

А кажется:

двадцать лет!

Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,

двадцать лет, как забыли мы слово:

летать!

И обидно.

И некого вроде винить.

Телефон в коридоре опять звонит.

Вновь синоптики,

самым святым клянясь,

обещают на завтра

вылет

для нас...

И опять, как в насмешку,

приходит с утра

завтра,

слишком похожее

на вчера.

Улететь –

дело очень не легкое,

потому что погода –

нелетная.

...Самолеты охране поручены.

Самолеты к земле прикручены,

будто очень опасные

звери они,

будто вышли уже

из доверья они.

Будто могут

плюнуть они на людей!

Вздрогнуть!

Воздух наполнить свистом.

И – туда!

Сквозь тучи...

Над Диксоном

третий день погоды нет.

Третий день.

Рисковать

Тихий штурман Леша

глядит в окно.

Тихий штурман

наигрывает «Домино».

Улететь нельзя все равно

ни намеренно,

ни случайно,

ни начальникам,

ни отчаянным –

никому.

к списку

Необитаемые острова

Снятся усталым спортсменам рекорды.

Снятся суровым поэтам слова.

Снятся влюбленным

в огромном городе

необитаемые

острова.

Самые дальние,

самые тайные,

ветру открытые с трех сторон,

необнаруженные,

необитаемые,

принадлежащие тем,

кто влюблен.

Даже отличник

очень старательный

их не запомнит со школьной скамьи,—

ведь у влюбленных

своя география!

Ведь у влюбленных

карты

свои!

Пусть для неверящих

это в новинку,—

только любовь

предъявила

права.

Верьте:

не сказка,

верьте:

не выдумка —

необитаемые острова!..

Все здесь простое,

все самое первое —

ровная,

медленная река,

тонкие–тонкие,

белые–белые,

длинные–длинные

облака.

Ветры,

которым под небом не тесно,

птицы,

поющие нараспев,

море,

бессонное, словно сердце,

горы,

уверенные в себе.

Здесь водопады

литые,

летящие,

мягкая,

трепетная трава...

Только для любящих

по–настоящему

эти

великие острова!..

Двое на острове.

Двое на острове.

Двое — и все!..

А над ними —

гроза.

Двое –

и небо тысячеверстное.

Двое – и вечность!

И звезды в глаза...

Это не просто.

Это не просто.

Это сложнее любого

в сто крат...

В городе стихшем

на перекрестках

желтым огнем светофоры горят.

Меркнет

оранжевый отблеск неона.

Гаснут рекламы,

гуденье прервав...

Тушатся окна,

тушатся окна

в необитаемых

островах.

к списку

Неправда, что время уходит.

Это уходим

мы.

По неподвижному времени.

По его протяжным долинам.

Мимо забытых санок

посреди сибирской зимы.

Мимо иртышских плёсов

с ветром неповторимым.

Там, за нашими спинами –

мгла с четырёх сторон.

И одинокое дерево,

согнутое нелепо.

Под невесомыми бомбами –

заиндевевший перрон.

Руки,

не дотянувшиеся

до пайкового хлеба.

Там, за нашими спинами –

снежная глубина.

Там обожжённые плечи

деревенеют от боли.

Над затемнённым городом

песня:

«Вставай, страна-а!..»

«А-а-а-а...» – отдаётся гулко,

будто в пустом соборе...

Мы покидаем прошлое.

Хрустит песок на зубах.

Ржавый кустарник

призрачно топорщится у дороги.

И мы на нём оставляем

клочья отцовских рубах

и надеваем синтетику,

вредную для здоровья.

Идём к черте, за которой –

недолгие слёзы жён.

Осатанелый полдень.

Грома неслышные гулы.

Больницы,

откуда нас вынесут.

Седенький дирижёр.

И тромбонист,

облизывающий

пересохшие губы...

Дорога – в виде спирали.

Дорога – в виде кольца.

Но –

отобедав картошкой

или гречневой кашей –

историю Человечества

до собственного конца

каждый проходит по времени.

Каждый проходит.

Каждый.

И каждому – поочерёдно –

то солнечно,

то темно.

Мы измеряем дорогу

мерой своих аршинов.

Ибо уже установлено

кем-то давным-давно:

весь человеческий опыт –

есть повторенье ошибок...

И мы идём к горизонту.

Кашляем.

Рано встаём.

Открываем школы и памятники.

Звёзды и магазины...

Неправда, что мы стареем!

Просто –

мы устаём.

И тихо отходим в сторону,

когда кончаются силы.

к списку

Нервы

В гневе –

небо.

В постоянном гневе...

Нервы,

нервы,

каждый час –

на нерве!

Дни

угарны...

И от дома к дому

Ниагарой

хлещут

валидолы...

«Что слова?!

Слова теперь –

как в бочку!

Однова

живем на этой почве!»

Все

неважно,

если век изломан...

Где серьезность ваша,

старый Лондон?

Где,

Париж,

твоя былая нега?

Жесткость крыш

и снова –

нервы,

нервы!

Над годами –

от Ржева

и до Рима –

клокотанье

бешеного

ритма!..

Ты над дочкой

застываешь немо?

Брось,

чудачка!

Нервы,

нервы,

нервы!..

Руки вверх,

медлительность провинций!..

Нервный

век.

Нельзя

остановиться.

Столб, не столб –

спеши

осатанело...

Братцы,

стоп!..

Куда там...

Нервы...

Нервы...

к списку

Несколько слов от автора

Ну ладно –

мы рождаемся.

Переживаем.

Старимся.

Увидимся –

расстанемся...

Зачем?

Грядущие

и прошлые.

Громадины.

Горошины.

Плохие

и хорошие.

Зачем?

Для дела

и для понта.

Запои

и работа.

Крестины

и аборты.

Зачем?

В дакронах и сатинах.

В рабах

и господинах.

В театрах

и сортирах.

Зачем?

Приказы

и баллады.

Дебилы

и таланты.

Пигмеи

и Атланты.

Зачем?

Подонки

и матроны.

На ринге

и на троне.

На вахте

и на стрёме.

Зачем?

Над щами.

Над миногами.

С авоськами.

С моноклями.

Счастливые.

Минорные.

Зачем?

Трибунные гориллы,

базары

и корриды,

горланите?

Горите?

Зачем?

Случайно

иль нарочно?

Для дяди?

Для народа?

Для продолженья рода?

Зачем?

к списку

Ноктюрн

Между мною и тобою — гул небытия,

звездные моря,

тайные моря.

Как тебе сейчас живется, вешняя моя,

нежная моя,

странная моя?

Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне,

вспомни обо мне,

вспомни обо мне.

Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне,

долгая любовь моя.

А между мною и тобой — века,

мгновенья и года,

сны и облака.

Я им и тебе сейчас лететь велю.

Ведь я тебя еще сильней люблю.

Как тебе сейчас живется, вешняя моя,

нежная моя,

странная моя?

Я тебе желаю счастья, добрая моя,

долгая любовь моя!

Я к тебе приду на помощь,— только позови,

просто позови,

тихо позови.

Пусть с тобой все время будет свет моей любви,

зов моей любви,

боль моей любви!

Только ты останься прежней — трепетно живи,

солнечно живи,

радостно живи!

Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,

счастливо живи всегда.

А между мною и тобой — века,

мгновенья и года,

сны и облака.

Я им к тебе сейчас лететь велю.

Ведь я тебя еще сильней люблю.

Пусть с тобой все время будет свет моей любви,

зов моей любви,

боль моей любви!

Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи.

Счастливо живи всегда.

к списку

Ностальгия

Ностальгия бывает по дому.

По Уралу, по Братску, по Дону.

По пустыням и скалам белесым,

невозможно прозрачным березам.

По степям, где метели тугие...

У меня по тебе ностальгия.

По твоим просыпаньям тяжелым.

По глазам и плечам обнаженным

По мгновеньям, когда ты со мною.

По ночному бессонному зною.

По слезам и словам невесомым.

По улыбкам

и даже по ссорам!

По губам, суховатым с морозца...

Я, решив с ностальгией бороться,

уезжаю.

Штурмую платформы.

Но зачем-то ору в телефоны!

Умоляю тебя:

- Помоги мне!

Задыхаюсь от ностальгии!..

Ты молчишь.

Ты спасать меня медлишь...

Если вылечусь -

тут же заметишь.

к списку

О разлуке

Ты ждешь его

теперь,

когда

Вернуть его назад нельзя...

Ты ждешь.

Приходят

поезда,

на грязных

спинах

принося

следы дорожных передряг,

следы стремительных

дождей...

И ты,

наверно, час подряд

толкаешься среди людей.

Зачем его здесь ищешь ты —

в густом водовороте слов,

кошелок,

ящиков,

узлов,

среди вокзальной

суеты,

среди приехавших

сюда счастливых,

плачущих навзрыд?..

Ты ждешь.

Приходят поезда.

Гудя,

приходят поезда...

О нем

никто не говорит.

И вот уже не он,

а ты,

как будто глянув с

высоты,

все перебрав в

своей душе,

все принимая,

все терпя,

ждешь,

чтобы он простил тебя.

А может,

нет его уже...

Ты слишком поздно поняла,

как

он тебе необходим.

Ты поздно поняла,

что с ним

ты во сто крат сильней

была...

Такая тяжесть на плечах,

что сердце

сплющено в

груди...

Вокзал кричит,

дома кричат:

«Найди его!

Найди!

Найди!»

Нет тяжелее ничего,

но ты стерпи,

но ты снеси.

Найди его!

Найди его.

Прощенья у него

проси.

к списку

О стену разбивая лбы,

летя в межзвёздное пространство,

мы всё-таки рабы.

Рабы!

Невытравимо наше рабство.

И ощущение стыда

живёт почти что в каждом споре…

Чем ниже кланялись тогда,

тем громче проклинаем после!

к списку

Огромное небо

Об этом, товарищ,

не вспомнить нельзя,

В одной эскадрилье

служили друзья,

и было на службе

и в сердце у них

огромное небо, огромное небо,

огромное небо – одно на двоих.

Дружили, летали

в небесной дали,

рукою до звёзд

дотянуться могли,

беда подступила,

как слёзы к глазам –

однажды в полёте, однажды в полёте,

однажды в полёте мотор отказал...

И надо бы прыгать –

не вышел полёт!..

Но рухнет на город

пустой самолёт!

Пройдёт, не оставив

живого следа,

и тысячи жизней, и тысячи жизней,

и тысячи жизней прервутся тогда!

Мелькают кварталы,

но прыгать нельзя...

«Дотянем до леса! –

решили друзья. –

Подальше от города

Смерть унесём.

Пускай мы погибнем, пускай мы погибнем,

пускай мы погибнем, но город спасём!»

Стрела самолёта

рванулась с небес,

и вздрогнул от взрыва

берёзовый лес!..

Не скоро поляны

травой зарастут...

А город подумал, а город подумал,

а город подумал: «Ученья идут!»

В могиле лежат

посреди тишины

отличные парни

отличной страны...

Светло и торжественно

смотрит на них

огромное небо, огромное небо,

огромное небо – одно на двоих!

к списку

Ожидание

Вот ведь как - явилась первой

Надо было опоздать

Где-нибудь в сторонке встать

Что поделать - сдали нервы

Шла, как будто на экзамен

С пятницы считала дни

Как же встреча под часами...

Под часами? Вот они...

А его на месте нет

Как ни к стати нервы сдали

Ну, еще бы, на свиданье не была я столько лет...

Даже страшно сосчитать

Что ж я рада ил не рада

Там увидим, только надо, надо было опоздать

Дура, сделала прическу, влезла в новое пальто,

Торопилась, как девчонка. Прибежала... Дальше что?

Современная женщина, современная женщина

То грустна и задумчива, то светла и торжественна

Доказать ее слабости побороть ее в дерзости

Зря мужчины стараются, понапрасну надеются

Современная женщина, современная женщина

Суетою замотана, но, как прежде божественна

Не похвалится силою, но на ней, тем не менее,

И заботы служебные и заботы семейные

Все на свете познавшая, все невзгоды прошедшая

Остается загадкою современная женщина

Ромео моего пока что незаметно.

Что ж - подождем его -

Я очень современна...

Порой берет тоска

Ведь нужно быть - к примеру -

Кокетливой - слегка

И непреступной - в меру.

Все успеваешь ты - казаться беззаботной

И покупать цветы - себе - идя с работы

Самой себе стирать, себе готовить ужин

Квартиру убирать

С усердием ненужным

Подруге позвонить, замужней и счастливой

И очень мудрой слыть. Быть очень терпеливой

Выслушивать слова

И повторять, не споря: «Конечно, ты права,

мужья - сплошное горе...»

И трубку положить спокойно и устало

И стиснув зубы - жить - во что бы то ни стало

И маяться одной, забытой, как растенье

И ждать очередной проклятый день рожденья

И в зеркало смотреть

И все морщины видеть

Самой себя жалеть

А чаще - ненавидеть

Нести свою печаль

Играть с судьбою в прятки

И плакать по ночам...

А утром - быть в порядке!

Являться в институт и злиться без причины -

Ну, вот они, идут

По улице мужчины

Красавцы на подбор

С достоинством спесивым

Самодовольный пол,

считающийся сильным!

Как равнодушны вы, и как же вы противны,

Изнеженные львы,

Затасканные тигры,

Глядящие людьми, стареющие телом.

Да где он, черт возьми,

И в самом деле - где он?

Скорая помощь по городу, словно по полю

Голос вселенской беды, будто флаг вознеся

Господи, может быть, что-то случилось с тобою

Улица вся оглянулась и

Замерла вся

Воплем тугим переполнено сердце и память

Он оглушает: «Успеть бы, успеть бы, успеть!»

Вновь с телефонного диска срывается палец.

Скорая помощь пронзает застывший проспект

Мир озирается, прости любовь о спасенье

И до сих пор, неподвластны толпе докторов

Рушатся самые прочные дружные семьи

А у певицы горлом не песня, а кровь.

Голос несчастья над городом мечется снова

Странно, что в эти минуты, всему вопреки

Веришь в извечную помощь тихого слова

В скорую помощь протянутой доброй руки.

Ну, приди же, любимый, приди

Одинокой мне быть запрети

За собою меня поведи

Приходи, прошу, приходи

Стрелки глупые торопя, не придумывая ничего

Я уже простила тебя

Повелителя своего

Все обычно в моей мечте

И желаю - совсем не вдруг

Быть распятою на кресте

Осторожных и сильных рук.

Чтобы стало нам горячо,

А потом - еще горячее

И уткнуться в твое плечо

И проснуться на этом плече.

Вот видишь, тебя и любимым назвать я успела

Не надо бы сразу,

Ведь лучше - когда - постепенно

Ведь лучше - потом, лучше - после

Любимый, послушай, ведь лучше?

Ну, где я найду это - самое лучшее

О, если бы знал ты, как странно и дико давать о себе

объявленье в газету:

«Блондинка, вполне симпатичная, стройная, среднего роста

Ее интересы - домашний уют и природа

Имеет профессию... Ищет надежного друга...»

О, если бы знал ты, как все это пошло и трудно.

Порой в темноте рассуждаю я очень спокойно -

Пройдет одиночество это,

Наступит другое

настанет пора и закружатся листья из меди

В окошко мое постучит одиночество смерти

Нет, я не пугаюсь, я знаю, что время жестоко.

Я все понимаю, и все принимаю, но только...

Тому одиночеству я не желаю сдаваться

Хочу быть любимой, живою хочу оставаться,

Смеюсь над другими, и радуюсь

Дням и рассветам,

И делаю глупости

И не жалею об этом

Дышу и надеюсь.

О, господи, как это больно!

Я вот она - вся пред тобою.

Слова мне скажи, ну, пожалуйста, нет больше мочи

Слова говори мне любые, какие захочешь, чтоб только не молча,

любимый, чтоб только не молча

Слова говори мне...

Без этого радость - не в радость

Скажи, что со мной хорошо и что я тебе нравлюсь

Скажи, что ты любишь меня, притворись на мгновенье!

Скажи, что меня не забудешь, соври !- я поверю.

А может, просто плюнуть и уйти

И пусть его терзают угрызенья!

Ну-ну, шути, родимая, шути, - нашла ты славный повод для веселья.

Останусь, чтобы волю испытать. Еще немного подождем, помедлим...

Ведь женщины давно привыкли ждать.

Чего-чего, а это мы умеем!

Птицы спрятаться догадаются

И от снега укроются.

Одинокими не рождаются

Ими после становятся.

Ветры зимние вдаль уносятся

И назад возвращаются.

Почему, зачем, Одиночество,

Ты со мной не прощаешься?

Пусть мне холодно и невесело

Все стерплю, что положено...

Одиночество, ты - профессия до безумия сложная.

Ночь пустынная, слезы затемно, тишина безответная.

Одиночество - наказание, а за что - я не ведаю.

Ночь окончится. Боль останется. День с начала закрутится.

Одинокими не рождаются. Одиночеству - учатся.

Ну, приди же, любимый, приди.

Одинокой мне быть запрети.

За собою меня поведи.

Приходи, прошу, приходи.

Задохнувшись, к себе прижми.

И на счастье, и на беду.

Если хочешь - замуж возьми

А не хочешь - и так пойду.

Слово то какое... замуж..

Сладкий дым. Лишь бы он пришел. А там уж - поглядим.

Пусть негусто в смысле денег у него.

Приголубим, приоденем - ничего!

Лишь бы дом мой, дом постылый, не был пуст!

Пусть придет - большой и сильный. Курит - пусть!

Спорит, ежели охота, пусть храпит.

Так спокойно, если кто-то рядом спит.

Хорошо бы пил не очень и любил.

Хоть немножечко, а впрочем - лишь бы был...

Без него теперь мне точно нет житья.

Да зачем я так, да что ж я! Что же я!

Черт с тобой, не приходи, вспоминать - и то - противно!

Сгинь, исчезни, пропади,

Я-то! Нюни распустила! Не желаю подбирать

Со стола чужие крохи

Если вновь захочешь врать

Ври уже другой дурехе.

Ишь, нашелся эталон! Я в гробу таких видала!

Тоже мне - Ален Делон поселкового масштаба

Бабник, только и всего! Трус! Теперь я точно знаю!

Он решил, что на него - я!- свободу променяю.

Думал, баба влюблена! Что не вышло? Ешьте сами...

Вашей милости цена - три копейки на базаре.

Я везде таких найду.

Десять штук - на каждый вечер.

Не звони, не подойду.

А напишешь, не отвечу...

Как без тебя, как?

Был ты синицей в руках.

Что без тебя я? Словно земля ничья...

Стонет моя боль... Я бы пошла за тобой

Шла бы, закрыв глаза. Тихая, как слеза.

Мне без тебя как птицей стать в облаках?

Реять в ночной темноте - крылья уже не те.

Злую печаль пью, злюсь на судьбу свою

Вижу ее свет - есть ты там, или нет?

Мечется мой крик, он от других скрыт

Боль отдается в висках...

Как без тебя, как...

Стану верной женою -

Не пройди стороною, буду верной женою.

Над судьбой и над домом стану солнышком добрым -

Над судьбой и над домом.

Хочешь, буду сестрою, от несчастья прикрою

Хочешь, буду сестрою?

Скажешь - буду рабыней, если только любимой,

То могу и рабыней...

Кто может чуду приказать - Свершись!

От собственного крика холодея

Мне кажется, я жду уже всю жизнь

Мне кажется, я жду почти с рожденья.

Я буду ждать до самого конца

Я буду ждать за смертью и за далью.

Во мне стучат сестер моих сердца

Сестер по жизни и по ожиданью.

В этот час миллионы моих незнакомых сестер

Ничего не сказав, никому и не в чем не покаясь,

Ожидают мгновенья взойти на костер

На костер настоящей любви и сгореть, улыбаясь

В этот час мои сестры на гребне такой высоты

Простирают в бессмертье зовущие нежные руки

Не придется вам пусть никогда ждать любимых с войны

Ждать любимый своих под часами надежды и муки.

В этом взрывчатом мире забытой уже тишины,

где над всеми бессонное время летит безучастно,

Не придется вам пусть никогда ждать любимых напрасно.

Рядом с бронзой царей, разжиревших на лжи и крови.

Рядом с бронзой героев, рискнувших собой в одночасье

Должен высится памятник женщине,

Ждущей любви.

Светлый памятник женщине, ждущей обычного счастья.

Вновь приходит зима в круговерти метелей и стуж

Вновь для звезд и снежинок распахнуто небо ночное.

Я дождусь, обязательно счастья дождусь

И хочу, чтобы вы в это верили вместе со мною.

ну, приди же, любимый, приди...

Вновь для звезд и снежинок распахнуто небо ночное.

Я дождусь, обязательно счастья дождусь.

И хочу, чтобы вы в это верили вместе со мною.

Ну приди же любимый, приди...

к списку

Отдать тебе любовь?

– Отдать тебе любовь?

– Отдай!

– Она в грязи...

– Отдай в грязи!..

– Я погадать хочу...

– Гадай.

– Еще хочу спросить...

– Спроси!..

– Допустим, постучусь...

– Впущу!

– Допустим, позову...

– Пойду!

– А если там беда?

– В беду!

– А если обману?

– Прощу!

– «Спой!» – прикажу тебе…

– Спою!

– Запри для друга дверь...

– Запру!

– Скажу тебе: убей!..

– Убью!

– Скажу тебе: умри!..

– Умру!

– А если захлебнусь?

– Спасу!

– А если будет боль?

– Стерплю!

– А если вдруг – стена?

– Снесу!

– А если – узел?

– Разрублю!

– А если сто узлов?

– И сто!..

– Любовь тебе отдать?

– Любовь!..

– Не будет этого!

– За что?!

– За то, что

не люблю рабов.

к списку

Отец и сын

Бывает, песни не поются

ни наяву и ни во сне.

Отец хотел с войны вернуться,

да задержался

на войне.

Прошло и двадцать лет и больше…

Устав над памятью грустить,

однажды сын приехал в Польшу –

отца родного

навестить.

Он отыскал его.

А дальше –

склонил он голову свою.

Уже он был

чуть-чуть постарше

отца,

убитого в бою.

А на могиле,

на могиле

лежали белые цветы.

Они сейчас похожи были

на госпитальные бинты.

И тяжело плескались флаги.

Был дождь

крутым и навесным.

И к сыну подошли поляки.

И помолчали вместе с ним.

Потом один сказал:

- Простите…

Солдата

помнит шар земной.

Но вы, должно быть, захотите,

чтоб он лежал

в земле родной?! –

Шуршал листвою мокрый ветер.

Дрожали капли на стекле.

И сын вполголоса ответил:

- Отец и так в родной земле…

к списку

Памяти Михаила Светлова

Какие памятники

ставятся волшебникам?

Из мрамора?

Из бронзы?

Из стекла?..

Довольствуемся

слабым утешением,

что нас позвали

важные дела.

Так повелось,

что вечера

задымлены

и опровергнуть

ничего нельзя...

При жизни —

рядовые собутыльники.

А после смерти —

лучшие друзья...

Однажды в полдень

сказку встретить можно.

Не проходи

и запросто присядь.

А сказка

курит,

пьет коньяк с лимоном

и спрашивает:

«Как живешь, босяк?..»

И вот уже

сначала жизнь задумана!

Построен за ночь

город на песке...

Сидит на стуле

добрая

сутулая

романтика

в усталом пиджачке.

Она и не кончалась —

время не было.

Она не отдыхала —

век

не тот.

Она,

прервав остроты,

нежно–нежно

на солнце

руку тонкую кладет.

Молчит —

а пальцы слушаются слабо.

И непривычно тихо за столом...

Струится и подрагивает

слава,

как воздух

над пылающим костром.

к списку

Памяти Хемингуэя

Уходят,

уходят могикане.

Дверей не тронув.

Половицами не скрипнув.

Без проклятий уходят.

Без криков.

Леденея.

Навсегда затихая.

Их проклинали

лживо,

хвалили

лживо.

Их возносили.

От них отвыкали...

Могикане

удивлялись и жили.

Усмехались и жили

могикане.

Они говорили странно,

поступали странно.

Нелепо.

Неумно.

Неясно...

И ушли,

не испытав

страха.

Так и не научившись

бояться.

Ушли.

Оставили

ветер весенний.

Деревья,

посаженные своими руками.

Ушли.

Оставили

огромную землю,

которой очень нужны

могикане.

к списку

Парни с поднятыми воротниками

Парни

с поднятыми воротниками,

в куртках кожаных,

в брюках–джинсах.

Ох, какими словами

вас ругают!

И все время удивляются:

живы?!

О проблеме вашей

спорят журнальчики —

предлагают убеждать,

разъяснять...

Ничего про это дело

вы не знаете.

Да и в общем–то

не хотите

знать...

Равнодушно

меняются

столицы —

я немало повидал их,—

и везде,

посреди любой столицы

вы

стоите,

будто памятник

обманутой мечте.

Манекенами

к витринам приникшие,

каждый вечер —

проверяй по часам —

вы уже примелькались всем,

как нищие.

Что подать вам?

Я не знаю сам.

Завлекают вас

ковбоями и твистами,—

вам давно уже

поднадоел твист.

Вы

покуриваете,

вы посвистываете,

независимый делаете вид.

Может,

девочек ждете?

Да навряд ли!

Вон их сколько —

целые стада.

Ходят около —

юные,

нарядные...

Так чего ж вы ожидаете тогда?!

Я не знаю — почему,

но мне

кажется:

вы попали

в нечестную

игру.

Вам история назначила —

каждому —

по свиданию

на этом углу.

Обещала показать

самое гордое —

мир

без позолоченного зла!

Наврала,

наговорила

с три короба.

А на эти свиданья

не пришла...

Идиотская,

неумная шутка!

Но история

думает

свое...

И с тех пор

неторопливо и жутко

всё вы ждете,

всё ждете

ее.

Вдруг покажется,

вдруг покается,

вдруг избавит

от запойной тоски!..

Вы стоите на углу,

покачиваясь,

вызывающе подняв воротники...

А она проходит мимо —

история,—

раздавая

трехгрошовые истины...

Вы постойте,

парни.

Постойте!

Может быть,

чего–нибудь

и выстоите.

к списку

Песня неуловимых мстителей

Не печалься о сыне,

злую долю кляня,

По бурлящей России

Он торопит коня.

Громыхает гражданская война

от темна до темна.

Много в поле тропинок,

только правда одна.

Бьют свинцовые ливни,

нам пророчат беду.

Мы на плечи взвалили

и войну, и нужду.

Что ж, над нашей судьбою неспроста

пламенеет звезда.

Мы ей жизнью клянёмся

навсегда, навсегда.

И над степью зловещей

ворон пусть не кружит.

Мы ведь целую вечность

собираемся жить.

Если снова над миром грянет гром,

небо вспыхнет огнем,

вы нам только шепните,

мы на помощь придём.

к списку

Песня о далёкой Родине

Я прошу, хоть ненадолго,

боль моя, ты покинь меня.

облаком, сизым облаком,

ты полети к родному дому,

отсюда к родному дому.

Берег мой, покажись вдали

краешком, тонкой линией.

Берег мой, берег ласковый,

ах, до тебя, родной, доплыть бы,

доплыть бы хотя б когда-нибудь.

Где-то далеко, где-то далеко

идут грибные дожди.

Прямо у реки, в маленьком саду,

созрели вишни, склонясь до земли.

Где-то далеко, в памяти моей,

сейчас, как в детстве, тепло,

хоть память укрыта

такими большими снегами.

Ты, гроза, напои меня,

допьяна, да не до смерти.

Вот опять, как в последний раз,

я всё гляжу куда-то в небо,

как будто ищу ответа...

к списку

Письмо про дождь

Идут

обыденные дожди,

по собственным лужам

скользя.

Как будто они поклялись

идти, –

нельзя...

Даже смешно –

ничего не ждешь.

Никакого чуда

не ждешь.

Засыпаешь –

дождь.

Просыпаешься –

дождь.

Выходишь на улицу –

дождь.

И видишь только

пустую мглу,

город видишь

пустой.

Газировщица

скрючилась на углу –

упорно

торгует водой.

А воды вокруг! –

Столько воды,

просто некуда разливать.

Это все равно,

что идти торговать

солнцем –

там, где сейчас

ты!..

Послушай,

а может быть, и у вас

такая же чехарда?

У подъезда в глине

«газик» увяз,

на балконе слоем –

вода...

Если так –

значит, в мире какая–то ложь!

Так не должно быть!

Нет!

Потому что нужно:

если мне –

дождь,

то тебе –

солнечный свет.

Как дочка, солнечный!

Как слюда!

Как трескучая пляска огня!

У тебя не должно быть дождей

никогда.

Пусть они идут

у меня...

А они идут –

слепые дожди.

Ни деревьев нет,

ни травы...

Пожалуйста,

это письмо

порви.

И меня за него

прости.

А впрочем,

дело совсем не в нем.

Просто, трудно терпеть.

Море гудит за моим окном,

как поезд,

идущий к тебе.

к списку

про дождь

Подкупленный

Я действительно подкуплен.

Я подкуплен.

Без остатка.

И во сне.

И наяву.

Уверяют советологи:

«Погублен...»

Улыбаются товарищи:

«Живу!..»

Я подкуплен

ноздреватым льдом кронштадтским.

И акцентом коменданта-латыша.

Я подкуплен

военкомами гражданской

и свинцовою водою Сиваша...

Я еще подкуплен снегом

белым-белым.

Иртышом

и предвоенной тишиной.

Я подкуплен кровью

павших в сорок первом.

Каждой каплей.

До единой.

До одной.

А еще подкуплен я костром.

Случайным,

как в шальной игре десятка при тузе.

Буйством красок Бухары.

Бакинским чаем.

И спокойными парнями с ЧТЗ...

Подкупала

вертолетная кабина,

ночь

и кубрика качающийся пол!..

Как-то женщина пришла.

И подкупила.

Подкупила —

чем?—

не знаю

до сих пор.

Но тогда-то жизнь

я стал считать по веснам.

Не синицу жду отныне,

а скворца...

Подкупила дочь

характером стервозным,—

вот уж точно,

что ни в мать

и ни в отца...

Подкупил Расул

насечкой на кинжале.

Клокотанием —

ангарская струя.

Я подкуплен и Палангой,

и Кижами.

Всем, что знаю.

И чего не знаю

я...

Я подкуплен зарождающимся словом,

не размененным пока на пустяки.

Я подкуплен

Маяковским и Светловым.

И Землей,

в которой сбудутся стихи!..

И не все еще костры отполыхали.

И судьба еще угадана не вся...

Я подкуплен.

Я подкуплен с потрохами.

И поэтому купить меня

нельзя.

к списку

Позапрошлая песня

Старенькие ходики.

Молодые ноченьки…

Полстраны – угодники.

Полстраны – доносчики.

На полях проталинки,

дышит воля вольная…

Полстраны – этапники.

Полстраны – конвойные.

Лаковые туфельки.

Бабушкины пряники…

Полстраны – преступники.

Полстраны – охранники.

Лейтенант в окно глядит.

Пьёт – не остановится…

Полстраны уже сидит.

Полстраны готовится.

к списку

Позвони мне, позвони...

Позвони мне, позвони,

Позвони мне, ради Бога.

Через время протяни

голос тихий и глубокий.

Звёзды тают над Москвой.

Может, я забыла гордость.

Как хочу я слышать голос,

как хочу я слышать голос,

долгожданный голос твой.

Без тебя проходят дни.

Что со мною, я не знаю.

Умоляю – позвони,

Позвони мне – заклинаю,

дотянись издалека.

Пусть над этой звёздной бездной

вдруг раздастся гром небесный,

вдруг раздастся гром небесный,

телефонного звонка.

Если я в твоей судьбе

ничего уже не значу,

я забуду о тебе,

я смогу, я не заплачу.

Эту боль перетерпя,

я дышать не перестану.

всё равно счастливой стану,

всё равно счастливой стану,

даже если без тебя!

к списку

о любви

Помните!

(Глава из поэмы «Реквием»)

Помните!

Через века,

через года, –

помните!

О тех,

кто уже не придёт

никогда, –

помните!

Не плачьте!

В горле

сдержите стоны,

горькие стоны.

Памяти

павших

будьте

достойны!

Вечно

достойны!

Хлебом и песней,

мечтой и стихами,

жизнью

просторной,

каждой секундой,

каждым дыханьем

будьте

достойны!

Люди!

Покуда сердца

стучатся, –

помните!

Какою

ценой

завоёвано счастье, –

пожалуйста,

помните!

Песню свою

отправляя в полёт, –

помните!

О тех,

кто уже никогда

не споёт, –

помните!

Детям своим

расскажите о них,

чтоб

запомнили!

Детям

детей

расскажите о них,

чтобы тоже

запомнили!

Во все времена

бессмертной

Земли

помните!

К мерцающим звёздам

ведя корабли, –

о погибших

помните!

Встречайте

трепетную весну,

люди Земли.

Убейте

войну,

прокляните

войну,

люди Земли!

Мечту пронесите

через года

и жизнью

наполните!..

Но о тех,

кто уже не придёт

никогда, –

заклинаю, –

помните!

к списку

про войну

Помогите мне, стихи!

Так случилось почему–то:

на душе

темно и смутно.

Помогите мне,

стихи.

Слышать больно.

Думать больно.

В этот день и в этот час

я —

не верующий в Бога —

помощи прошу у вас.

Помогите мне,

стихи,

в это самое мгновенье

выдержать,

не впасть в неверье.

Помогите мне,

стихи.

Вы не уходите прочь,

помогите, заклинаю!

Чем?

А я и сам не знаю,

чем вы можете

помочь.

Разделите эту боль,

научите с ней расстаться.

Помогите мне

остаться

до конца

самим собой.

Выплыть.

Встать на берегу,

снова

голос

обретая.

Помогите...

И тогда я

сам

кому–то помогу.

к списку

Приходит врач, на воробья похожий...

Приходит врач, на воробья похожий,

и прыгает смешно перед постелью.

И клювиком выстукивает грудь.

И маленькими крылышками машет.

– Ну, как дела? –

чирикает привычно. –

Есть жалобы?.. –

Я отвечаю:

– Есть.

Есть жалобы.

Есть очень много жалоб...

Вот, – говорю, –

не прыгал с парашютом...

Вот, – говорю, –

на лошади не ездил...

По проволоке в цирке не ходил...

Он морщится:

– Да бросьте вы!

Не надо!

Ведь я серьёзно...

– Я серьёзно тоже.

Послушайте, великолепный доктор:

когда-то в Омске

у большой реки

мальчишка жил,

затравленный войною...

Он так мечтал о небе –

синем-синем!

О невозможно белом парашюте,

качающемся

в тёплой тишине...

Ещё мечтал он

о ночных погонях!

О странном,

древнем ощущенье скачки,

когда подпрыгивает сердце к горлу

и ноги прирастают к стременам!..

Он цирк любил.

И в нём –

не акробатов,

не клоунов,

не львов, больших и грустных,

а девочку,

шагающую мягко

по воздуху,

спрессованному в нить.

О, как он после представлений клялся:

«Я научусь!

И я пойду за нею!..»

Вы скажете:

– Но это всё наивно... –

Да-да, конечно.

Это всё наивно.

Мы –

взрослые –

мечтаем по-другому

и о другом...

Мечта приходит к нам

ещё неосязаемой,

неясной,

невидимой,

неназванной, как правнук.

И остаётся в нас до исполненья.

Или до смерти.

Это всё равно.

Мы без мечты немыслимы.

Бессильны.

Но если исполняется она,

за ней – как ослепление –

другая!..

Исполнилось лишь самое начало.

Любовь исполнилась

и крик ребёнка.

Исполнились друзья,

дороги,

дали.

Не все дороги

и не все друзья, –

я это понимаю!..

Только где-то

живут мечты –

наивные, смешные, –

с которых мы и начали мечтать.

Они нам в спины смотрят долго-долго –

вдруг обернёмся

и «спасибо!» скажем.

Рукой взмахнём:

– Счастливо!..

Оставайтесь...

Простите за измену.

Мы спешим... –

Но, может, это даже не измена?!

...А доктор

собирает чемоданчик.

Молчит и улыбается по-птичьи.

Уходит.

И уже у самой двери

он тихо говорит:

– А я мечтал...

давно когда-то...

вырастить

овчарку...

А после

подарить погранзаставе...

И не успел... –

Действительно, смешно.

к списку

A. K.

Приходить к тебе,

чтоб снова

просто

вслушиваться в

голос;

и сидеть на стуле,

сгорбясь,

и не говорить ни

слова.

Приходить,

стучаться в двери,

замирая, ждать

ответа...

Если ты узнаешь

это,

то, наверно, не

поверишь,

то, конечно,

захохочешь,

скажешь:

«Это ж глупо

очень...»

Скажешь:

«Тоже мне –

влюбленный!» –

и посмотришь

удивленно,

и не усидишь на

месте.

Будет смех звенеть

рекою...

Ну и ладно.

Ну и смейся.

Я люблю тебя

такою.

к списку

Прогноз погоды

...В Нечерноземье, – согласно прогнозу, –

резко уменьшится снежный покров...

Днем над столицей

местами – грозы.

А на асфальте

местами –

кровь.

к списку

Разница во времени

Звезды высыпали вдруг

необузданной толпой.

Между летом и зимой

запылала осень трепетно.

Между стуком двух сердец,

между мною и тобой

есть-

помимо расстояний-

просто разница во времени.

Я обыкновенно жил.

Я с любовью не играл.

Я писал тебе стихи,

ничего в замен не требуя.

И сейчас пошлю тебе,

восемнадцать телеграмм.

Ты получишь их не сразу.

Это-

разница во времени.

Я на улицу бегу.

Я вздыхаю тяжело.

Но, и самого себя

переполнив завереньями,

как мне закричать

,,люблю,,?

Вдруг твое ,,люблю,,

прошло?

Потому, что существует

эта разница во времени.

Солнце встало на пути.

Ветры встали на пути.

Напугать меня хотят

высотою горы-вредены.

Не смотри на телефон.

И немного подожди.

Я приду,

перешагнув

через разницу во времени.

к списку

Д. С. Лихачёву

Раскачивается вагон.

Длинный тоннель метро.

Читающий пассажир выклёвывает по слову...

Мы пишем на злобу дня

и – на его добро.

Но больше, правда, – на злобу,

на злобу,

на злобу!..

Живём, озираясь вокруг.

Живём, друзей хороня.

Едем, не зная судьбы, и страшно проехать мимо.

Длинный тоннель метро.

Привычная злоба дня...

Ненависть проще любви.

Ненависть объяснима.

к списку

Реквием (Вечная слава героям...)

(Поэма)

Памяти наших отцов и старших

братьев, памяти вечно молодых

солдат и офицеров Советской

Армии, павших на фронтах

Великой Отечественной войны.

Вечная

слава

героям!

Вечная слава!

Вечная слава!

Вечная

слава

героям!

Слава героям!

Слава!!

...Но зачем она им,

эта слава,—

мертвым?

Для чего она им,

эта слава,—

павшим?

Все живое —

спасшим.

Себя —

не спасшим.

Для чего она им,

эта слава,—

мертвым?..

Если молнии

в тучах заплещутся жарко,

и огромное небо

от грома

оглохнет,

если крикнут

все люди

земного шара,—

ни один из погибших

даже не вздрогнет.

Знаю:

солнце

в пустые глазницы

не брызнет!

Знаю:

песня

тяжелых могил

не откроет!

Но от имени

сердца,

от имени

жизни,

повторяю!

Вечная

Слава

Героям!..

И бессмертные гимны,

прощальные гимны

над бессонной планетой

плывут

величаво...

Пусть

не все герои,—

те,

кто погибли,—

павшим

вечная слава!

Вечная

слава!!

Вспомним всех поименно,

горем

вспомним

своим...

Это нужно —

не мертвым!

Это надо —

живым!

Вспомним

гордо и прямо

погибших в борьбе...

Есть

великое право:

забывать

о себе!

Есть

высокое право:

пожелать

и посметь!..

Стала

вечною славой

мгновенная

смерть!

Разве погибнуть

ты нам завещала,

Родина?

Жизнь

обещала,

любовь

обещала,

Родина.

Разве для смерти

рождаются дети,

Родина?

Разве хотела ты

нашей

смерти,

Родина?

Пламя

ударило в небо!—

ты помнишь,

Родина?

Тихо сказала:

«Вставайте

на помощь...»

Родина.

Славы

никто у тебя не выпрашивал,

Родина.

Просто был выбор у каждого:

я

или

Родина.

Самое лучшее

и дорогое —

Родина.

Горе твое —

это наше

горе,

Родина.

Правда твоя —

это наша

правда,

Родина.

Слава твоя —

это наша

слава,

Родина!

Плескалось

багровое знамя,

горели

багровые звезды,

слепая пурга

накрывала

багровый от крови

закат,

и слышалась

поступь

дивизий,

великая поступь

дивизий,

железная поступь

дивизий,

точная

поступь

солдат!

Навстречу раскатам

ревущего грома

мы в бой поднимались

светло и сурово.

На наших знаменах

начертано

слово:

Победа!

Победа!!

Во имя Отчизны —

победа!

Во имя живущих —

победа!

Во имя грядущих —

победа!

Войну

мы должны сокрушить.

И не было гордости

выше,

и не было доблести

выше —

ведь кроме

желания выжить

есть еще

мужество

жить!

Навстречу раскатам

ревущего грома

мы в бой поднимались

светло и сурово.

На наших знаменах

начертано слово

Победа!

Победа!!

Черный камень,

черный камень,

что ж молчишь ты,

черный камень?

Разве ты

хотел такого?

Разве ты

мечтал когда–то

стать надгробьем

для могилы

Неизвестного

солдата?

Черный камень.

Что ж молчишь ты,

черный камень?..

Мы в горах

тебя

искали.

Скалы

тяжкие

дробили.

Поезда в ночах

трубили.

Мастера в ночах

не спали,

чтобы

умными руками

чтобы

собственною

кровью

превратить

обычный камень

в молчаливое

надгробье...

Разве камни

виноваты

в том,

что где–то

под землею

слишком долго

спят солдаты?

Безымянные

солдаты.

Неизвестные

солдаты...

А над ними

травы сохнут,

А над ними

звезды меркнут.

А над ними

кружит

беркут

и качается

подсолнух.

И стоят над ними

сосны.

И пора приходит

снегу.

И оранжевое солнце

разливается

по небу.

Время

движется над ними...

Но когда–то,

но когда–то

кто–то в мире

помнил

имя

Неизвестного

солдата!

Ведь еще

до самой смерти

он имел друзей

немало.

Ведь еще

живет на свете

очень старенькая

мама.

А еще была

невеста.

Где она теперь —

невеста?..

Умирал солдат —

известным.

Умер —

Неизвестным.

Ой, зачем ты,

солнце красное,

все уходишь —

не прощаешься?

Ой, зачем

с войны безрадостной,

сын,

не возвращаешься?

Из беды

тебя я выручу,

прилечу

орлицей быстрою...

Отзовись,

моя кровиночка!

Маленький.

Единственный...

Белый свет

не мил.

Изболелась я.

Возвратись,

моя надежда!

Зернышко мое,

Зорюшка моя.

Горюшко мое,—

где ж ты?

Не могу найти дороженьки,

чтоб заплакать

над могилою...

Не хочу я

ничегошеньки —

только сына

милого.

За лесами моя ластынька!

За горами —

за громадами...

Если выплаканы

глазыньки —

сердцем

плачут матери.

Белый свет

не мил.

Изболелась я.

Возвратись,

моя надежда!

Зернышко мое,

Зорюшка моя.

Горюшко мое,—

где ж ты?

Когда ты, грядущее?

Скоро ли?

В ответ на какую

боль?..

Ты видишь:

самые гордые

вышли на встречу

с тобой.

Грозишь

частоколами надолб.

Пугаешь

угластыми кручами...

Но мы

поднимем себя

по канатам,

из собственных нервов

скрученных!

Вырастем.

Стерпим любые смешки.

И станем

больше

богов!..

И будут дети

лепить снежки

из кучевых

облаков.

Это песня

о солнечном свете,

это песня

о солнце в груди.

Это песня о юной планете,

у которой

все впереди!

Именем солнца,

именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

клянемся

павшим героям:

то, что отцы не допели,—

мы

допоем!

То, что отцы не построили,—

мы

построим!

Устремленные к солнцу побеги,

вам

до синих высот вырастать.

Мы —

рожденные песней победы —

начинаем

жить и мечтать!

Именем солнца,

именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

клянемся

павшим героям:

то, что отцы не допели,—

мы

допоем!

То, что отцы не построили,—

мы

построим!

Торопитесь,

веселые весны!

Мы погибшим на смену

пришли.

Не гордитесь,

далекие звезды,—

ожидайте

гостей

с Земли!

Именем солнца,

именем Родины

клятву даем.

Именем жизни

клянемся

павшим героям:

то, что отцы не допели,—

мы

допоем!

То, что отцы не построили,—

мы

построим!

Слушайте!

Это мы

говорим.

Мертвые.

Мы.

Слушайте!

Это мы

говорим.

Оттуда.

Из тьмы.

Слушайте!

Распахните глаза.

Слушайте до конца.

Это мы

говорим,

мертвые.

Стучимся

в ваши

сердца...

Не пугайтесь!

Однажды

мы вас потревожим во сне.

Над полями

свои голоса пронесем в тишине.

Мы забыли,

как пахнут цветы.

Как шумят тополя.

Мы и землю

забыли.

Какой она стала,

земля?

Как там птицы?

Поют на земле

без нас?

Как черешни?

Цветут на земле

без нас?

Как светлеет

река?

И летят облака

над нами?

Без нас.

Мы забыли траву.

Мы забыли деревья давно.

Нам

шагать по земле

не дано.

Никогда не дано!

Никого не разбудит

оркестра

печальная

медь...

Только самое страшное,—

даже страшнее,

чем смерть:

знать,

что птицы

поют на земле

без нас!

Что черешни

цветут на земле

без нас!

Что светлеет

река.

И летят облака

над нами.

Без нас.

Продолжается жизнь.

И опять

начинается день.

Продолжается жизнь.

Приближается

время дождей.

Нарастающий ветер

колышет

большие хлеба.

Это —

ваша судьба.

Это —

общая наша

судьба...

Так же птицы

поют на земле

без нас.

И черешни

цветут на земле

без нас.

И светлеет

река.

И летят облака

над нами.

Без нас...

Я

не смогу.

Я

не умру...

Если

умру —

стану

травой.

Стану

листвой.

Дымом костра.

Вешней землей.

Ранней звездой.

Стану волной,

пенной

волной!

Сердце

свое

вдаль

унесу.

Стану

росой,

первой грозой,

смехом

детей,

эхом

в лесу...

Будут в степях

травы

шуметь.

Будет стучать

в берег

волна...

Только б

допеть!

Только б

успеть!

Только б

испить

чашу

до дна!

Только б

в ночи

пела

труба!

Только б

в полях

зрели

хлеба!..

Дай мне

ясной жизни,

судьба!

Дай мне

гордой смерти,

судьба!

Помните!

Через века,

через года,—

помните!

О тех,

кто уже не придет

никогда,—

помните!

Не плачьте!

В горле

сдержите стоны,

горькие стоны.

Памяти

павших

будьте

достойны!

Вечно

достойны!

Хлебом и песней,

Мечтой и стихами,

жизнью

просторной,

каждой секундой,

каждым дыханьем

будьте

достойны!

Люди!

Покуда сердца

стучатся,—

помните!

Какою

ценой

завоевано счастье,—

пожалуйста,

помните!

Песню свою

отправляя в полет,—

помните!

О тех,

кто уже никогда

не споет,—

помните!

Детям своим

расскажите о них,

чтоб

запомнили!

Детям

детей

расскажите о них,

чтобы тоже

запомнили!

Во все времена

бессмертной

Земли

помните!

К мерцающим звездам

ведя корабли,—

о погибших

помните!

Встречайте

трепетную весну,

люди Земли.

Убейте

войну,

прокляните

войну,

люди Земли!

Мечту пронесите

через года

и жизнью

наполните!..

Но о тех,

кто уже не придет

никогда,—

заклинаю,—

помните!

к списку

про войну

Реки идут к океану

Реки Сибири,

как всякие реки,

начинаются

ручейками.

Начинаются весело,

скользкие камни

раскалывая,

как орехи...

Шальные,

покрытые пеной сивой,—

реки

ведут разговор...

Но вот наливаются

синей

силой

тугие мускулы

волн!

Реки —

еще в становленье,

в начале,

но гнева их

страшится тайга,—

они на глазах взрослеют,

плечами

расталкивая

берега.

Они

вырастают из берегов,

как дети

из старых рубах...

В песок не уйдя,

в горах не пропав,

несут

отражение облаков...

Смотрите:

им снова

малы

глубины!

Они нараспев

текут.

Они уже запросто

крутят

турбины.

Плоты на себе

волокут!

Ворчат

и закатом любуются медным,

а по ночам

замирают в дреме...

Становятся

с каждым пройденным

метром

старее

и умудренней.

Хотя еще могут,

взорвавшись мгновенно

и потемнев,

потом,

тряхнуть стариною!

Вздуться,

как вены,

перетянутые жгутом!

Но это —

минутная вспышка...

А после,

освободясь

от невидимых пут,

они застывают

в спокойной позе

и продолжают

путь.

То длинной равниной,

то лесом редким,—

уравновешенные и достойные,—

реки —

легенды,

реки —

истории,

красавицы и кормилицы —

реки.

И солнце восходит.

И вянут туманы...

Свое отслужив,

отзвенев,

отсказав,

реки

подкатываются к океану,

как слезы

к глазам.

к списку

Ремонт часов

Сколько времени?

— Не знаю...

Что с часами?

— Непонятно...

То спешат они,

показывая скорость не свою.

То, споткнувшись, останавливаются.

Только обоняньем

я примерно–приблизительное время узнаю...

Я сегодня подойду

к одинокому еврею.

(Там на площади будочки выстроились в ряд.)

«Гражданин часовщик,

почините мне время.

Что–то часики мои барахлят...»

Он, газету отложив,

на часы посмотрит внятно.

Покачает головою.

Снова глянет сверху вниз.

«Ай–яй–яй! —

он мне скажет,—

Ай–яй–яй! Это ж надо!

До чего же вы, товарищ,

довели механизм...

Может, это не нарочно.

Может, это вы нечаянно.

Для него — для механизма —

абсолютно все равно!

Вы совсем не бережете ваше время,

ваши часики.

Сколько лет вы их не чистили?

То–то и оно!..»

Разберет часы потом он,

причитая очень грозно.

И закончит, подышав на треугольную печать:

«Судя по часам «Москва»,

вы уже довольно взрослый.

И пора уже

за собственное время отвечать...»

Я скажу ему: «Спасибо!»

Выну пятьдесят копеек.

Тысяча семьсот шагов до знакомого двора.

И машины мне навстречу

будут мчаться в брызгах пенных.

Будто это не машины.

Будто это глиссера.

Разлохмаченные листья прицепятся к ботинкам.

Станет улица качаться в неоновом огне...

А часы на руках будут тикать.

Тихо тикать.

И отсчитывать время,

предназначенное мне.

к списку

Ровесникам

Артуру Макарову

Знаешь, друг,

мы, наверно, с рожденья

такие...

Сто разлук нам пророчили

скорую гибель.

Сто смертей

усмехались беззубыми ртами.

Наши мамы

вестей

месяцами от нас ожидали...

Мы росли —

поколение

рвущихся плавать.

Мы пришли

в этот мир,

чтоб смеяться и плакать,

видеть смерть

и, в открытое море бросаясь,

песни петь,

целовать неприступных красавиц!

Мы пришли

быть,

где необходимо и трудно...

От земли

города поднимаются круто.

Век

суров.

Почерневшие реки

дымятся.

Свет костров

лег на жесткие щеки

румянцем...

Как всегда,

полночь смотрит

немыми глазами.

Поезда

отправляются по расписанью.

Мы ложимся спать.

Кров родительский

сдержанно хвалим.

Но

опять

уезжаем,

летим,

отплываем!

Двадцать раз за окном

зори

алое знамя подымут...

Знаю я:

мы однажды уйдем

к тем,

которые сраму

не имут.

Ничего

не сказав.

Не успев попрощаться...

Что

с того?

Все равно: это —

слышишь ты?—

счастье.

Сеять хлеб

на равнинах,

ветрами продутых...

Жить взахлеб!

Это здорово кто–то придумал!

к списку

Сауна

Об испытаньях прежних

не вспоминай пока что...

Ты —

в сауне.

Ты — грешник.

И потому —

покайся!

Вживайся оробело

в блаженство

и мученье...

Но если это —

пекло,

куда девались

черти?..

Жара,

жарынь,

жарища,

не утихая, стелется.

Она теперь

царица!

Она

всему

владелица!

Она

погодой вертит.

А здесь,

в горниле

сауны,

из флоры —

только веник,

и только я —

из фауны.

И не хватает воздуха.

И дышишь —

как воруешь.

Но — тут же надо —

в озеро!..

А сможешь?

А не струсишь?..

Наверное,

сумею.

Конечно же,

не струшу.

Сейчас я чуть помедлю

и выбегу

наружу!

Ведь мы, во всяком случае,

в своем существовании

и кипятками

варены!

И холодами

кручены!

Все в жизни

повторяется.

И в нас

уже

вколочено:

в холодное!

В горячее!

В горячее!

В холодное!

к списку

Сказка с несказочным концом

Страна была до того малюсенькой,

что, когда проводился военный парад,

армия

маршировала на месте

от начала парада

и до конца.

Ибо, если подать другую команду,-

не «на месте шагом»,

а «шагом вперед...»,-

очень просто могла бы начаться война.

Первый шаг

был бы шагом через границу.

Страна была до того малюсенькой,

что, когда чихал знаменитый булочник

(знаменитый тем,

что он был единственным

булочником

в этой стране),-

так вот, когда он чихал троекратно,

булочники из соседних стран

говорили вежливо:

"Будьте здоровы!..»

И ладонью

стирали брызги со щек.

Страна была до того малюсенькой,

что весь ее общественный транспорт

состоял из автобуса без мотора.

Этот самый автобус -

денно и нощно,

сверкая никелем, лаком и хромом,

опершись на прочный гранитный фундамент

перегораживал

Главную улицу.

И тот,

кто хотел проехать в автобусе,

входил, как положено,

с задней площадки,

брал билеты,

садился в удобное кресло

и,

посидев в нем минут пятнадцать,-

вставал

и вместе с толпой пассажиров

выходил с передней площадки -

довольный -

уже на другом конце государства.

Страна была до того малюсенькой,

что, когда проводились соревнования

по легкой атлетике,

все спортсмены

соревновались

(как сговорившись!)

в одном лишь виде:

прыжках в высоту.

Другие виды не развивались.

Ибо даже дистанция стометровки

пересекалась почти посредине

чертой

Государственнейшей границы,

На этой черте

с обеих сторон

стояли будочки полицейских.

И спортсмен,

добежав до знакомой черты,

останавливался,

предъявлял свой паспорт.

Брал визу на выезд.

Визу на въезд.

А потом он мучительно препирался

с полицейским соседнего государства,

который требовал прежде всего

список

участников соревнований -

(вдруг ты - хиппи, а не спортсмен!).

Потом этот список переводили

на звучный язык соседней страны,

снимали у всех отпечатки пальцев

и -

предлагали следовать дальше.

Так и заканчивалась стометровка.

Иногда -

представьте! -

с новым рекордом.

Страна была до того малюсенькой,

что жители этой скромной державы

разводили только домашнюю птицу

и не очень крупный рогатый скот

(так возвышенно

я называю

баранов).

Что касается более крупных зверей,

то единственная в государстве корова

перед тем, как подохнуть,

успела сожрать

всю траву

на единственной здешней лужайке,

всю листву

на обоих деревьях страны,

все цветы без остатка

(подумать страшно!)

на единственной клумбе

у дома Премьера.

Это было еще в позапрошлом году.

До сих пор весь народ говорит с содроганьем

о мычании

этой голодной коровы.

Страна была до тогы без остатка

(подумать страшно!)

на единственной клумбе

у дома Премьера.

Это было еще в позапрошлом году.

До сих пор весь народ говорит с содроганьем

о мычании

этой голодной коровы.

Страна была до того малюсенькой,

что, когда семья садилась за стол,

и суп

оказывался недосоленным,

глава семьи звонил в Министерство

Иностранных Дел и Внешней Торговли.

Ибо угол стола,

где стояла солонка,

был уже совершенно чужой территорией

со своей конституцией и сводом законов

(достаточно строгих, кстати сказать).

И об этом все в государстве знали.

Потому что однажды хозяин семьи

(не этой,

а той, что живет по соседству),

руку свою протянул за солонкой,

и рука была

арестована

тут же!

Ее посадили на хлеб и воду,

а после организовали процесс -

шумный,

торжественный,

принципиальный -

с продажей дешевых входных билетов,

с присутствием очень влиятельных лиц.

Правую руку главы семьи

приговорили,

во-первых - к штрафу,

во-вторых

(условно) -

к году тюрьмы...

В результате

несчастный глава семейства

оказался в двусмысленном положенье:

целый год он после -

одною левой -

отрабатывал штраф

и кормил семью.

Страна была до того малюсенькой,

что ее музыканты

с далеких пор.

играли только на флейтах и скрипках,

лишь на самых маленьких скрипках и флейтах!

Больше они ни на чем не играли.

А рояль они видели только в кино

да еще -

в иллюстрированных журналах,

Потому что загадочный айсберг рояля,

несмотря на значительные старанья,

не влезал

в территорию

этой страны.

Нет, вернее, сам-то рояль помещался,

но тогда

исполнителю

не было места.

(А играть на рояле из-за границы -

согласитесь -

не очень-то патриотично!)

Страна была невероятно крохотной.

Соседи

эту страну уважали.

Никто не хотел на нее нападать.

И все же

один отставной генерал

(уроженец страны

и большой патриот)

несколько раз выступал в Сенате,

несколько раз давал интервью

корреспондентам, центральных газет,

посылал посланья Главе государства,

в которых

решительно и однозначно

ругал

профсоюзы и коммунистов,

просил увеличить военный бюджет,

восхвалял свою армию.

И для армии

требовал

атомного

оружия!

к списку

Следы

Я люблю,

когда над городом —

снег,

неуверенно кружащийся,

ничей.

Неживой,

мохнатый,

медленный снег

одевает в горностаи

москвичей.

В горностаевом пальто

идет студент.

В горностаи

постовой разодет...

Я люблю смотреть

на белую рябь.

Фонари плывут над улицей —

горят.

Как наполненные пламенем

ноли,

по–домашнему

горят фонари.

Пухлый снег идет,

и я за ним

бегу.

Снег запутался в сплетенье кустов...

На снегу,

на очень тихом

снегу —

восклицательные знаки

следов!

к списку

Слова бывают грустными,

слова бывают горькими.

Летят они по проводам

низинами,

пригорками.

В конвертах запечатанных

над шпалами стучат они,

над шпалами,

над кочками:

«Все кончено.

Все

кончено...»

к списку

Случай

Убили парня

за здорово живёшь.

За просто так.

Спокойно.

Как в игре...

И было это

не за тыщу

вёрст

от города.

А рядом.

Во дворе.

Ещё пылали окна...

Между тем

он так кричал,

прижав ладонь к груди,

как будто накричаться

захотел

за долгое молчанье

впереди...

Крик жил отдельно!

Вырастал стеной.

Карабкался,

обрушивался с крыш.

Растерзанный,

отчаянный,

больной.

нечеловечески огромный

крик!

Он тёк по трубам,

полз по этажам,

подвалы заполнял

и чердаки,

Он ошалело

тыкался

в звонки!

Ломился в двери

и в замках

визжал!..

Он умолял!

Он клянчил: «Защити!..»

Навстречу ослабевшему,

ему,

плыл шепоток:

«Не надо...»,

«Не ходи...»,

«Простудишься…»,

«Не надо...»,

«Ни к чему...»

Да, случай.

Как-то.

В городе одном.

Но помните

другие города!

...«Вот если бы не вечером,

а днём...»,

«Вот если бы на фронте, –

я б тогда...»

И всё.

И только молний пересверк.

И всё

И не остановился

век...

Какое

это

чудо –

Человек!

Какая это мерзость –

человек!

к списку

Смеркается.

Пахнет леском перегретым...

Но я не об этом!

Совсем

не об этом.

Я знаю, как трудно рождается

слово.

Когда оно истинно.

И безусловно.

Прозрачно.

Пока что ни в чем не повинно.

А ты,

надрываясь, грызешь пуповину

и мечешься:

— Люди!

Вы слово

искали.

Берите!

Пока его не затаскали.

Скорее!

Пусть кто–нибудь станет

пророком...

Нависла жара над высоким порогом.

Кукушка старается:

чет или нечет.

У самого уха стрекочет кузнечик.

Шуршит муравейник.

Ворона фальшивит.

И стебель цветка под пчелою

пружинит.

Готовятся к полднику жители ясель.

Зеленою тучею кажется ясень.

Он что–то бормочет надменно

и глухо.

Он так величав,

что становится глупо

рядиться в пророка,

считаться поэтом...

Но я не об этом!

Совсем

не об этом.

к списку

Сначала в груди возникает надежда...

Сначала в груди возникает надежда,

неведомый гул посреди тишины.

Хоть строки

еще существуют отдельно,

они еще только наитьем слышны.

Есть эхо.

Предчувствие притяженья.

Почти что смертельное баловство...

И - точка.

И не было стихотворенья.

Была лишь попытка.

Желанье его.

к списку

Снег (Этой ночью...)

Этой ночью

первый снег летел в окно.

Этим утром

снег идти не перестал...

Так идет он, будто кто–то озорно,

как в бутылке,

все окрестности взболтал.

И не знает снег,

куда лететь ему,

где найти ему

местечко для жилья.

И забыл он, где земля,

зачем земля?

почему трава и зелень почему.

То идет он сверху вниз,

то снизу вверх —

озабоченный,

растерянный,

чудной...

Я прекрасно понимаю

первый снег,

потому что так же было и со мной.

Время встало.

А потом пошло назад!

Все часы на свете

канули во тьму.

И забыл я, что сказать.

Зачем сказать.

Почему смеяться,

плакать почему.

Шла за осенью

весна,

потом — зима.

Позабыл я все слова,

все имена.

Позабыл я даже то,

как ты нужна,—

ты об этом мне напомнила

сама.

Очень гордая

сама пришла ко мне,

равнодушие обидное стерпя.

На твоих ресницах

тает первый снег...

Чтоб я делал,

если б не было тебя?!

к списку

Современная женщина

Современная женщина суетою

замотана,

Но, как прежде, божественна!

Пусть немного усталая, но, как прежде,

прекрасная,

До конца непонятная, никому не подвластная.

Современная женщина! То грустна

и задумчива,

То светла и торжественна.

Доказать ее слабости, побороть ее

дерзости

Зря мужчины стараются, понапрасну

надеются.

Не бахвалится силою, но на ней тем

не менее

И заботы служебные, и заботы

семейные.

ВсT на свете познавшая, все невзгоды

прошедшая,

Остается загадкою современная

женщина!

к списку

Сон

Спать!..

Свет выключил.

Закрыл глаза.

Рокочет

город

за окном.

И крутится

калейдоскоп

всего,

что я увидел

днём.

Девчонка в красном парике.

Машина.

Нет числа

мостам…

А этот говорил:

«Москва…

Я знаю…

Я родился

там…»

А тот всё повторял:

«Вот-вот!

Загублена

такая

жизнь…»

Опять –

машина и мосты…

«Что пьёте?

Виски или джин?..»

Уснуть.

Немедленно уснуть!

На клетки

память

раздробить.

Уйти

от прожитого

дня.

Для завтрашнего

сил

добыть!..

Я засыпаю.

Я молчу.

И шар земной

звеняще пуст.

И вновь

передо мной лежит

до мелочей

знакомый

путь.

Скорей туда!

Скорей, скорей!

Вобрать

домашнее тепло.

Опять мы

встретимся с тобой,

всем пограничникам

назло!

Радары

крутятся

в ночи.

Рычат

ищейки

в темноту.

А я смеюсь.

А я иду.

Никем не узнанный –

иду…

Снежинки

тают

на руке.

Как странно и просторно мне!

Шагаю

через океан –

какой он маленький

во сне!

Едва заметны с высоты

хитросплетения

границ!..

Я к дому

подойду.

И ты

почувствуй

и сама

проснись!

Колючим деревцем

вернись,

глазастой девочкой

вернись.

(Ты помнишь,

как мы жили

там –

подвал

и пять ступенек

вниз?)

Огромность

торопливых слов.

Величие

негромких фраз.

Пусть будет всё,

как в первый

день.

Пусть будет всё,

как в первый

раз.

А если нет,

а если

нет,

то пусть упрёки,

пусть

хула –

я всё перетерпеть

смогу,

но только чтобы ты

была!

Была

в моих руках

и снах…

Чего же медлишь ты?

Настань!

Ты видишь –

я пришёл.

Я жду.

Прошу тебя:

не опоздай!..

Уснуть бы…

к списку

Спелый ветер дохнул напористо...

Спелый ветер дохнул напористо

и ушел за моря...

Будто жесткая полка поезда -

память моя.

А вагон

на стыках качается

в мареве зорь.

Я к дороге привык.

И отчаиваться

мне

не резон.

Эту ношу транзитного жителя

выдержу я...

Жаль, все чаще и все неожиданней

сходят друзья!

Я кричу им:

«Куда ж вы?!

Опомнитесь!..»

Ни слова в ответ.

Исчезают за окнами поезда.

Были -

и нет...

Вместо них,

с правотою бесстрашною

говоря о другом,

незнакомые, юные граждане

обживают вагон.

Мчится поезд лугами белесыми

и сквозь дым городов.

Все гремят и гремят под колесами

стыки годов...

И однажды негаданно

затемно

сдавит в груди.

Вдруг пойму я,

что мне обязательно

надо сойти!

Здесь.

На первой попавшейся станции.

Время пришло...

Но в летящих вагонах

останется

и наше тепло.

к списку

Стасису Красаускасу

Этого стихотворения

Ты не прочтёшь

Никогда…

В город вошли, зверея,

Белые холода.

Сколько зима продлится,

Хлынувши через край?

Тихо

В твоей больнице…

– Стаська,

не умирай!..

Пусть в коридоре голом,

Слова мне не сказав,

Ставший родным, онколог

Вновь отведёт глаза.

В тонкой броне халата

Медленно я войду

В маленькую палату,

В тягостную

Беду…

Сделаю всё как нужно:

Слёзы сумею скрыть,

Буду острить натужно,

О пустяках говорить,

Врать, от стыда сгорая!..

Так и не разберу:

Может быть, мы играем

Оба

В одну игру?!

Может, болтая о разном, –

Очень ещё живой –

Ты между тем прекрасно

Знаешь диагноз свой.

Может, смеёшься нарочно

В этот и в прошлый раз.

Голову нам мороча,

Слишком жалея нас?!

В окнах больших и хмурых,

Высветится ответ.

Как на твоих гравюрах –

Белый и чёрный цвет.

И до безумия просто

Канет в снежный февраль

Страшная эта просьба:

– Стаська, не умирай!

к списку

Стенограмма по памяти

«…Мы идём, несмотря на любые

наветы!..»

(аплодисменты.)

«…всё заметнее будущего приметы!..»

(аплодисменты.)

«…огромнейшая экономия сметы!..»

(аплодисменты.)

«…А врагов народа – к собачьей смерти!..»

(аплодисменты.)

«…как городские, так и сельские жители!..»

(бурные, продолжительные.)

«…приняв указания руководящие!..»

(бурные, переходящие.)

«…что весь наш народ в едином

порыве!..»

(аплодисменты.)

Чай в перерыве…

«…от души поздравляем Родного-

Родимого!..».

(овации.)

Помню, как сам аплодировал.

«…что счастливы и народы, и нации!..»

(овации.)

«…и в колоннах праздничной

демонстрации!..»

(овации.)

«…что построено общество новой

формации!..»

(овации.)

«…и сегодня жизнь веселей, чем вчера!..»

(овации, крики: «Ура!»)

«…нашим прадедам это не снилось даже!!!»

(все встают.)

…И не знают, что делать дальше.

к списку

Стихи о сложности

Подъезды встречают мерцаньем нечётким,

и бухает дверь за стеной деловито…

В подъездах

целуются парни

с девчонками.

А я им завидую.

Очень завидую…

Я всё это помню до малых подробностей:

дорога ещё непонятна,

не начата.

И сразу же –

нагромождение сложностей,

в которых земля

для любви

предназначена!

Впервые приходится

сложно молчать,

всё понимать с полуслова.

И на записки

не отвечать

загадочно,

долго,

сложно.

Впервые пугают

случайные взгляды.

И время

как вкопанное остановилось!

И веришь в великие

сложные клятвы…

Неужто

из сложности этой

я вырос?!

Я старше.

Я здорово знаю сам:

пустяшней

всех пустяков

к девичьим сердцам,

дрожащим сердцам

подбирать

отмычки стихов.

Как всё это просто!

До смеха.

До жути.

Далёкие клятвы

однажды затихли.

Влюблённые мальчики,

не обессудьте!

Наверно,

и вас

пустота настигнет…

Целуются

восемнадцатилетние

самозабвенно

и неутомимо.

В восторженном лепете,

собственном лепете

для них

открываются сложности

мира!..

А я

опускаю голову вниз.

Влюблённых

я обхожу осторожно.

И очень тихо прошу:

- Вернись,

та,

первозданная сложность.

к списку

Стихи о хане Батые

А всё-таки ошибся

старикан!

Не рассчитал всего

впервые в жизни.

Великий хан.

Победоносный

хан.

Такой мудрец и -

надо же! –

ошибся…

Текла,

ревя и радуясь,

орда.

Её от крови

било и качало.

Разбросанно

горели города,

и не хватало стрел

в тугих

колчанах.

Белели трупы

недругов босых.

Распахивал огонь

любые двери.

Дразнил мороз.

Смешил

чужой язык.

И сабли

от работы

не ржавели.

И пахло дымом,

потом

и навозом…

Всё,

что ещё могло гореть,

спалив,

к тяжёлым

пропылившимся повозкам

пришельцы гнали

пленников своих.

Они

добычею в пути менялись.

И сутолоку в лагерь принося,

всех ставили к колёсам.

И смеялись:

«Смерть!» –

если ты был

выше

колеса.

У воина

рука не задрожит.

Великий хан

всё обусловил чётко…

Везло лишь детям.

оставались

жить

славянские

мальчишки и девчонки

Возвышенные,

как на образах.

Что происходит –

понимали слабо…

Но ненависть

в заплаканных глазах

уже тогда –

не детская –

пылала!

Они молчали.

Ветер утихал.

Звенел над головами

рыжий полдень…

А всё-таки ошибся

мудрый

хан!

Ошибся хан

и ничего

не понял!..

Они ещё построятся

в полки!

Уже грядёт,

уже маячит

битва!..

Колёса были

слишком

высоки.

А дети подрастают

очень быстро.

к списку

Стихи, написанные восьмого марта

Все равно что за снегом идти

в Африку,

а за новою книжкой стихов -

в мебельный

и уныло просить

со слезой в голосе

адрес господа бога

в бюро справочном,

все равно что ругать океан

с берега

за его невниманье

к твоей личности,

все равно что подснежник искать

осенью

и, вздыхая, поминки справлять

загодя,

все равно что костер разводить

в комнате,

а гнедого коня

в гараже требовать,

и упорно пытаться обнять

облако,

и картошку варить

в ледяной проруби,

все равно что на суше

учить плаванью,

а увесистый камень

считать яблоком,

все равно что от курицы

ждать лебедя -

так однажды

решить,

будто ты

полностью

разбираешься

в женском

характере!

к списку

Таёжные цветы

Не привёз я

таёжных цветов –

извини.

Ты не верь,

если скажут, что плохи

они.

Если кто-то соврёт,

что об этом читал...

Просто,

эти цветы

луговым

не чета!

В буреломах,

на кручах

пылают

жарки,

как закат,

как облитые кровью желтки.

Им не стать украшеньем

городского стола.

Не для них

отшлифованный блеск хрусталя.

Не для них!

И они не поймут никогда,

что вода из-под крана —

это тоже вода...

Ты попробуй сорви их!

Попробуй

сорви!

Ты их держишь,

и кажется,

руки

в крови!..

Но не бойся,

цветы к пиджаку приколи...

Только что это?

Видишь?

Лишившись земли,

той,

таёжной,

неласковой,

гордой земли,

на которой они

на рассвете взошли,

на которой роса

и медвежьи следы, –

начинают

стремительно вянуть

цветы!

Сразу

гаснут они!

Тотчас

гибнут они!..

Не привёз я

таёжных цветов.

Извини.

к списку

Так вышло...

Так вышло.

Луна непонятною краской

обочины выкрасила...

Нас выжгло!

Нас -

будто из поезда полночью -

выбросило.

По пояс -

холодного снега в кювете.

В сугробах - полмира!..

А поезд

проносится мимо...

проносится мимо,

проносится мимо.

Постой!

Но ведь только минута прошла,

как мы ехали в нем и смеялись.

С его теснотой

и нежданною грустью

смирялись.

Глупили!

В чужие печали и беды

бесстрашно влезали.

Мы были

самими собой.

А теперь мы - не сами.

Теперь,

вспоминая себя,

оглушенно и тяжко молчим мы.

Тебе

я кажусь незнакомым,

далеким,

едва различимым...

Пустынная полночь.

Ладони в ожогах метельного дыма.

А поезд

проносится мимо,

проносится мимо,

проносится мимо...

Летит он - снарядом!

И тащит куда-то не наши обиды,

не наши болезни и счастья.

Ты - рядом.

А как достучаться?

А как дотянуться?

А как до тебя докричаться?...

Под снегом великим,

над временем тысячеверстным

безмолвные

крики

висят,

зацепившись за звезды.

Мне их не избавить

от каждого прошлого дня

и от каждого мига...

А память

проносится мимо,

проносится мимо,

проносится мимо...

к списку

Е. Евтушенко

Такая жизненная полоса,

а может быть,

предначертанье свыше:

других

я различаю голоса,

а собственного голоса

не слышу.

И все же он, как близкая

родня,

единственный,

кто согревает в стужу.

До смерти будет он

внутри меня.

Да и потом

не вырвется наружу.

к списку

Творчество

Эрнсту Неизвестному

Как оживает камень?

Он сначала

не хочет верить

в правоту резца..

Но постепенно

из сплошного чада

плывет лицо.

Верней —

подобие лица.

Оно ничье.

Оно еще безгласно.

Оно еще

почти не наяву.

Оно еще

безропотно согласно

принадлежать

любому существу.

Ребенку,

женщине,

герою,

старцу...

Твк оживает камень.

Он —

в пути.

Лишь одного не хочет он:

остаться

таким, как был.

И дальше

не идти...

Но вот уже

с мгновением великим

решимость Человека

сплетена.

Но вот уже

грудным, просящим криком

вся мастерская

до краев полна:

«Скорей!

Скорей, художник!

Что ж ты медлишь?

Ты не имеешь права

не спешить!

Ты дашь мне жизнь!

Ты должен.

Ты сумеешь.

Я жить хочу!

Я начинаю жить.

Поверь в меня

светло и одержимо.

Узнай!

Как почку майскую,

раскрой.

Узнай меня!

Чтоб по гранитным жилам

пошла

толчками

каменная

кровь...

Поверь в меня!..

Высокая,

живая,

по скошенной щеке

течет слеза..

Смотри!

Скорей смотри!

Я открываю

печальные

гранитные

глаза.

Смотри:

я жду взаправдашнего

ветра.

В меня уже вошла

твоя весна!..»

А человек,

который создал

это,—

стоит и курит

около окна.

к списку

Тихо летят паутинные нити.

Солнце горит на оконном стекле.

Что–то я делал не так;

извините:

жил я впервые на этой земле.

Я ее только теперь ощущаю.

К ней припадаю.

И ею клянусь...

И по–другому прожить обещаю.

Если вернусь...

Но ведь я не вернусь.

к списку

Тишина

В траве — тишина,

Тишина

В траве — тишина,

в камыше — тишина,

в лесу — тишина.

Так тихо,

что стыдно глаза распахнуть

и на землю ступить.

Так тихо,

что страшно.

Так тихо,

что ноет спина.

Так тихо,

что слово любое сказать —

все равно что убить.

Визжащий,

орущий,

разболтанный мир

заболел тишиной.

Лежит он —

спеленут крест–накрест

ее покрывалом тугим.

Так тихо,

как будто все птицы

покинули землю,

одна за одной.

Как будто все люди

оставили землю

один за другим.

Как будто земля превратилась

в беззвучный

музей тишины.

Так тихо,

что музыку надо, как чье–то лицо,

вспоминать,

Так тихо,

что даже тишайшие мысли

далёко

слышны.

Так тихо,

что хочется заново

жизнь

начинать.

Так тихо...

к списку

Товарищ Песня

Остался дом за дымкою степною,

не скоро я к нему вернусь обратно.

Ты только будь, пожалуйста, со мною.

товарищ Правда,

товарищ Правда!

Я все смогу, я клятвы не нарушу,

своим дыханьем землю обогрею.

Ты только прикажи – и я не струшу,

товарищ Время,

товарищ Время!

Я снова поднимаюсь по тревоге.

И снова бой, такой, что пулям тесно!

Ты только не взорвись на полдороге,

товарищ Сердце,

товарищ Сердце!

В большом дыму и полночи, и полдни.

А я хочу от дыма их избавить.

ты только все, пожалуйста, запомни,

товарищ Память,

товарищ Память.

к списку

Тополь стоит...

Тополь стоит,

наготу терпя,

словно скелет

самого себя.

Слишком прозрачны,

очень пусты

черные

неживые кусты.

Тихой тропинки

грустный излом

без продоженья...

к списку

Ты мне сказала:

«Ночью

Тебя я видела с другой!

Снилось:

на тонкой ноте

в печке гудел огонь.

Снилось, что пахло гарью.

Снилось, метель мела,

Снилось,

что та — другая —

тебя у метро ждала.

И это было началом

и приближеньем конца.

Я где–то ее встречала —

жаль, не помню лица.

Я даже тебя

не помню,

Помню,

что это — ты...

Медленно и небольно

падал снег с высоты,

Сугробы росли неизбежно

возле холодной скамьи.

Мне снилась

твоя усмешка.

Снились слезы мои...

Другая

сидела рядом.

Были щеки бледны...

Если все это — неправда,

Зачем тогда снятся сны?!

Зачем мне —

скажи на милость —

знать запах

ее волос?..»

А мне ничего не снилось.

Мне просто

не спалось...

к списку

Умирал костер как человек...

Умирал костер как человек...

То упорно затихал, то, вдруг

вздрагивал, вытягивая вверх

кисти длинных и прозрачных рук.

Вздрагивал, по струйке дыма лез,

будто унести хотел с собой этот дивный неподвижный лес,

от осин желтеющих рябой.

...Птиц неразличимые слова.

Дымного тумана длинный хвост

и траву.

И россыпь синих звезд, тучами прикрытую едва.

к списку

Утро

В. Соколову

Есть граница между ночью и утром,

между тьмой

и зыбким рассветом,

между призрачной тишью

и мудрым

ветром...

Вот осиновый лист трясется,

до прожилок за ночь промокнув.

Ждет,

когда появится солнце...

В доме стали заметней окна.

Спит,

раскинув улицы,

город,

все в нем —

от проводов антенных

до замков,

до афиш на стенах,—

все полно ожиданием:

скоро,

скоро!

скоро!!—

вы слышите?—

скоро

птицы грянут звонким обвалом,

растворятся,

сгинут туманы...

Темнота заползает

в подвалы,

в подворотни,

в пустые карманы,

наклоняется над часами,

смотрит выцветшими глазами

(ей уже не поможет это),—

и она говорит голосами

тех,

кто не переносит

света.

Говорит спокойно вначале,

а потом клокоча от гнева:

— Люди!

Что ж это?

Ведь при мне вы

тоже кое–что

различали.

Шли,

с моею правдой не ссорясь,

хоть и медленно,

да осторожно...

Я темней становилась нарочно,

чтоб вас не мучила совесть,

чтобы вы не видели грязи,

чтобы вы себя

не корили...

Разве было плохо вам?

Разве

вы об этом тогда

говорили?

Разве вы тогда понимали

в беспокойных красках рассвета?

Вы за солнце

луну принимали.

Разве я

виновата в этом?

Ночь, молчи!

Все равно не перекричать

разрастающейся вполнеба зари.

Замолчи!

Будет утро тебе отвечать.

Будет утро с тобой говорить.

Ты себя оставь

для своих льстецов,

а с такими советами к нам

не лезь —

человек погибает в конце концов,

если он скрывает

свою болезнь.

...Мы хотим оглядеться

и вспомнить теперь

тех,

кто песен своих не допел до утра...

Говоришь,

что грязь не видна при тебе?

Мы хотим ее видеть!

Ты слышишь?

Пора

знать,

в каких притаилась она углах,

в искаженные лица врагов взглянуть,

чтобы руки скрутить им!

Чтоб шеи свернуть!

...Зазвенели будильники на столах.

А за ними

нехотя, как всегда,

коридор наполняется скрипом дверей,

в трубах

с клекотом гулким проснулась вода.

С добрым утром!

Ты спишь еще?

Встань скорей!

Ты сегодня веселое платье надень.

Встань!

Я птицам петь для тебя велю.

Начинается день.

Начинается

день!

Я люблю это время.

Я

жизнь люблю!

к списку

Филологов не понимает физтех, –

Молчит в темноте.

Эти

не понимают тех.

А этих —

те.

Не понимает дочки своей

нервная мать.

Не знает, как и ответить ей

и что понимать.

Отец считает, что сыну к лицу

вовсе не то.

А сын не может сказать отцу:

«Выкинь пальто!..»

Не понимает внуков своих

заслуженный дед...

Для разговора глухонемых

нужен свет.

к списку

Фотография поэта

Мгновенье

остановлено нечетко.

Видны глаза

и больше ничего...

Круги забвенья

и круги почета

не слишком-то влияли на него.

Он, выступая,

тряс седою прядкой,

насмешек над собой

не замечал.

Был одиноким,

как прыгун над планкой.

И в дружеских компаниях

скучал.

Лишь перед смертью

показал характер.

В свои болезни уходить не стал,

и время,

то, что он когда-то тратил,

в конце концов

почти что наверстал.

Спешил он так безудержно и горько,

такой живою

стала вдруг строка!..

Жаль,

не хватило малости какой-то.

Минут каких-то.

Мига.

Пустяка.

к списку

Хиросима

Город прославился так:

Вышел

военный чудак,

старец

с лицом молодым.

«Парни, –

сказал он, –

летим!

Мальчики,

время пришло,

Дьявольски нам повезло!..»

В семь сорок девять утра

все было так, как вчера.

«Точка...–

вздохнул офицер, –

чистенько

вышли

на цель...»

В восемь двенадцать утра

сказано было:

«Пора!..»

В восемь пятнадцать,

над миром взлетев,

взвыл торжествующе

дымный клубок!

Солнце зажмурилось,

похолодев.

Вздрогнули оба:

и «боинг»,

и бог!..

Штурман воскликнул:

«Ой, как красиво!..»

В эту секунду

в расплавленной мгле

рухнули

все представленья о зле.

Люди узнали,

что на Земле

есть Хиросима.

И нет Хиросимы.

к списку

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.

Пусть хоть во сне

твой голос зазвучит...

В окно —

не то дождем,

не то крупой

с утра заладило.

И вот стучит, стучит...

Как ты необходима мне теперь!

Увидеть бы.

Запомнить все подряд...

За стенкою о чём–то говорят.

Не слышу.

Но, наверно,— о тебе!..

Наверное,

я у тебя в долгу,

любовь, наверно, плохо берегу:

хочу услышать голос —

не могу!

Лицо пытаюсь вспомнить —

не могу!..

...Давай увидимся с тобой хотя б во сне!

Ты только скажешь, как ты там.

И всё.

И я проснусь.

И легче станет мне...

Наверно, завтра

почта принесет

письмо твое.

А что мне делать с ним?

Ты слышишь?

Ты должна понять меня —

хоть авиа,

хоть самым скоростным,

а все равно пройдет четыре дня.

Четыре дня!

А что за эти дни

случилось —

разве в письмах я прочту?!

Как эхо от грозы, придут они...

Давай увидимся с тобой —

я очень жду —

хотя б

во сне!

А то я

не стерплю,

в ночь

выбегу

без шапки,

без пальто...

Увидимся давай с тобой,

а то...

А то тебя сильней я полюблю.

к списку

Художник

А он –

неуёмный, как мастер,

не ведает

вновь ничего.

И более всякой напасти

страшится

себя самого.

И снова –

сплошные препоны.

И в мире не создано книг.

И вновь –

пред началом работы –

он сам у себя

ученик.

к списку

Человек

Пугали богами.

А он говорил:

«Враки!»

Твердили:

«Держи себя в рамках...»

А он посмеивался.

И в небо глядел.

И шел по земле.

И осмеливался!

И рушились рамки!

И вновь воздвигались

рамки...

«Держи себя в рамках...»

А он отвечал дерзко!

«Держи себя в рамках...»

А он презирал страхи.

А он смеялся!

Ему было в рамках

тесно.

Во всех.

Даже в траурной

рамке.

к списку

Человеку надо мало:

чтоб искал

и находил.

Чтоб имелись для начала

Друг –

один

и враг –

один...

Человеку надо мало:

чтоб тропинка вдаль вела.

Чтоб жила на свете

мама.

Сколько нужно ей –

жила..

Человеку надо мало:

после грома –

тишину.

Голубой клочок тумана.

Жизнь –

одну.

И смерть –

одну.

Утром свежую газету –

с Человечеством родство.

И всего одну планету:

Землю!

Только и всего.

И –

межзвездную дорогу

да мечту о скоростях.

Это, в сущности, –

немного.

Это, в общем–то, – пустяк.

Невеликая награда.

Невысокий пьедестал.

Человеку

мало

надо.

Лишь бы дома кто–то

ждал.

к списку

Человечество –

в дороге.

Дорогое баловство.

Может, это –

от здоровья.

Может, и не от него...

Суетливо,

бестолково, –

кто?

зачем?

за что?

когда?..

От нашествия такого

сладко стонут

города...

Тугрики,

песеты,

франки,

лиры,

доллары,

фунты.

И урчат, насытясь,

банки,

словно гладкие коты...

Знатоков –

один на сотню.

заполняют, как обвал,

модерновую часовню,

древний пыточный подвал.

Кандалы хватают цепко,

ощущая в пальцах зуд.

Вертят,

спрашивают цену,

цепи

пробуют на зуб...

Виллы,

домны,

парки,

пашни.

Долететь!

Дойти!

Доплыть!

Чтоб от Эйфелевой башни

сувенирчик

отпилить...

Едут далеко и долго.

Нервным пламенем горят.

И на всё взирают

только

через фотоаппарат.

разыгрались, будто дети:

через море –

на доске,

через Азию –

в карете,

на байдарке –

по Оке.

Сколько их?

Куда их гонят?

В чём причина этих смут?

Что теряют?

Что находят?

Что –

в конце концов –

поймут?

Я не знаю.

Я не знаю.

Вам ответа я не дам...

Сам сегодня

уезжаю.

Собираю чемодан.

к списку

Чудо

Так полыхнуло -

сплеча,

сполна -

над ледяным прудом! ..

(Два человека -

он и она -

были виновны в том...)

В доме напротив полночный лифт

взвился до чердака.

Свет был таким,

что мельчайший шрифт

читался наверняка...

Так полыхнуло, так занялось -

весной ли, огнем -

не понять.

И о потомстве подумал лось,

а заяц решил

линять.

Землю пробили усики трав

и посверлили лучи.

Тотчас,

об этом чуде узнав,

заспешили с юга

грачи.

На лентах сейсмографов

стала видна

нервная полоса...

(Два человека -

он и она -

глядели

друг другу в глаза...)

Реки набухли.

Народ бежал

и жмурился от тепла.

Кто-то кричал:

"Пожар! ..

Пожар! ..»

А это

любовь была.

к списку

Этих снежинок

смесь.

Этого снега

прах.

Как запоздалая месть

летнему

буйству

трав.

Этих снежинок

явь,

призрачное

крыло.

Белого небытия

множественное число...

Этого снега

нрав.

Этого снега

боль:

в небе

себя разъяв,

стать на земле

собой.

Этого снега

срок.

Этого снега

круг.

Странная мгла дорог,

понятая не вдруг.

Выученная

наизусть,

начатая с азов,

этого снега

грусть.

Этого снега

зов.

Медленной чередой

падающие из тьмы

в жаждущую ладонь

прикосновенья

зимы.

к списку

Этот витязь бедный...

Этот витязь бедный

никого не спас.

А ведь жил он

в первый

и последний раз.

Был отцом и мужем

и -

судьбой храним -

больше всех был нужен

лишь своим родным...

От него осталась

жажда быть собой,

медленная старость,

замкнутая боль.

Неживая сила.

Блики на воде...

А еще -

могила.

(Он не знает,

где).

к списку

Эхо любви

Покроется небо

пылинками звёзд,

и выгнутся ветки упруго.

Тебя я услышу за тысячу верст.

Мы – эхо,

мы – эхо,

мы – долгое эхо друг друга.

И мне до тебя,

где бы ты не была,

дотронуться сердцем не трудно.

Опять нас любовь за собой позвала.

Мы – нежность,

мы – нежность.

мы – вечная нежность друг друга.

И даже в краю

наползающей тьмы,

за гранью смертельного круга,

я знаю, с тобой не расстанемся мы.

Мы – память,

мы – память.

мы – звёздная память друг друга.

к списку

о любви

про отношения

Юноша на площади

Он стоит перед Кремлём.

А потом,

вздохнув глубоко,

шепчет он Отцу и Богу:

«Прикажи...

И мы умрём!.».

Бдительный,

полуголодный,

молодой,

знакомый мне, –

он живёт в стране свободной,

самой радостной стране!

Любит детство вспоминать.

Каждый день ему –

награда.

Знает то, что надо знать.

Ровно столько,

сколько надо.

С ходу он вступает в спор.

как-то сразу сатанея.

Даже

собственным сомненьям

он готов давать отпор.

Жить он хочет не напрасно,

он поклялся

жить в борьбе.

Всё ему предельно ясно.

В этом мире

и в себе.

Проклял он

врагов народа.

Верит, что вокруг друзья.

Счастлив!..

...А ведь это я –

пятьдесят второго года.

к списку

Я буквы выучил еще до школы,

и это было сладко и рисково...

Но я любую книжную лавину

бесстрашно сокращал наполовину.

Природа

и другие «трали–вали»

меня совсем не интересовали.

Читал я от заката до рассвета,—

сюжета требовал от книг!

Сюжета!

И ничего не принимал взамен...

Стать грамотным

я так и не сумел.

к списку

Я верующим был.

Почти с рожденья

я верил с удивленным наслажденьем

в счастливый свет

домов многооконных...

Весь город был в портретах,

как в иконах.

И крестные ходы —

по–районно —

несли

свои хоругви и знамена...

А я писал, от радости шалея,

о том, как мудро смотрят с Мавзолея

на нас вожди «особого закала»

(Я мало знал.

И это помогало.)

Я усомниться в вере:

не пытался.

Стихи прошли.

А стыд за них

остался.

к списку

Я жизнь люблю

безбожно!

Хоть знаю наперёд,

что

рано или поздно

настанет

мой черёд.

Я упаду

на камни

и, уходя

во тьму,

усталыми руками

землю

обниму...

Хочу,

чтоб не поверили,

узнав,

друзья мой.

Хочу,

чтоб на мгновение

охрипли

соловьи!

Чтобы

впадая в ярость,

весна

по свету

шла...

Хочу, чтоб ты

смеялась!

И счастлива

была.

к списку

Я и мы

Начинается любовь

с буквы «Я»!

И только с «Я».

С «Я» -

до ревности слепой.

С «Я» -

и до

небытия!

Понимаешь?

Я –

влюблён.

Понимаешь?

Я –

люблю.

Я!

Не ты,

не вы,

не он –

обжигаюсь

и терплю.

Никого на свете

нет.

Есть она и я.

Вдвоём.

И во множестве

планет

ветер

зноем напоён…

Лепет классиков?

Не то! –

Лампочка

средь бела дня…

Я-то знаю,

что никто

не влюблялся

до меня!

Я найду слова свои.

Сам найду!

И сам

скажу.

А не хватит мне

Земли –

на созвездьях

напишу!

И ничьих не надо

вех.

До конца.

Наверняка...

Так и действуй,

человек!

И не слушай

шепотка:

«Мы б в обнимку

не пошли…

Мы б такого

не смогли…

В наше время,

в тех

годах

мы

не танцевали…

так…

Неприлично…

Неприли…»

Надымили!

Наплели!..

Все советы оборви.

Грянь

улыбкою из тьмы:

- Сами

мыкайтесь в любви!

Вы,

которые

на «мы»!

к списку

Я родился —

нескладным и длинным —

в одну из душных ночей.

Грибные

июньские ливни

звенели,

как связки ключей.

Приоткрыли

огромный мир они,

зайчиками

прошлись по стене...

«Ребенок

удивительно смирный...» —

врач сказал обо мне.

...А соседка

достала карты,

и они сообщили,

что

буду я

ни слишком богатым,

но очень спокойным зато.

Не пойду

ни в какие бури,

неудачи

смогу обойти

и что дальних дорог

не будет

на моем пути.

Что судьбою,

мне богом данной

(на ладони

вся жизнь моя!),

познакомлюсь

с бубновой дамой,

такой же смирной,

как я...

Было дождливо и рано.

Жить сто лет

кукушка звала..

Но глупые карты

врали!

А за ними соседка

врала!

Наврала она про дорогу,

наврала она про покой...

Карты врали!..

И слава богу,

слава людям,

что я

не такой!

Что по жилам

бунтует сила,

недовольство собой

храня!

Слава жизни!

Большое спасибо

ей

за то, что мяла

меня!

Наделила мечтой богатой,

опалила ветром сквозным,

не поверила

бабьим картам,

а поверила

ливням

грибным!

к списку

Я спокоен, я иду своей дорогой.

Не пою, что завтра будет веселей.

Я – суровый,

я – суровый,

я суровый.

Улыбаешься в ответ:

а я – сирень.

Застываю рядом с мраморной колонной,

Удивляюсь, почему не убежал.

Я – холодный,

я – холодный,

я – холодный.

Улыбаешься в ответ:

а я – пожар.

Я считаю перебранку бесполезной.

Всё в порядке, пусть любовь повременит.

Я – железный.

Я – железный.

Я – железный!

Улыбаешься в ответ:

а я – магнит.

к списку

Я строил из себя...

Я строил из себя

пожившего.

Пожившего.

Поднаторевшего.

Усталого и отспешившего.

Уверенного.

В меру грешного.

И понял вдруг,

что вот

по улице,

как существо необычайное,

пронёс себя

известный умница,

весь выстроенный

из молчания!

А этот застарелый путаник –

в берете,

с палкой не по росту, -

он выстроил себя

из пуговиц,

из брюк и пиджака

в полоску…

А этот –

в анекдотах пустеньких.

А тот –

в загадочном загаре.

А этот –

приложенье

к усикам

и скромный постамент

к сигаре…

А вот,

цедя слова задавленно,

руками бледными колыша,

шагают

юные фундаменты.

Без стен

(не говоря о крышах!).

Считают:

надо торопиться.

Прислушиваются к разговорам…

Так

по крупице,

по крупице

мы строим из себя

кого-то.

Как будто время

опустело.

И не окликнет.

И не спросит…

Тут

думать надо.

Делать дело.

Оно тебя само

построит.

к списку

Булату Окуджаве

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.

Я тащил на усталой спине свой единственный крест.

Было холодно так, что во рту замерзали слова.

И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.

И разжёг я костёр на снегу.

И стоял.

И смотрел,

как мой крест одинокий удивлённо и тихо горел...

А потом зашагал я опять среди чёрных полей.

Нет креста за спиной...

Без него мне

ещё тяжелей.

к списку

---

• Помню, как в школе в программе было изучение стихов Рождественского, и как все мои однокашники не любили эту тему! Говорили, скучное нытье ни о чем. Не согласна, это гениальные и очень проникновенные стихи о вечном — о любви. Ничего-то молодежь не смыслит в высоком

---

» Баллада о красках

» Бег

» Богини

» Будем горевать в стол...

» Будь, пожалуйста, послабее...

» В поисках счастья, работы...

» Вроде просто: найти и расставить слова...

» Гитара ахала, подрагивала...

» Голос

» Горбуша в сентябре...

» Города

» Гром прогрохотал незрячий...

» Давнее

» Долги

» Дочке

» Дружище, поспеши...

» Жизнь

» За тобой через года...

» Зал ожидания

» Знаешь, я хочу, чтоб каждое слово...

» Людям, чьих фамилии я не знаю

» Марк Шагал

» Мгновения

» Мир, состоящий из зла...

» Может быть, все-таки мне повезло...

» Мы совпали с тобой...

» На дрейфующем проспекте ты живешь...

» На Земле безжалостно маленькой...

» Наверно, будут глохнуть историки...

» Над головой созвездия мигают...

» Надо верить в обычное...

» Нахожусь ли в дальних краях...

» Не верю в принцесс на горошинах...

» Не убий!— в полумраке...

» Нелетная погода

» Необитаемые острова

» Неправда, что время уходит...

» Нервы

» Ноктюрн

» О разлуке

» Отдать тебе любовь?..

» Памяти Михаила Светлова

» Памяти Хемингуэя

» Парни с поднятыми воротниками

» Письмо про дождь

» Подкупленный

» Помогите мне, стихи!..

» Приходить к тебе...

» Прогноз погоды

» Раскачивается вагон...

» Реквием (Вечная слава героям...)

» Реки идут к океану

» Ремонт часов

» Ровесникам

» Сауна

» Следы

» Слова бывают грустными...

» Смеркается. Пахнет леском перегретым...

» Снег (Этой ночью...)

» Таежные цветы

» Творчество

» Тихо летят паутинные нити...

» Тишина

» Ты мне сказала — ночью...

» Утро

» Филологов не понимает физтех...

» Хиросима

» Хотя б во сне давай увидимся с тобой...

» Человек

» Человеку надо мало...

» Этих снежинок смесь...

» Я буквы выучил еще до школы...

» Я верующим был...

» Я жизнь люблю безбожно...

» Я родился — нескладным и длинным...

» Я шагал по земле...

---

Баллада о красках

Был он рыжим, как из рыжиков рагу. Рыжим, словно апельсины на снегу. Мать шутила, мать веселою была: «Я от солнышка сыночка родила...» А другой был чёрным-чёрным у неё. Чёрным, будто обгоревшее смолье. Хохотала над расспросами она, говорила: «Слишком ночь была черна!..» В сорок первом, в сорок памятном году прокричали репродукторы беду. Оба сына, оба-двое, соль Земли — поклонились маме в пояс. И ушли. Довелось в бою почуять молодым рыжий бешеный огонь и черный дым, злую зелень застоявшихся полей, серый цвет прифронтовых госпиталей. Оба сына, оба-двое, два крыла, воевали до победы. Мать ждала. Не гневила, не кляла она судьбу. Похоронка обошла её избу. Повезло ей. Привалило счастье вдруг. Повезло одной на три села вокруг. Повезло ей. Повезло ей! Повезло!— Оба сына воротилися в село. Оба сына. Оба-двое. Плоть и стать. Золотистых орденов не сосчитать. Сыновья сидят рядком — к плечу плечо. Ноги целы, руки целы — что еще? Пьют зеленое вино, как повелось... У обоих изменился цвет волос. Стали волосы — смертельной белизны! Видно, много белой краски у войны.

Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.

» Список стихов

---

Бег

Бежала, как по воздуху. С лицом, как май, заплаканным. И пляшущие волосы казались рыжим пламенем. И только дыма не было, но шла волна горячая... Она бежала — нежная, открытая, парящая! Звенела, будто денежка, сама себя нашедшая... Не сознавая, девочка бежала в званье женщины. Так убегают узники. Летят в метро болельщики. И был бюстгальтер узенький, как финишная ленточка.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Богини

Василию Аксенову Давай покинем этот дом, давай покинем,- нелепый дом, набитый скукою и чадом. Давай уйдем к своим домашним богиням, к своим уютным богиням, к своим ворчащим... Они, наверно, ждут нас? Ждут. Как ты думаешь? Заварен чай, крепкий чай. Не чай - а деготь! Горят цветные светляки на низких тумбочках, от проносящихся машин дрожат стекла... Давай пойдем, дружище! Из-за стола встанем. Пойдем к богиням, к нашим судьям бессонным, Где нам обоим приговор уже составлен. По меньшей мере мы приговорены к ссоре... Богини сидят, в немую тьму глаза тараща. И в то, что живы мы с тобою, верят слабо... Они ревнивы так, что это даже страшно. Так подозрительны, что это очень странно. Они придумывают разные разности, они нас любят горячо и неудобно. Они всегда считают самой высшей радостью те дни, когда мы дома. Просто дома... Москва ночная спит и дышит глубоко. Москва ночная до зари ни с кем не спорит... Идут к богиням два не очень трезвых бога, Желают боги одного: быть собою.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Будем горевать в стол. Душу открывать в стол. Будем рисовать в стол. Даже танцевать — в стол. Будем голосить в стол. Злиться и грозить — в стол! Будем сочинять в стол... И слышать из стола стон.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Будь, пожалуйста, послабее. Будь, пожалуйста. И тогда подарю тебе я чудо запросто. И тогда я вымахну - вырасту, стану особенным. Из горящего дома вынесу тебя, сонную. Я решусь на все неизвестное, на все безрассудное - в море брошусь, густое, зловещее, и спасу тебя!.. Это будет сердцем велено мне, сердцем велено... Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней! Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого, ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего. Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь Не заплачешь и не застонешь, если захочешь. Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь... Мне с тобою - такой уверенной - трудно очень. Хоть нарочно, хоть на мгновенье - я прошу, робея,- помоги мне в себя поверить, стань слабее.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

В поисках счастья, работы, гражданства странный обычай в России возник: детям у нас надоело рождаться,- верят, что мы проживем и без них.

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

А. Пахмутовой Вроде просто: найти и расставить слова. Жаль, что это все реже. И все больней... Вновь бумага лежит — ни жива, ни мертва — будто знает, что ты прикоснешься к ней. Но ведь где-то есть он, в конце концов, тот — единственный, необъяснимый тот — гениальный порядок привычных нот, гениальный порядок обычных слов.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Гитара ахала, подрагивала, тенькала, звала негромко, переспрашивала, просила. И эрудиты головой кивали: «Техника!..» Неэрудиты выражались проще: «Сила!..» А я надоедал: «Играй, играй, наигрывай! Играй, что хочешь. Что угодно. Что попало». Из тучи вылупился дождь такой наивный, как будто в мире до него дождей не падало... Играй, играй!.. Деревья тонут в странном лепете... Играй, наигрывай!.. Оставь глаза открытыми. На дальней речке стартовали гуси-лебеди — и вот, смотри, летят, летят и машут крыльями... Играй, играй!.. Сейчас в большом нелегком городе есть женщина высокая, надменная. Она, наверное, перебирает горести, как ты перебираешь струны. Медленно... Она все просит написать ей что-то нежное. А если я в ответ смеюсь — не обижается. Сейчас выходит за порог. А рядом — нет меня. Я очень без нее устал. Играй, пожалуйста. Гитара ахала. Брала аккорды трудные, она грозила непонятною истомою. И все, кто рядом с ней сидели, были струнами. А я был — как это ни странно — самой тоненькой.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Голос

Горбуша в сентябре идет метать икру... Трепещут плавники, как флаги на ветру. Идет она, забыв о сне и о еде, туда, где родилась. К единственной воде. Угаром, табуном, лавиною с горы! И тяжелеют в ней дробиночки икры... Горбуша прет, шурша, как из мешка — горох. Заторы сокруша. И сети распоров. Шатаясь и бурля, как брага на пиру, горбуша в сентябре идет метать икру... Белесый водопад вскипает, будто пунш, когда в тугой струе — торпедины горбуш. И дальше — по камням. На брюхе — через мель! Зарыть в песок икру. И смерть принять взамен. Пришла ее пора, настал ее черед... Здесь даже не река, здесь малый ручеек. В него трудней попасть, чем ниткою — в иглу... Горбуша в сентябре идет метать икру! Потом она лежит — дождинкой на стекле... Я буду кочевать по голубой земле. Валяться на траве, пить бесноватый квас. Но в свой последний день, в непостижимый час, ноздрями ощутив последнюю грозу, к порогу твоему приду я, приползу, приникну, припаду, колени в кровь сотру... Горбуша в сентябре идет метать икру.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Города

Л. Карпинскому Города, начинающиеся с вокзалов... Есть у каждого города возраст и голос. Есть одежда своя. И особенный запах. И лицо, И не сразу понятная гордость... Города, города! Сколько было вас — разных?! Деревянные, каменные, глинобитные, будто гвозди, в промерзшую землю забитые, города, где любовь. И работа. И праздник... Сколько раз, города, вы бежали навстречу, задирая над нами кулаки семафоров?.. Становился все ближе, различался все резче и домов и заборов запутанный ворох — Города, озорные и полные грусти... Сколько раз к запыленным вагонам несли вы папиросы и яблоки, рыбу и грузди, крутобокие дыни, размякшие сливы! Пиво в кружках тяжелых и пиво навынос... ...А вокзал, как пальто для мальчишки,— на вырост! Так и кажется: он из грядущего года, из грядущего года, не от этого города!.. Отправленье. Под самые тучи запущен паровозный гудок. И, рванувшись на запад, остаются в прошлом остаются в будущем города, начинающиеся с вокзалов.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Гром прогрохотал незрячий. Ливень ринулся с небес... Был я молодым, горячим, без оглядки в драку лез!.. А сейчас прошло геройство,- видимо, не те года... А теперь я долго, просто жду мгновения, когда так: не с ходу и не с маху,— утешеньем за грехи,— тихо лягут на бумагу беззащитные стихи.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Давнее

А. Киреевой Я, как блиндаж партизанский, травою пророс. Но, оглянувшись, очень отчетливо вижу: падают мальчики, запнувшись за мину, как за порог, наткнувшись на очередь, будто на ленточку финиша. Падают мальчики, руки раскинув просторно, на чернозем, от безделья и крови жирный. Падают мальчики, на мягких ладонях которых — такие прекрасные, такие длинные линии жизни.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Долги

Пришла ко мне пора платить долги. А я-то думал, что еще успею... Не скажешь, что подстроили враги. Не спрячешься за юношеской спесью. И вот я мельтешу то здесь, то там. Размахиваю разными словами: «Я расплачусь с долгами! Я отдам!.. Поверьте мне!..» Кивают головами леса и травы, снегопад и зной, село Косиха, Сахалин и Волга. Живет во мне, смеется надо мной Немыслимая необъятность долга! Ждет каждая секунда. Ждут года. Озера, полные целебной влаги. Мелькнувшие, как вспышка, города. Победные и траурные флаги. Медовый цвет клокочущей ухи. Моей Москвы всесильные зарницы. И те стихи, те — главные — стихи, которые лишь начинают сниться. И снова полночь душу холодит. И карандаш с бессонницею спорит. И женщина в глаза мои глядит. (Я столько должен ей, что страшно вспомнить!) — Плати долги!.. Плати долги, чудак!.. Давай начистоту судьбу продолжим... Плачу. Но каждый раз выходит так: чем больше отдаешь, тем больше должен.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Дочке

Катька, Катышок, Катюха - тоненькие пальчики. Слушай, человек-два-уха, излиянья папины. Я хочу, чтобы тебе не казалось тайной, почему отец теперь стал сентиментальным. Чтобы все ты поняла - не сейчас, так позже. У тебя свои дела и свои заботы. Занята ты долгий день сном, едою, санками. Там у вас, в стране детей, происходит всякое. Там у вас, в стране детей - мощной и внушительной,- много всяческих затей, много разных жителей. Есть такие - отойди и постой в сторонке. Есть у вас свои вожди и свои пророки. Есть - совсем как у больших - ябеды и нытики... Парк бесчисленных машин выстроен по нитке. Происходят там и тут обсужденья грозные: "Что на третье дадут: компот или мороженое?" "Что нарисовал сосед?" "Елку где поставят?.." Хорошо, что вам газет - взрослых - не читают!.. Смотрите, остановясь, на крутую радугу... Хорошо, что не для вас нервный голос радио! Ожиданье новостей страшных и громадных... Там у вас, в стране детей, жизнь идет нормально. Там - ни слова про войну. Там о ней - ни слуха... Я хочу в твою страну, человек-два-уха!

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

Дружище, поспеши. Пока округа спит, сними нагар с души, нагар пустых обид. Страшась никчемных фраз, на мотылек свечи, как будто в первый раз, взгляни и промолчи... Придет заря, шепча. Но - что ни говори - бывает, что свеча горит светлей зари.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Жизнь

Г. П. Гроденскому Живу, как хочу,- светло и легко. Живу, как лечу,- высоко-высоко. Пусть небу смешно, но отныне ни дня не будет оно краснеть за меня... Что может быть лучше - собрать облака и выкрутить тучу над жаром песка! Свежо и громадно поспорить с зарей! Ворочать громами над черной землей. Раскидистым молниям душу открыть, над миром, над морем раздольно парить! Я зла не имею. Я сердцу не лгу. Живу, как умею. Живу, как могу. Живу, как лечу. Умру, как споткнусь. Земле прокричу: "Я ливнем вернусь!"

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

За тобой через года иду, не колеблясь. Если ты — провода, я — троллейбус. Ухвачусь за провода руками долгими, буду жить всегда-всегда твоими токами. Слышу я: «Откажись! Пойми разумом: неужели это жизнь — быть привязанным?! Неужели в этом есть своя логика?! Ой, гляди — надоест! Будет плохо». Ладно! Пусть свое гнут — врут расцвеченно. С ними я на пять минут, с тобой — вечно! Ты — мой ветер и цепи, сила и слабость. Мне в тебе, будто в церкви, страшно и сладко. Ты — неоткрытые моря, мысли тайные. Ты — дорога моя, давняя, дальняя. Вдруг — ведешь меня в леса! Вдруг — в Сахары! Вот бросаешь, тряся, на ухабы! Как ребенок, смешишь. Злишь, как пытка... Интересно мне жить. Любопытно!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Зал ожидания

Мы в зале ожидания живем. Любой из нас все время ждет чего-то... Начальника у дома ждет шофер, поигрывая ключиком от «Волги»... Вот аккуратный старичок в пенсне. Он ждет. Он едет в Вологду за песнями. Старуха, что-то бормоча о пенсии, блаженно улыбается во сне... Седеющего мужа ждет жена... Девчонка ждет любви. Ей очень боязно. А на девчонку смотрит старшина — и у него есть целый час до поезда... Ждет поворота лоцман — скоро мель. Учитель ждет решения примеров. Ребята ожидают перемены. Колхозы ожидают перемен. Разбуженная, ждущая страна и целый мир, застывший в ожидании... За нами — штормовая тишина! За нами — нашей силы нарастание! Мы ждем открытий. Мы друзей зовем. Друг другу говорим слова несладкие.. Мы в зале ожидания живем! Но руки в ожидании не складываем!

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Алене Знаешь, я хочу, чтоб каждое слово этого утреннего стихотворенья вдруг потянулось к рукам твоим, словно соскучившаяся ветка сирени. Знаешь, я хочу, чтоб каждая строчка, неожиданно вырвавшись из размера и всю строфу разрывая в клочья, отозваться в сердце твоем сумела. Знаешь, я хочу, чтоб каждая буква глядела бы на тебя влюбленно. И была бы заполнена солнцем, будто капля росы на ладони клена. Знаешь, я хочу, чтоб февральская вьюга покорно у ног твоих распласталась. И хочу, чтобы мы любили друг друга столько, сколько нам жить осталось.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Людям, чьих фамилии я не знаю

По утрам на планете мирной голубая трава в росе... Я не знаю ваших фамилий,— знаю то, что известно всем: бесконечно дышит вселенная, мчат ракеты, как сгустки солнца. Это — ваши мечты и прозрения Ваши знания. Ваши бессонницы. Знают только, что где-то ретиво, в предвкушенье военного грома, зря от тяжести реактивной прогибаются аэродромы! Не рискнут они. Не решатся. Вашей силы они страшатся. Называют вас просто: «атомщики», именуют скромно «ракетчиками»... Дорогие наши товарищи, лишь известностью не обеспеченные. Вам даются награды негласно. Рядом с нами вы. И не с нами. Мы фамилий ваших не знаем, только вы и на это согласны. От чужого укрыты взгляда, от любого укрыты взгляда,— ничего не поделаешь — надо. Ничего не попишешь — надо. О, суровая правда века!.. Люди в чьих-то штабах упрямы. Составляет чья-то разведка далеко идущие планы и купюры крупные стелет... Только что вам до этих денег! Вы бы даром светло и доверчиво,— если б дело пошло на это,— положили б к ногам Человечества все до капельки сверхсекреты! Сколько б вы напридумали разного! Очень нужного и удивительного! Вы-то знаете, что для разума никаких границ не предвидено. Как бы людям легко дышалось! Как бы людям светло любилось! И какие бы мысли бились в полушарьях земного шара!.. Но пока что над миром веет чуть смягчающееся недоверье. Но пока дипломаты высокие сочиняют послания мягкие,— до поры до времени все-таки остаетесь вы безымянными. Безымянными. Нелюдимыми. Гениальными невидимками... Каждый школьник в грядущем мире вашей жизнью хвастаться будет... Низкий-низкий поклон вам, люди. Вам, великие. Без фамилий.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Марк Шагал

Он стар и похож на свое одиночество. Ему рассуждать о погоде не хочется. Он сразу с вопроса: «— А Вы не из Витебска?..»— Пиджак старомодный на лацканах вытерся... «—Нет, я не из Витебска...»— Долгая пауза. А после — слова монотонно и пасмурно: «— Тружусь и хвораю... В Венеции выставка... Так Вы не из Витебска?..» «— Нет, не из Витебска...» Он в сторону смотрит. Не слышит, не слышит. Какой-то нездешней далекостью дышит, пытаясь до детства дотронуться бережно... И нету ни Канн, ни Лазурного берега, ни нынешней славы... Светло и растерянно он тянется к Витебску, словно растение... Тот Витебск его — пропыленный и жаркий — приколот к земле каланчою пожарной. Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки. Там зреют особенно крупные яблоки, и сонный извозчик по площади катит... «— А Вы не из Витебска?..». Он замолкает. И вдруг произносит, как самое-самое, названия улиц: Смоленская, Замковая. Как Волгою, хвастает Видьбой-рекою и машет по-детски прозрачной рукою... «— Так Вы не из Витебска...» Надо прощаться. Прощаться. Скорее домой возвращаться... Деревья стоят вдоль дороги навытяжку. Темнеет... И жалко, что я не из Витебска.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Мгновения

Не думай о секундах свысока. Наступит время, сам поймешь, наверное,- свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения. У каждого мгновенья свой резон, свои колокола, своя отметина, Мгновенья раздают - кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие. Мгновения спрессованы в года, Мгновения спрессованы в столетия. И я не понимаю иногда, где первое мгновенье, где последнее. Из крохотных мгновений соткан дождь. Течет с небес вода обыкновенная. И ты, порой, почти полжизни ждешь, когда оно придет, твое мгновение. Придет оно, большое, как глоток, глоток воды во время зноя летнего. А в общем, надо просто помнить долг от первого мгновенья до последнего. Не думай о секундах свысока. Наступит время, сам поймешь, наверное,- свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Мир, состоящий из зла и счастья, из родильных домов и кладбищ... Ему я каждое утро кланяюсь, вчерашнюю грязь с ботинок счищая. То — как задачник для третьего класса, то — как чертеж грядущих домин, терпкий невежливый, громогласный,— он навсегда мне знаком — этот мир. В нем на окраинных улочках пусто. В очередях — разговоры нелегкие. В нем у лотков выбирают арбузы, их, как детей, ладонью пошлепывая! Мир мне привычен, как слово «здравствуйте». И ожидаем, как новоселье... Я выхожу и себя разбрасываю, раскидываю, рассеиваю! Весь выворачиваюсь, как карманы, чтоб завтра сначала все повторить... Мира мне так бесконечно мало, что лучше об этом не говорить!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Может быть, все-таки мне повезло, если я видел время запутанное, время запуганное, время беспутное, которое то мчалось, то шло. А люди шагали за ним по пятам. Поэтому я его хаять не буду... Все мы — гарнир к основному блюду, которое жарится где-то Там.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Алене Мы совпали с тобой, совпали в день, запомнившийся навсегда. Как слова совпадают с губами. С пересохшим горлом — вода. Мы совпали, как птицы с небом. Как земля с долгожданным снегом совпадает в начале зимы, так с тобою совпали мы. Мы совпали, еще не зная ничего о зле и добре. И навечно совпало с нами это время в календаре.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

На дрейфующем проспекте ты живешь...

Мне гидролог говорит: - Смотри! Глубина сто девяносто три!- Ох, и надоела мне одна не меняющаяся глубина!.. В этом деле я не новичок, но волнение мое пойми - надо двигаться вперед, а мы крутимся на месте, как волчок. Две недели, с самых холодов путь такой - ни сердцу, ни уму... Кто заведует движеньем льдов? Все остановил он почему? Может, по ошибке, не со зла? Может, мысль к нему в башку пришла, что, мол, при дальнейшем продвижении расползется все сооружение? С выводом он явно поспешил - восхитился нами и решил пожалеть, отправить на покой. Не желаю жалости такой! Не желаю, обретя уют, слушать, как о нас передают: "Люди вдохновенного труда!" Понимаешь, мне обидно все ж... Я гидрологу сказал тогда: - На Дрейфующем проспекте ты живешь. Ты же знал, что дрейф не будет плавным, знал, что дело тут дойдет до драки, потому что в человечьи планы вносит Арктика свои поправки, то смиряясь, то вдруг сатанея так, что не подымешь головы... Ты же сам учил меня, что с нею надо разговаривать на "вы". Арктика пронизывает шубы яростным дыханием морозов. Арктика показывает зубы ветром исковерканных торосов. Может, ей, старухе, и охота насовсем с людьми переругаться, сделать так, чтоб наши пароходы никогда не знали навигаций, чтобы самолеты не летали, чтоб о полюсе мы не мечтали, сжатые рукою ледяною... Снова стать неведомой страною, сделать так, чтоб мы ее боялись. Слишком велика людская ярость! Слишком многих мы недосчитались! Слишком многие лежать остались, за победу заплатив собою... В эти разметнувшиеся шири слишком много мы труда вложили, чтоб отдать все то, что взято с бою! Невозможно изменить законы, к прошлому вернуться хоть на месяц. Ну, а то, что кружимся на месте, так ведь это, может, для разгона...

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

На Земле безжалостно маленькой жил да был человек маленький. У него была служба маленькая. И маленький очень портфель. Получал он зарплату маленькую... И однажды — прекрасным утром — постучалась к нему в окошко небольшая, казалось, война... Автомат ему выдали маленький. Сапоги ему выдали маленькие. Каску выдали маленькую и маленькую — по размерам — шинель. ...А когда он упал — некрасиво, неправильно, в атакующем крике вывернув рот, то на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Наверно, будут глохнуть историки, копаясь в тоннах нашей риторики... Но — сквозь любую наносную муть, которая сверху лежит, они должны понять (и поймут!), как мы любили жить! Жить! Ладонями землю трогать. Жить! Детей качать на руках. Жить! И чувствовать друга локоть. Жить! И видеть лицо врага.

Вечер лирики. Москва: Искусство, 1965.

» Список стихов

---

Над головой созвездия мигают. И руки сами тянутся к огню... Как страшно мне, что люди привыкают, открыв глаза, не удивляться дню. Существовать. Не убегать за сказкой. И уходить, как в монастырь, в стихи. Ловить Жар-птицу для жаркого с кашей. А Золотую рыбку - для ухи.

Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

» Список стихов

---

Надо верить в обычное. Надо рассчитывать здраво. У поэтов с убийцами, в сущности, равная слава. Кто в веках уцелел? Разберись в наслоенье мотивов!.. Мы не помним царей. Помним: были Дантес и Мартынов. Бесшабашные, нервные, святые «блюстители долга». Ну подумаешь, невидаль: однажды вспылили — и только! За могильной оградою все обвиненья напрасны... Пахнут их биографии лишь типографскою краской. Вот они на портретах с улыбками благопристойными. Так что цельтесь в поэтов — и вы попадете в историю!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Нахожусь ли в дальних краях, ненавижу или люблю - от большого, от главного я - четвертуйте - не отступлю. Расстреляйте - не изменю флагу цвета крови моей... Эту веру я свято храню девять тысяч нелёгких дней. С первым вздохом, с первым глотком материнского молока эта вера со мной. И пока я с дорожным ветром знаком, и пока, не сгибаясь, хожу по не ставшей пухом земле, и пока я помню о зле, и пока с друзьями дружу, и пока не сгорел в огне, эта вера будет жива. Чтоб её уничтожить во мне, надо сердце убить сперва.

Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва, изд-во "Высшая школа", 1969.

» Список стихов

---

Рождественский стихи

Не верю в принцесс на горошинах. Верю в старух на горошинах. Болезнями огорошенных. Дремлющих осторожно... Они сидят над чаями возвышенно и терпеливо, чувствуя, как в чулане дозревает царство наливок... Бормочут что-то печальное и, на шаткий стол опершись, буквами пишут печатными письма — длиною в жизнь... Постели им — не постели. Лестницы им — коварны. Оладьи для них — толстенны. А внученьки — тонковаты... Кого-то жалея вечно, кому-то вечно мешая, прозрачны и человечны, семенят по земному шару... Хотят они всем хорошего. Нянчат внучат покорно... А принцессы спят на горошинах. И даже очень спокойно.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Не убий!— в полумраке грошовые свечи горят... Из глубин возникают слова и становятся в ряд. Если боль и набухли кровавые кисти рябин, если бой,— кто услышит твое: «Не убий..»? Мы слышны только самым ближайшим друзьям и врагам. Мы смешны, если вечность пытаемся бросить к ногам. Есть предел у цветка, у зари и у сердца в груди. Мир людей. И над каждым библейское: «Не укради!..» Мир дрожит, будто он искупался в январской воде... Надо жить! У последней черты. На последней черте. Думать всласть. Колесить, как товарный вагон И не красть. Разве что — У богов. Огонь.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Нелетная погода

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

Необитаемые острова

Снятся усталым спортсменам рекорды. Снятся суровым поэтам слова. Снятся влюбленным в огромном городе необитаемые острова. Самые дальние, самые тайные, ветру открытые с трех сторон, необнаруженные, необитаемые, принадлежащие тем, кто влюблен. Даже отличник очень старательный их не запомнит со школьной скамьи,— ведь у влюбленных своя география! Ведь у влюбленных карты свои! Пусть для неверящих это в новинку,— только любовь предъявила права. Верьте: не сказка, верьте: не выдумка — необитаемые острова!.. Все здесь простое, все самое первое — ровная, медленная река, тонкие-тонкие, белые-белые, длинные-длинные облака. Ветры, которым под небом не тесно, птицы, поющие нараспев, море, бессонное, словно сердце, горы, уверенные в себе. Здесь водопады литые, летящие, мягкая, трепетная трава... Только для любящих по-настоящему эти великие острова!.. Двое на острове. Двое на острове. Двое — и все!.. А над ними — гроза. Двое – и небо тысячеверстное. Двое – и вечность! И звезды в глаза... Это не просто. Это не просто. Это сложнее любого в сто крат... В городе стихшем на перекрестках желтым огнем светофоры горят. Меркнет оранжевый отблеск неона. Гаснут рекламы, гуденье прервав... Тушатся окна, тушатся окна в необитаемых островах.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Неправда, что время уходит. Это уходим мы. По неподвижному времени. По его протяжным долинам. Мимо забытых санок посреди сибирской зимы. Мимо иртышских плесов с ветром неповторимым. Там, за нашими спинами,— мгла с четырех сторон. И одинокое дерево, согнутое нелепо. Под невесомыми бомбами — заиндевевший перрон. Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба. Там, за нашими спинами,— снежная глубина. Там обожженные плечи деревенеют от боли. Над затемненным городом песня: «Вставай, страна-а!..» «А-а-а-а...» — отдается гулко, будто в пустом соборе. Мы покидаем прошлое. Хрустит песок на зубах. Ржавый кустарник призрачно топорщится у дороги. И мы на нем оставляем клочья отцовских рубах и надеваем синтетику, вредную для здоровья. Идем к черте, за которой — недолгие слезы жен. Осатанелый полдень. Грома неслышные гулы. Больницы, откуда нас вынесут. Седенький дирижер. И тромбонист, облизывающий пересохшие губы. Дорога — в виде спирали. Дорога — в виде кольца. Но — отобедав картошкой или гречневой кашей — историю Человечества до собственного конца каждый проходит по времени. Каждый проходит. Каждый. И каждому — поочередно — то солнечно, то темно. Мы измеряем дорогу мерой своих аршинов. Ибо уже установлено кем-то давным-давно: весь человеческий опыт — есть повторенье ошибок... И мы идем к горизонту. Кашляем. Рано встаем. Открываем школы и памятники. Звезды и магазины... Неправда, что мы стареем! Просто — мы устаем. И тихо отходим в сторону, когда кончаются силы.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Нервы

В гневе - небо. В постоянном гневе... Нервы, нервы, каждый час - на нерве! Дни угарны... И от дома к дому Ниагарой хлещут валидолы... "Что слова?! Слова теперь - как в бочку! Однова живем на этой почве!" Все неважно, если век изломан... Где серьезность ваша, старый Лондон? Где, Париж, твоя былая нега? Жесткость крыш и снова - нервы, нервы! Над годами - от Ржева и до Рима - клокотанье бешеного ритма!.. Ты над дочкой застываешь немо? Брось, чудачка! Нервы, нервы, нервы!.. Руки вверх, медлительность провинций!.. Нервный век. Нельзя остановиться. Столб, не столб - спеши осатанело... Братцы, стоп!.. Куда там... Нервы... Нервы...

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Ноктюрн

Между мною и тобою — гул небытия, звездные моря, тайные моря. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, нежная моя, странная моя? Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне, вспомни обо мне, вспомни обо мне. Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне, долгая любовь моя. А между мною и тобой — века, мгновенья и года, сны и облака. Я им и тебе сейчас лететь велю. Ведь я тебя еще сильней люблю. Как тебе сейчас живется, вешняя моя, нежная моя, странная моя? Я тебе желаю счастья, добрая моя, долгая любовь моя! Я к тебе приду на помощь,— только позови, просто позови, тихо позови. Пусть с тобой все время будет свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви! Только ты останься прежней — трепетно живи, солнечно живи, радостно живи! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, счастливо живи всегда. А между мною и тобой — века, мгновенья и года, сны и облака. Я им к тебе сейчас лететь велю. Ведь я тебя еще сильней люблю. Пусть с тобой все время будет свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи. Счастливо живи всегда.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

О разлуке

Ты ждешь его теперь, когда Вернуть его назад нельзя... Ты ждешь. Приходят поезда, на грязных спинах принося следы дорожных передряг, следы стремительных дождей... И ты, наверно, час подряд толкаешься среди людей. Зачем его здесь ищешь ты — в густом водовороте слов, кошелок, ящиков, узлов, среди вокзальной суеты, среди приехавших сюда счастливых, плачущих навзрыд?.. Ты ждешь. Приходят поезда. Гудя, приходят поезда... О нем никто не говорит. И вот уже не он, а ты, как будто глянув с высоты, все перебрав в своей душе, все принимая, все терпя, ждешь, чтобы он простил тебя. А может, нет его уже... Ты слишком поздно поняла, как он тебе необходим. Ты поздно поняла, что с ним ты во сто крат сильней была... Такая тяжесть на плечах, что сердце сплющено в груди... Вокзал кричит, дома кричат: «Найди его! Найди! Найди!» Нет тяжелее ничего, но ты стерпи, но ты снеси. Найди его! Найди его. Прощенья у него проси.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

- Отдать тебе любовь? - Отдай! - Она в грязи... - Отдай в грязи!.. - Я погадать хочу... - Гадай. - Еще хочу спросить... - Спроси!.. - Допустим, постучусь... - Впущу! - Допустим, позову... - Пойду! - А если там беда? - В беду! - А если обману? - Прощу! - "Спой!"- прикажу тебе.. - Спою! - Запри для друга дверь... - Запру! - Скажу тебе: убей!.. - Убью! - Скажу тебе: умри!.. - Умру! - А если захлебнусь? - Спасу! - А если будет боль? - Стерплю! - А если вдруг - стена? - Снесу! - А если - узел? - Разрублю! - А если сто узлов? - И сто!.. - Любовь тебе отдать? - Любовь!.. - Не будет этого! - За что?! - За то, что не люблю рабов.

Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.

» Список стихов

---

Памяти Михаила Светлова

Какие памятники ставятся волшебникам? Из мрамора? Из бронзы? Из стекла?.. Довольствуемся слабым утешением, что нас позвали важные дела. Так повелось, что вечера задымлены и опровергнуть ничего нельзя... При жизни — рядовые собутыльники. А после смерти — лучшие друзья... Однажды в полдень сказку встретить можно. Не проходи и запросто присядь. А сказка курит, пьет коньяк с лимоном и спрашивает: «Как живешь, босяк?..» И вот уже сначала жизнь задумана! Построен за ночь город на песке... Сидит на стуле добрая сутулая романтика в усталом пиджачке. Она и не кончалась — время не было. Она не отдыхала — век не тот. Она, прервав остроты, нежно-нежно на солнце руку тонкую кладет. Молчит — а пальцы слушаются слабо. И непривычно тихо за столом... Струится и подрагивает слава, как воздух над пылающим костром.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Памяти Хемингуэя

Уходят, уходят могикане. Дверей не тронув. Половицами не скрипнув. Без проклятий уходят. Без криков. Леденея. Навсегда затихая. Их проклинали лживо, хвалили лживо. Их возносили. От них отвыкали... Могикане удивлялись и жили. Усмехались и жили могикане. Они говорили странно, поступали странно. Нелепо. Неумно. Неясно... И ушли, не испытав страха. Так и не научившись бояться. Ушли. Оставили ветер весенний. Деревья, посаженные своими руками. Ушли. Оставили огромную землю, которой очень нужны могикане.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Парни с поднятыми воротниками

Парни с поднятыми воротниками, в куртках кожаных, в брюках-джинсах. Ох, какими словами вас ругают! И все время удивляются: живы?! О проблеме вашей спорят журнальчики — предлагают убеждать, разъяснять... Ничего про это дело вы не знаете. Да и в общем-то не хотите знать... Равнодушно меняются столицы — я немало повидал их,— и везде, посреди любой столицы вы стоите, будто памятник обманутой мечте. Манекенами к витринам приникшие, каждый вечер — проверяй по часам — вы уже примелькались всем, как нищие. Что подать вам? Я не знаю сам. Завлекают вас ковбоями и твистами,— вам давно уже поднадоел твист. Вы покуриваете, вы посвистываете, независимый делаете вид. Может, девочек ждете? Да навряд ли! Вон их сколько — целые стада. Ходят около — юные, нарядные... Так чего ж вы ожидаете тогда?! Я не знаю — почему, но мне кажется: вы попали в нечестную игру. Вам история назначила — каждому — по свиданию на этом углу. Обещала показать самое гордое — мир без позолоченного зла! Наврала, наговорила с три короба. А на эти свиданья не пришла... Идиотская, неумная шутка! Но история думает свое... И с тех пор неторопливо и жутко всё вы ждете, всё ждете ее. Вдруг покажется, вдруг покается, вдруг избавит от запойной тоски!.. Вы стоите на углу, покачиваясь, вызывающе подняв воротники... А она проходит мимо — история,— раздавая трехгрошовые истины... Вы постойте, парни. Постойте! Может быть, чего-нибудь и выстоите.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Письмо про дождь

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Подкупленный

«Все советские писатели подкуплены...» Так пишут о нас на Западе Я действительно подкуплен. Я подкуплен. Без остатка. И во сне. И наяву. Уверяют советологи: «Погублен...» Улыбаются товарищи: «Живу!..» Я подкуплен ноздреватым льдом кронштадтским. И акцентом коменданта-латыша. Я подкуплен военкомами гражданской и свинцовою водою Сиваша... Я еще подкуплен снегом белым-белым. Иртышом и предвоенной тишиной. Я подкуплен кровью павших в сорок первом. Каждой каплей. До единой. До одной. А еще подкуплен я костром. Случайным, как в шальной игре десятка при тузе. Буйством красок Бухары. Бакинским чаем. И спокойными парнями с ЧТЗ... Подкупала вертолетная кабина, ночь и кубрика качающийся пол!.. Как-то женщина пришла. И подкупила. Подкупила — чем?— не знаю до сих пор. Но тогда-то жизнь я стал считать по веснам. Не синицу жду отныне, а скворца... Подкупила дочь характером стервозным,— вот уж точно, что ни в мать и ни в отца... Подкупил Расул насечкой на кинжале. Клокотанием — ангарская струя. Я подкуплен и Палангой, и Кижами. Всем, что знаю. И чего не знаю я... Я подкуплен зарождающимся словом, не размененным пока на пустяки. Я подкуплен Маяковским и Светловым. И Землей, в которой сбудутся стихи!.. И не все еще костры отполыхали. И судьба еще угадана не вся... Я подкуплен. Я подкуплен с потрохами. И поэтому купить меня нельзя.

Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.

» Список стихов

---

Помогите мне, стихи! Так случилось почему-то: на душе темно и смутно. Помогите мне, стихи. Слышать больно. Думать больно. В этот день и в этот час я — не верующий в Бога — помощи прошу у вас. Помогите мне, стихи, в это самое мгновенье выдержать, не впасть в неверье. Помогите мне, стихи. Вы не уходите прочь, помогите, заклинаю! Чем? А я и сам не знаю, чем вы можете помочь. Разделите эту боль, научите с ней расстаться. Помогите мне остаться до конца самим собой. Выплыть. Встать на берегу, снова голос обретая. Помогите... И тогда я сам кому-то помогу.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

A. K. Приходить к тебе, чтоб снова просто вслушиваться в голос; и сидеть на стуле, сгорбясь, и не говорить ни слова. Приходить, стучаться в двери, замирая, ждать ответа... Если ты узнаешь это, то, наверно, не поверишь, то, конечно, захохочешь, скажешь: "Это ж глупо очень..." Скажешь: "Тоже мне - влюбленный!"- и посмотришь удивленно, и не усидишь на месте. Будет смех звенеть рекою... Ну и ладно. Ну и смейся. Я люблю тебя такою.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Прогноз погоды

...В Нечерноземье,- согласно прогнозу,- резко уменьшится снежный покров... Днем над столицей местами - грозы. А на асфальте местами - кровь.

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

Д. С. Лихачеву Раскачивается вагон. Длинный тоннель метро. Читающий пассажир выклевывает по слову... Мы пишем на злобу дня и — на его добро. Но больше, правда,— на злобу, на злобу, на злобу!.. Живем, озираясь вокруг. Живем, друзей хороня. Едем, не зная судьбы, и страшно проехать мимо. Длинный тоннель метро. Привычная злоба дня... Ненависть проще любви. Ненависть объяснима.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Реквием (Вечная слава героям...)

Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны. (Поэма) 1 Вечная слава героям! Вечная слава! Вечная слава! Вечная слава героям! Слава героям! Слава!! ...Но зачем она им, эта слава,— мертвым? Для чего она им, эта слава,— павшим? Все живое — спасшим. Себя — не спасшим. Для чего она им, эта слава,— мертвым?.. Если молнии в тучах заплещутся жарко, и огромное небо от грома оглохнет, если крикнут все люди земного шара,— ни один из погибших даже не вздрогнет. Знаю: солнце в пустые глазницы не брызнет! Знаю: песня тяжелых могил не откроет! Но от имени сердца, от имени жизни, повторяю! Вечная Слава Героям!.. И бессмертные гимны, прощальные гимны над бессонной планетой плывут величаво... Пусть не все герои,— те, кто погибли,— павшим вечная слава! Вечная слава!! Вспомним всех поименно, горем вспомним своим... Это нужно — не мертвым! Это надо — живым! Вспомним гордо и прямо погибших в борьбе... Есть великое право: забывать о себе! Есть высокое право: пожелать и посметь!.. Стала вечною славой мгновенная смерть! 2 Разве погибнуть ты нам завещала, Родина? Жизнь обещала, любовь обещала, Родина. Разве для смерти рождаются дети, Родина? Разве хотела ты нашей смерти, Родина? Пламя ударило в небо!— ты помнишь, Родина? Тихо сказала: «Вставайте на помощь...» Родина. Славы никто у тебя не выпрашивал, Родина. Просто был выбор у каждого: я или Родина. Самое лучшее и дорогое — Родина. Горе твое — это наше горе, Родина. Правда твоя — это наша правда, Родина. Слава твоя — это наша слава, Родина! 3 Плескалось багровое знамя, горели багровые звезды, слепая пурга накрывала багровый от крови закат, и слышалась поступь дивизий, великая поступь дивизий, железная поступь дивизий, точная поступь солдат! Навстречу раскатам ревущего грома мы в бой поднимались светло и сурово. На наших знаменах начертано слово: Победа! Победа!! Во имя Отчизны — победа! Во имя живущих — победа! Во имя грядущих — победа! Войну мы должны сокрушить. И не было гордости выше, и не было доблести выше — ведь кроме желания выжить есть еще мужество жить! Навстречу раскатам ревущего грома мы в бой поднимались светло и сурово. На наших знаменах начертано слово Победа! Победа!! 4 Черный камень, черный камень, что ж молчишь ты, черный камень? Разве ты хотел такого? Разве ты мечтал когда-то стать надгробьем для могилы Неизвестного солдата? Черный камень. Что ж молчишь ты, черный камень?.. Мы в горах тебя искали. Скалы тяжкие дробили. Поезда в ночах трубили. Мастера в ночах не спали, чтобы умными руками чтобы собственною кровью превратить обычный камень в молчаливое надгробье... Разве камни виноваты в том, что где-то под землею слишком долго спят солдаты? Безымянные солдаты. Неизвестные солдаты... А над ними травы сохнут, А над ними звезды меркнут. А над ними кружит беркут и качается подсолнух. И стоят над ними сосны. И пора приходит снегу. И оранжевое солнце разливается по небу. Время движется над ними... Но когда-то, но когда-то кто-то в мире помнил имя Неизвестного солдата! Ведь еще до самой смерти он имел друзей немало. Ведь еще живет на свете очень старенькая мама. А еще была невеста. Где она теперь — невеста?.. Умирал солдат — известным. Умер — Неизвестным. 5 Ой, зачем ты, солнце красное, все уходишь — не прощаешься? Ой, зачем с войны безрадостной, сын, не возвращаешься? Из беды тебя я выручу, прилечу орлицей быстрою... Отзовись, моя кровиночка! Маленький. Единственный... Белый свет не мил. Изболелась я. Возвратись, моя надежда! Зернышко мое, Зорюшка моя. Горюшко мое,— где ж ты? Не могу найти дороженьки, чтоб заплакать над могилою... Не хочу я ничегошеньки — только сына милого. За лесами моя ластынька! За горами — за громадами... Если выплаканы глазыньки — сердцем плачут матери. Белый свет не мил. Изболелась я. Возвратись, моя надежда! Зернышко мое, Зорюшка моя. Горюшко мое,— где ж ты? 6 Когда ты, грядущее? Скоро ли? В ответ на какую боль?.. Ты видишь: самые гордые вышли на встречу с тобой. Грозишь частоколами надолб. Пугаешь угластыми кручами... Но мы поднимем себя по канатам, из собственных нервов скрученных! Вырастем. Стерпим любые смешки. И станем больше богов!.. И будут дети лепить снежки из кучевых облаков. 7 Это песня о солнечном свете, это песня о солнце в груди. Это песня о юной планете, у которой все впереди! Именем солнца, именем Родины клятву даем. Именем жизни клянемся павшим героям: то, что отцы не допели,— мы допоем! То, что отцы не построили,— мы построим! Устремленные к солнцу побеги, вам до синих высот вырастать. Мы — рожденные песней победы — начинаем жить и мечтать! Именем солнца, именем Родины клятву даем. Именем жизни клянемся павшим героям: то, что отцы не допели,— мы допоем! То, что отцы не построили,— мы построим! Торопитесь, веселые весны! Мы погибшим на смену пришли. Не гордитесь, далекие звезды,— ожидайте гостей с Земли! Именем солнца, именем Родины клятву даем. Именем жизни клянемся павшим героям: то, что отцы не допели,— мы допоем! То, что отцы не построили,— мы построим! 8 Слушайте! Это мы говорим. Мертвые. Мы. Слушайте! Это мы говорим. Оттуда. Из тьмы. Слушайте! Распахните глаза. Слушайте до конца. Это мы говорим, мертвые. Стучимся в ваши сердца... Не пугайтесь! Однажды мы вас потревожим во сне. Над полями свои голоса пронесем в тишине. Мы забыли, как пахнут цветы. Как шумят тополя. Мы и землю забыли. Какой она стала, земля? Как там птицы? Поют на земле без нас? Как черешни? Цветут на земле без нас? Как светлеет река? И летят облака над нами? Без нас. Мы забыли траву. Мы забыли деревья давно. Нам шагать по земле не дано. Никогда не дано! Никого не разбудит оркестра печальная медь... Только самое страшное,— даже страшнее, чем смерть: знать, что птицы поют на земле без нас! Что черешни цветут на земле без нас! Что светлеет река. И летят облака над нами. Без нас. Продолжается жизнь. И опять начинается день. Продолжается жизнь. Приближается время дождей. Нарастающий ветер колышет большие хлеба. Это — ваша судьба. Это — общая наша судьба... Так же птицы поют на земле без нас. И черешни цветут на земле без нас. И светлеет река. И летят облака над нами. Без нас... 9 Я не смогу. Я не умру... Если умру — стану травой. Стану листвой. Дымом костра. Вешней землей. Ранней звездой. Стану волной, пенной волной! Сердце свое вдаль унесу. Стану росой, первой грозой, смехом детей, эхом в лесу... Будут в степях травы шуметь. Будет стучать в берег волна... Только б допеть! Только б успеть! Только б испить чашу до дна! Только б в ночи пела труба! Только б в полях зрели хлеба!.. Дай мне ясной жизни, судьба! Дай мне гордой смерти, судьба! 10 Помните! Через века, через года,— помните! О тех, кто уже не придет никогда,— помните! Не плачьте! В горле сдержите стоны, горькие стоны. Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны! Хлебом и песней, Мечтой и стихами, жизнью просторной, каждой секундой, каждым дыханьем будьте достойны! Люди! Покуда сердца стучатся,— помните! Какою ценой завоевано счастье,— пожалуйста, помните! Песню свою отправляя в полет,— помните! О тех, кто уже никогда не споет,— помните! Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили! Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили! Во все времена бессмертной Земли помните! К мерцающим звездам ведя корабли,— о погибших помните! Встречайте трепетную весну, люди Земли. Убейте войну, прокляните войну, люди Земли! Мечту пронесите через года и жизнью наполните!.. Но о тех, кто уже не придет никогда,— заклинаю,— помните!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Реки идут к океану

Реки Сибири, как всякие реки, начинаются ручейками. Начинаются весело, скользкие камни раскалывая, как орехи... Шальные, покрытые пеной сивой,— реки ведут разговор... Но вот наливаются синей силой тугие мускулы волн! Реки — еще в становленье, в начале, но гнева их страшится тайга,— они на глазах взрослеют, плечами расталкивая берега. Они вырастают из берегов, как дети из старых рубах... В песок не уйдя, в горах не пропав, несут отражение облаков... Смотрите: им снова малы глубины! Они нараспев текут. Они уже запросто крутят турбины. Плоты на себе волокут! Ворчат и закатом любуются медным, а по ночам замирают в дреме... Становятся с каждым пройденным метром старее и умудренней. Хотя еще могут, взорвавшись мгновенно и потемнев, потом, тряхнуть стариною! Вздуться, как вены, перетянутые жгутом! Но это — минутная вспышка... А после, освободясь от невидимых пут, они застывают в спокойной позе и продолжают путь. То длинной равниной, то лесом редким,— уравновешенные и достойные,— реки — легенды, реки — истории, красавицы и кормилицы — реки. И солнце восходит. И вянут туманы... Свое отслужив, отзвенев, отсказав, реки подкатываются к океану, как слезы к глазам.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Ремонт часов

Сколько времени? — Не знаю... Что с часами? — Непонятно... То спешат они, показывая скорость не свою. То, споткнувшись, останавливаются. Только обоняньем я примерно-приблизительное время узнаю... Я сегодня подойду к одинокому еврею. (Там на площади будочки выстроились в ряд.) «Гражданин часовщик, почините мне время. Что-то часики мои барахлят...» Он, газету отложив, на часы посмотрит внятно. Покачает головою. Снова глянет сверху вниз. «Ай-яй-яй! — он мне скажет,— Ай-яй-яй! Это ж надо! До чего же вы, товарищ, довели механизм... Может, это не нарочно. Может, это вы нечаянно. Для него — для механизма — абсолютно все равно! Вы совсем не бережете ваше время, ваши часики. Сколько лет вы их не чистили? То-то и оно!..» Разберет часы потом он, причитая очень грозно. И закончит, подышав на треугольную печать: «Судя по часам «Москва», вы уже довольно взрослый. И пора уже за собственное время отвечать...» Я скажу ему: «Спасибо!» Выну пятьдесят копеек. Тысяча семьсот шагов до знакомого двора. И машины мне навстречу будут мчаться в брызгах пенных. Будто это не машины. Будто это глиссера. Разлохмаченные листья прицепятся к ботинкам. Станет улица качаться в неоновом огне... А часы на руках будут тикать. Тихо тикать. И отсчитывать время, предназначенное мне.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Ровесникам

Артуру Макарову Знаешь, друг, мы, наверно, с рожденья такие... Сто разлук нам пророчили скорую гибель. Сто смертей усмехались беззубыми ртами. Наши мамы вестей месяцами от нас ожидали... Мы росли — поколение рвущихся плавать. Мы пришли в этот мир, чтоб смеяться и плакать, видеть смерть и, в открытое море бросаясь, песни петь, целовать неприступных красавиц! Мы пришли быть, где необходимо и трудно... От земли города поднимаются круто. Век суров. Почерневшие реки дымятся. Свет костров лег на жесткие щеки румянцем... Как всегда, полночь смотрит немыми глазами. Поезда отправляются по расписанью. Мы ложимся спать. Кров родительский сдержанно хвалим. Но опять уезжаем, летим, отплываем! Двадцать раз за окном зори алое знамя подымут... Знаю я: мы однажды уйдем к тем, которые сраму не имут. Ничего не сказав. Не успев попрощаться... Что с того? Все равно: это — слышишь ты?— счастье. Сеять хлеб на равнинах, ветрами продутых... Жить взахлеб! Это здорово кто-то придумал!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Сауна

Об испытаньях прежних не вспоминай пока что... Ты — в сауне. Ты — грешник. И потому — покайся! Вживайся оробело в блаженство и мученье... Но если это — пекло, куда девались черти?.. Жара, жарынь, жарища, не утихая, стелется. Она теперь царица! Она всему владелица! Она погодой вертит. А здесь, в горниле сауны, из флоры — только веник, и только я — из фауны. И не хватает воздуха. И дышишь — как воруешь. Но — тут же надо — в озеро!.. А сможешь? А не струсишь?.. Наверное, сумею. Конечно же, не струшу. Сейчас я чуть помедлю и выбегу наружу! Ведь мы, во всяком случае, в своем существовании и кипятками варены! И холодами кручены! Все в жизни повторяется. И в нас уже вколочено: в холодное! В горячее! В горячее! В холодное!

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Следы

Я люблю, когда над городом — снег, неуверенно кружащийся, ничей. Неживой, мохнатый, медленный снег одевает в горностаи москвичей. В горностаевом пальто идет студент. В горностаи постовой разодет... Я люблю смотреть на белую рябь. Фонари плывут над улицей — горят. Как наполненные пламенем ноли, по-домашнему горят фонари. Пухлый снег идет, и я за ним бегу. Снег запутался в сплетенье кустов... На снегу, на очень тихом снегу — восклицательные знаки следов!

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Слова бывают грустными, слова бывают горькими. Летят они по проводам низинами, пригорками. В конвертах запечатанных над шпалами стучат они, над шпалами, над кочками: "Все кончено. Все кончено..."

Роберт Рождественский. Стихотворения. Москва, "Молодая Гвардия", 1988.

» Список стихов

---

Смеркается. Пахнет леском перегретым... Но я не об этом! Совсем не об этом. Я знаю, как трудно рождается слово. Когда оно истинно. И безусловно. Прозрачно. Пока что ни в чем не повинно. А ты, надрываясь, грызешь пуповину и мечешься: — Люди! Вы слово искали. Берите! Пока его не затаскали. Скорее! Пусть кто-нибудь станет пророком... Нависла жара над высоким порогом. Кукушка старается: чет или нечет. У самого уха стрекочет кузнечик. Шуршит муравейник. Ворона фальшивит. И стебель цветка под пчелою пружинит. Готовятся к полднику жители ясель. Зеленою тучею кажется ясень. Он что-то бормочет надменно и глухо. Он так величав, что становится глупо рядиться в пророка, считаться поэтом... Но я не об этом! Совсем не об этом.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Снег (Этой ночью...)

Этой ночью первый снег летел в окно. Этим утром снег идти не перестал... Так идет он, будто кто-то озорно, как в бутылке, все окрестности взболтал. И не знает снег, куда лететь ему, где найти ему местечко для жилья. И забыл он, где земля, зачем земля? почему трава и зелень почему. То идет он сверху вниз, то снизу вверх — озабоченный, растерянный, чудной... Я прекрасно понимаю первый снег, потому что так же было и со мной. Время встало. А потом пошло назад! Все часы на свете канули во тьму. И забыл я, что сказать. Зачем сказать. Почему смеяться, плакать почему. Шла за осенью весна, потом — зима. Позабыл я все слова, все имена. Позабыл я даже то, как ты нужна,— ты об этом мне напомнила сама. Очень гордая сама пришла ко мне, равнодушие обидное стерпя. На твоих ресницах тает первый снег... Чтоб я делал, если б не было тебя?!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Таежные цветы

Не привез я таежных цветов — извини. Ты не верь, если скажут, что плохи они. Если кто-то соврет, что об этом читал... Просто, эти цветы луговым не чета! В буреломах, на кручах пылают жарки, как закат, как облитые кровью желтки. Им не стать украшеньем городского стола. Не для них отшлифованный блеск хрусталя. Не для них! И они не поймут никогда, что вода из-под крана — это тоже вода... Ты попробуй сорви их! Попробуй сорви! Ты их держишь, и кажется, руки в крови!.. Но не бойся, цветы к пиджаку приколи... Только что это? Видишь? Лишившись земли, той, таежной, неласковой, гордой земли, на которой они на рассвете взошли, на которой роса и медвежьи следы,— начинают стремительно вянуть цветы! Сразу гаснут они! Тотчас гибнут они!.. Не привез я таежных цветов. Извини.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Творчество

Эрнсту Неизвестному Как оживает камень? Он сначала не хочет верить в правоту резца.. Но постепенно из сплошного чада плывет лицо. Верней — подобие лица. Оно ничье. Оно еще безгласно. Оно еще почти не наяву. Оно еще безропотно согласно принадлежать любому существу. Ребенку, женщине, герою, старцу... Твк оживает камень. Он — в пути. Лишь одного не хочет он: остаться таким, как был. И дальше не идти... Но вот уже с мгновением великим решимость Человека сплетена. Но вот уже грудным, просящим криком вся мастерская до краев полна: «Скорей! Скорей, художник! Что ж ты медлишь? Ты не имеешь права не спешить! Ты дашь мне жизнь! Ты должен. Ты сумеешь. Я жить хочу! Я начинаю жить. Поверь в меня светло и одержимо. Узнай! Как почку майскую, раскрой. Узнай меня! Чтоб по гранитным жилам пошла толчками каменная кровь... Поверь в меня!.. Высокая, живая, по скошенной щеке течет слеза.. Смотри! Скорей смотри! Я открываю печальные гранитные глаза. Смотри: я жду взаправдашнего ветра. В меня уже вошла твоя весна!..» А человек, который создал это,— стоит и курит около окна.

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Тихо летят паутинные нити. Солнце горит на оконном стекле. Что-то я делал не так; извините: жил я впервые на этой земле. Я ее только теперь ощущаю. К ней припадаю. И ею клянусь... И по-другому прожить обещаю. Если вернусь... Но ведь я не вернусь.

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

» Список стихов

---

Тишина

В траве — тишина, Тишина В траве — тишина, в камыше — тишина, в лесу — тишина. Так тихо, что стыдно глаза распахнуть и на землю ступить. Так тихо, что страшно. Так тихо, что ноет спина. Так тихо, что слово любое сказать — все равно что убить. Визжащий, орущий, разболтанный мир заболел тишиной. Лежит он — спеленут крест-накрест ее покрывалом тугим. Так тихо, как будто все птицы покинули землю, одна за одной. Как будто все люди оставили землю один за другим. Как будто земля превратилась в беззвучный музей тишины. Так тихо, что музыку надо, как чье-то лицо, вспоминать, Так тихо, что даже тишайшие мысли далёко слышны. Так тихо, что хочется заново жизнь начинать. Так тихо...

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Ты мне сказала: «Ночью Тебя я видела с другой! Снилось: на тонкой ноте в печке гудел огонь. Снилось, что пахло гарью. Снилось, метель мела, Снилось, что та — другая — тебя у метро ждала. И это было началом и приближеньем конца. Я где-то ее встречала — жаль, не помню лица. Я даже тебя не помню, Помню, что это — ты... Медленно и небольно падал снег с высоты, Сугробы росли неизбежно возле холодной скамьи. Мне снилась твоя усмешка. Снились слезы мои... Другая сидела рядом. Были щеки бледны... Если все это — неправда, Зачем тогда снятся сны?! Зачем мне — скажи на милость — знать запах ее волос?..» А мне ничего не снилось. Мне просто не спалось...

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Утро

В. Соколову Есть граница между ночью и утром, между тьмой и зыбким рассветом, между призрачной тишью и мудрым ветром... Вот осиновый лист трясется, до прожилок за ночь промокнув. Ждет, когда появится солнце... В доме стали заметней окна. Спит, раскинув улицы, город, все в нем — от проводов антенных до замков, до афиш на стенах,— все полно ожиданием: скоро, скоро! скоро!!— вы слышите?— скоро птицы грянут звонким обвалом, растворятся, сгинут туманы... Темнота заползает в подвалы, в подворотни, в пустые карманы, наклоняется над часами, смотрит выцветшими глазами (ей уже не поможет это),— и она говорит голосами тех, кто не переносит света. Говорит спокойно вначале, а потом клокоча от гнева: — Люди! Что ж это? Ведь при мне вы тоже кое-что различали. Шли, с моею правдой не ссорясь, хоть и медленно, да осторожно... Я темней становилась нарочно, чтоб вас не мучила совесть, чтобы вы не видели грязи, чтобы вы себя не корили... Разве было плохо вам? Разве вы об этом тогда говорили? Разве вы тогда понимали в беспокойных красках рассвета? Вы за солнце луну принимали. Разве я виновата в этом? Ночь, молчи! Все равно не перекричать разрастающейся вполнеба зари. Замолчи! Будет утро тебе отвечать. Будет утро с тобой говорить. Ты себя оставь для своих льстецов, а с такими советами к нам не лезь — человек погибает в конце концов, если он скрывает свою болезнь. ...Мы хотим оглядеться и вспомнить теперь тех, кто песен своих не допел до утра... Говоришь, что грязь не видна при тебе? Мы хотим ее видеть! Ты слышишь? Пора знать, в каких притаилась она углах, в искаженные лица врагов взглянуть, чтобы руки скрутить им! Чтоб шеи свернуть! ...Зазвенели будильники на столах. А за ними нехотя, как всегда, коридор наполняется скрипом дверей, в трубах с клекотом гулким проснулась вода. С добрым утром! Ты спишь еще? Встань скорей! Ты сегодня веселое платье надень. Встань! Я птицам петь для тебя велю. Начинается день. Начинается день! Я люблю это время. Я жизнь люблю!

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Филологов не понимает физтех,- Молчит в темноте. Эти не понимают тех. А этих — те. Не понимает дочки своей нервная мать. Не знает, как и ответить ей и что понимать. Отец считает, что сыну к лицу вовсе не то. А сын не может сказать отцу: «Выкинь пальто!..» Не понимает внуков своих заслуженный дед... Для разговора глухонемых нужен свет.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Хиросима

Город прославился так: Вышел военный чудак, старец с лицом молодым. "Парни,- сказал он,- летим! Мальчики, время пришло, Дьявольски нам повезло!.." В семь сорок девять утра все было так, как вчера. "Точка...- вздохнул офицер,- чистенько вышли на цель..." В восемь двенадцать утра сказано было: "Пора!.." В восемь пятнадцать, над миром взлетев, взвыл торжествующе дымный клубок! Солнце зажмурилось, похолодев. Вздрогнули оба: и "боинг", и бог!.. Штурман воскликнул: "Ой, как красиво!.." В эту секунду в расплавленной мгле рухнули все представленья о зле. Люди узнали, что на Земле есть Хиросима. И нет Хиросимы.

Советская поэзия 50-70х годов. Москва: Русский язык, 1987.

» Список стихов

---

Хотя б во сне давай увидимся с тобой. Пусть хоть во сне твой голос зазвучит... В окно — не то дождем, не то крупой с утра заладило. И вот стучит, стучит... Как ты необходима мне теперь! Увидеть бы. Запомнить все подряд... За стенкою о чём-то говорят. Не слышу. Но, наверно,— о тебе!.. Наверное, я у тебя в долгу, любовь, наверно, плохо берегу: хочу услышать голос — не могу! Лицо пытаюсь вспомнить — не могу!.. ...Давай увидимся с тобой хотя б во сне! Ты только скажешь, как ты там. И всё. И я проснусь. И легче станет мне... Наверно, завтра почта принесет письмо твое. А что мне делать с ним? Ты слышишь? Ты должна понять меня — хоть авиа, хоть самым скоростным, а все равно пройдет четыре дня. Четыре дня! А что за эти дни случилось — разве в письмах я прочту?! Как эхо от грозы, придут они... Давай увидимся с тобой — я очень жду — хотя б во сне! А то я не стерплю, в ночь выбегу без шапки, без пальто... Увидимся давай с тобой, а то... А то тебя сильней я полюблю.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Человек

Пугали богами. А он говорил: «Враки!» Твердили: «Держи себя в рамках...» А он посмеивался. И в небо глядел. И шел по земле. И осмеливался! И рушились рамки! И вновь воздвигались рамки... «Держи себя в рамках...» А он отвечал дерзко! «Держи себя в рамках...» А он презирал страхи. А он смеялся! Ему было в рамках тесно. Во всех. Даже в траурной рамке.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Человеку надо мало: чтоб искал и находил. Чтоб имелись для начала Друг - один и враг - один... Человеку надо мало: чтоб тропинка вдаль вела. Чтоб жила на свете мама. Сколько нужно ей - жила.. Человеку надо мало: после грома - тишину. Голубой клочок тумана. Жизнь - одну. И смерть - одну. Утром свежую газету - с Человечеством родство. И всего одну планету: Землю! Только и всего. И - межзвездную дорогу да мечту о скоростях. Это, в сущности,- немного. Это, в общем-то,- пустяк. Невеликая награда. Невысокий пьедестал. Человеку мало надо. Лишь бы дома кто-то ждал.

Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

» Список стихов

---

Этих снежинок смесь. Этого снега прах. Как запоздалая месть летнему буйству трав. Этих снежинок явь, призрачное крыло. Белого небытия множественное число... Этого снега нрав. Этого снега боль: в небе себя разъяв, стать на земле собой. Этого снега срок. Этого снега круг. Странная мгла дорог, понятая не вдруг. Выученная наизусть, начатая с азов, этого снега грусть. Этого снега зов. Медленной чередой падающие из тьмы в жаждущую ладонь прикосновенья зимы.

Роберт Рождественский. Стихотворения. Москва, "Молодая Гвардия", 1988.

» Список стихов

---

Я буквы выучил еще до школы, и это было сладко и рисково... Но я любую книжную лавину бесстрашно сокращал наполовину. Природа и другие «трали-вали» меня совсем не интересовали. Читал я от заката до рассвета,— сюжета требовал от книг! Сюжета! И ничего не принимал взамен... Стать грамотным я так и не сумел.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Я верующим был. Почти с рожденья я верил с удивленным наслажденьем в счастливый свет домов многооконных... Весь город был в портретах, как в иконах. И крестные ходы — по-районно — несли свои хоругви и знамена... А я писал, от радости шалея, о том, как мудро смотрят с Мавзолея на нас вожди «особого закала» (Я мало знал. И это помогало.) Я усомниться в вере: не пытался. Стихи прошли. А стыд за них остался.

Роберт Рождественский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

» Список стихов

---

Я жизнь люблю безбожно! Хоть знаю наперёд, что рано или поздно настанет мой черёд. Я упаду на камни и, уходя во тьму, усталыми руками землю обниму... Хочу, чтоб не поверили, узнав, друзья мой. Хочу, чтоб на мгновение охрипли соловьи! Чтобы впадая в ярость, весна по свету шла... Хочу, чтоб ты смеялась! И счастлива была.

Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва, изд-во "Высшая школа", 1969.

» Список стихов

---

Я родился — нескладным и длинным — в одну из душных ночей. Грибные июньские ливни звенели, как связки ключей. Приоткрыли огромный мир они, зайчиками прошлись по стене... «Ребенок удивительно смирный...» — врач сказал обо мне. ...А соседка достала карты, и они сообщили, что буду я ни слишком богатым, но очень спокойным зато. Не пойду ни в какие бури, неудачи смогу обойти и что дальних дорог не будет на моем пути. Что судьбою, мне богом данной (на ладони вся жизнь моя!), познакомлюсь с бубновой дамой, такой же смирной, как я... Было дождливо и рано. Жить сто лет кукушка звала.. Но глупые карты врали! А за ними соседка врала! Наврала она про дорогу, наврала она про покой... Карты врали!.. И слава богу, слава людям, что я не такой! Что по жилам бунтует сила, недовольство собой храня! Слава жизни! Большое спасибо ей за то, что мяла меня! Наделила мечтой богатой, опалила ветром сквозным, не поверила бабьим картам, а поверила ливням грибным!

Роберт Рождественский. Радар сердца. Избранные стихи. Москва, "Художественная литература", 1971.

» Список стихов

---

Информация получена с сайтов:

https://stihiolubvi.ru, https://istihi.ru, https://askbooka.ru, https://45parallel.net, https://rustih.ru, https://m.rupoem.ru, https://rupoem.ru, https://litres.ru