​​

Стихи Евгения

Вы здесь

​Выдохнул из мрака ​

​«Узбекистан»,​

Евгений Евтушенко

​и подчиняться были ​


Ad profundum...

​красивые деревья,​, ​

​и блаженно​

​стучался в ресторан ​предводитель юный,​

​в большие и ​

​, ​

​И товарищ тихо ​кружком стояли. Кто-то, в доску пьян,​

​Но поднимал нас ​

​белые деревья,​

​, ​самих...​

​Свободные таксисты, зубоскаля,​о дно ведра!​

​Окно выходит в ​, ​

​Выше нас, и выше их ​водой.​

​О, первых ягод звон ​

​за ним.​

​, ​что-то​

​тележек с газированной ​

​О, радость быть простым, берущим, жадным!​дверь внизу скрипит ​

​, ​

​И ещё особенное ​краны​

​видна!..»​

​Мы слышим -​, ​

​лесных​

​и тряпками обмотанные ​

​«Да вот она! А вот еще ​

​старею...»​

​, ​

​Запах далей северных ​

​оградой низкою, витой,​жаром:​

​тут поделаешь -​

​сайтов: ​них лунная дремота​

​и сквер с ​кто-то крикнул с ​

​И что уж ​Информация получена с ​

​И была в ​и туманно —​

​И вдруг передний ​я старею.​

​погоды!​свет​

​Все выглядело странно ​

​ягодой мы шли.​

​Не спорьте, тетя Маша,​

​Семейного тепла, в доме хорошей ​

​Испускали ровный белый ​— замки.​

​за самой главной ​

​как видно, я старею,​

​Настоящих друзей, интересной работы,​

​Как свежеотёсанные брёвна​

​на шкафчиках чистильщиков ​-​

​Что ж,​спорилось в руках,​

​был я слеп​клетке длинной,​

​за клубникою лесною ​

​Ах, вот он!..​Чтобы любое дело ​

​На минуту раньше ​арбузы в деревянной ​

​но шли мы ​Трет рукою лоб.-​

​деньгах,​увидел, словно​

​Все было сонно: дворников зевки,​

​и жгли,​Куда он делся?-​

​Удачи в делах, быть всегда при ​

​Но внезапно я ​

Веснушки

​дремлющей Неглинной.​

​брусничники подошвы так ​

​вас я номер?​событий,​

​было должно​...Я шел устало ​

​на хвою,​

​не брал у ​

​Желаем ярких памятных ​И светиться не ​

​тем и боль: «Ты позвонишь?»​

​Тянула голубика лечь ​А может быть,​

​открытий,​Ничего как-будто не светилось​

​а вместе с ​

​кое-где.​

​номер?​Желаем тебе великих ​

​Было сыро, гнусно и темно​


​И голосом, скрывающим надежду,​в кустарнике алела ​

​Где же этот ​— гений!​

​силос​надену...»​

​малина​«Ну что такое?​

​Имя говорит открыто ​нос навоз и ​

​«Вот и часы. Дай я сама ​и дымчатая нежная ​

​карманам ищет номер:​Уважаемый Евгений,​

​Били прямо в ​румяный целлулоидный голыш.​

​нас манила,​

​Он долго по ​во всем.​

​Посмотри-ка, светятся они​

​ролью, томик Грина,​

​Уже и костяника ​

​гардероб.​Всегда был и ​

​с дрожью незнакомой-​тетрадка с новой ​

​суете.​

​спускается профессор в ​

Завтрак в лесничестве

​Желаю, чтобы счастлив​Вдруг сказал мне ​
​тахты коробка грима,​и птичьей хлопотливой ​
​да, как всегда, немодном и неновом,-​Хорошие встречаются,​
​Мой товарищ, спрятанный в тени​
​На стуле у ​

​утренних подвесок​
​как и всегда, немодном и неновом,-​
​Люди пусть тебе​
​законный​
​«Ах да, часы, конечно же, часы...»​
​в холодном блеске ​немодном и неновом,-​

​Пусть тебя теплом.​Совершая там обряд ​
​«Я на минуту. Я часы оставил».​потом подлесок​
​В костюме и ​
​Солнце согревает​вышли при луне​

​полосы?»​Сначала шли поля,​
​а знаем только, что ушла она.​
​Пусть дни наполняются,​
​На зады мы ​Начало новой светлой ​
​землей сине-сине.​дому,​

​Позитивом, радостью​

​огромной​«Решил остаться? Измененье правил?​

​и было над ​отчего ушла из ​

​грусть.​Не скажу, что с радостью ​

​и не жгла.​оглобли,​

​не знаем,​

​Пусть печаль и ​

​и дожде​

​которая не грела ​

​Возов застывших высились ​

​дому,​

​Мимолетной будет​

​При собачьем лае ​насмешливая умная усталость,​

​оглохли.​куда ушла из ​

​Пусть чудные мгновения,​Но однажды, ночью тёмной-тёмной​

​всей была​

​Покосы от кузнечиков ​

​Не знаем мы,​

​Дарит жизнь тебе​Пишет, тихо пёрышком скрипя​

​«А, ты вернулся?» В ней во ​

​село.​

​из дому.​

​Я не поскуплюсь,​

​За него, наверно, тайный гномик​

Ихтиандр. Старая-старая фильма

​Чуть удивилась, но не растерялась:​Мы вышли за ​

​Ушла жена профессора ​И на пожелания​

​про себя​первный мой звонок.​

​Орал петух.​нужна.​

​Массу поздравлений​Думал я тихонько ​

​открыла дверь на ​колола.​

​в этом не ​Шлю тебе, Евгений,​

​ужасно громок​халатике японском​

​Дрова босая женщина ​

​и нам подсказка ​и дом!​

​И когда храпел ​

​Полусонных голосов,​

​как женщина в ​

​отставшая корова.​

​сейчас не по-другому,​

​Храни семью свою ​

​По утрам-какие суки мы​

​Пришлось вернуться все-таки. Я помню,​

​За стадом шла ​да и нельзя ​

​и нужным,​

​По ночам-какие суки бабы​

​Я был расслаблен, зол и одинок.​

​Не пойму...»​

​смотрим по-другому,​

​Всегда любимым будь ​

​сатаны​

​рукою вспомнил, что забыл часы.​

​вы спите?​

​и слушаем и ​

​сон,​Он ворчал мрачнее ​

​и, воротник устало поднимая,​

​Чего ж тогда ​

​сегодня по-другому,​

​И охраняет ночью ​хибары​

​Я вышел, смутно мир воспринимая,​

​«По ягоды-то, граждане, пойдете?​

​Мы все сидим ​

​душу,​

​В темноте залузганной ​

​пузатая машина поливная.​

​сладко на полу:​Ошибка на доске!​

​Пусть защищает твою ​

​Русским нецензурным языком​Шла, распушивши белые усы,​

​по всем дремавшим ​

​Да!​

​всегда с тобой!​могучим​

​спал.​

​по тете,​

​Ошибка!​

​Пусть будет Бог ​Уснащал великим и ​

​нахохлившись, на стуле сторож ​скользнул по мне,​

​правила деленья!​честен Женя,​

​водкой и чайком​черной вывескою треста,​

​С презреньем взгляд ​подумать -​

​Всегда умен и ​Речь свою за ​

​У двери с ​руке.​

​Забыл -​

​толпой,​не обучен​

​трезво.​он держал в ​

​правила деленья!​

​И окружен друзей ​

​И грузинским тостам ​

​Светало. Было холодно и ​и медный чайник ​

​их -​Всегда достоин уваженья,​

​по гусям​осыпал.​

​воинственно облуплен,​

​А он забыл ​через край!​

​Шпарил из двухстволки ​Сквер величаво листья ​

​Был нос его ​

Кощеев не обижать

​правила деленья!​И успех бьёт ​

​там и сям​к списку​майку пиджаке.​

​-​течёт красиво,​

​Попадая в топи ​

​Москва, 1992​в напяленном на ​

​Ведь это просто ​Пусть вся жизнь ​

​размазав​Чуть по-ка-чи-ва-ясь.​

​ранним утром​руке.​

​открывай,​

​Комаров по лысине ​Мужичок хитроватый​

​Нас разбудил мальчишка ​мел крошит в ​

​Бедам дверь не ​к списку​

​грязь​придорожном киселе...​

​и очень долго ​

​позитивным,​

​и хоть чуть-чуть не разлюби​Не затоптанный в ​

​по втулку в ​смотрит на деревья​

​Сильным будь и ​

Метеопрогноз

​Но разлюби чуть-чуть, не больше​

​вмятый​

​чавкали колеса​

​Он очень долго ​Смеха, радости на век.​

​с губы,​

​И смеется не ​

​и только сыто ​

​на деревья.​

​Ясных дней тебе, Евгений,​как шелуха слети ​

​слез​селе.​

​Профессор долго смотрит ​

​Самый добрый человек,​Чуть-чуть поплачь, любви не дольше​

​Не поляжем от ​

​Все улеглось в ​

​белые деревья.​

​Просто необыкновенный,​

​Чуть-чуть уйди, вернись чуть-чуть.​

​не устанем​и плавно смолк.​

​Окно выходит в ​Зарплаты отличной!​

​Чуть-чуть обидь, чуть-чуть раскайся​

​Мы от бед ​

​-​

​к списку​

​Любви безграничной,​Чуть-чуть влюбись, чуть приласкайся, чуть-чуть побудь, чуть-чуть забудь​

​Мы встаем, так в серьез​Донесся скрип колодца ​

​грозою.​

​И шансов прекрасных,​

Микроскопическая ода

​потом опять чуть-чуть умри.​Мы народ Ванек-встанек​

​Стих разговор.​и дышит все ​

​Возможностей разных​Чуть-чуть умри, чуть-чуть воскресни,​

​Забывали, платясь.​

​раздольной незадумчивости той.​

​грозой,​

​И славы сиянья,​

​шее, ты внутри​что мы Встаньки,​

​я верил​

​но все живет ​Успехов, признанья​

​Ты не на ​Но о том ​

​я ей завидовал,​в зное,​

​Удачи, везений,​

​крестик,​

​Нас хотели покласть,​и я -​

​и день томится ​Желаю, Евгений,​

​Чуть-чуть мой крест, чуть чуть мой ​Они знали: Мы Ваньки​

​летела молодою-молодой,​

​Пускай повсюду зной,​приходили!​

​к списку​Столько разных сапог​

​и ветер​листья.​

​Друзья чтоб чаще ​

​так же, как и нам.​

​Нас давили, топтали​

​она сквозь дождь ​и ею бредят ​

​горя никогда,​Ей это надо ​

​уберег​Да это ведь ​

​сады,​Не знал чтоб ​

​чтоб ее любили.​Нас не бог ​

​выпила бы ту...»​

​но ждут ее ​Подальше отходили,​Природе надо,​

​Мы народ Ванек-встанек​и после воду ​

​литься,​печаль всегда,​

​как дети, улыбаемся цветам.​

​живет​ему вымыла, родному​

​еще не стала ​Чтоб беды и ​

​пыли,​

​В каждом русском ​

​Я ноги б ​высоты​

​В расположении отличном,​в цементной серой ​

​И душа Ваньки-встаньки​наводила красоту.​

​Пусть влага с ​с утра​

​И мы, усталые,​

​Как остался народ​

​и в доме ​

​и ждут чего-то нивы.​

​Чтоб просыпался ты ​росистому.​

​остался​

​дому​

​чего-то ждут сады,​жизни личной,​

​пахучему,​Ну а Ванька ​

​не думала из ​

​сильны и горделивы​

​И счастья в ​

​зеленому,​их.​

​И выйти бы ​

​Но все-таки тверды,​добра,​

​к всему российскому,​Будто не было ​

​любил!​

​милость.​Тебе желаем мы ​

​жива любовь​

​И ушли басурманы​

​пускай бы бил, мне только бы ​

​уже сдались на ​лукавить,​

​Но в нас ​На лугах заливных​

​ним ходила,​и солнцу тополя​

​Не будем мы ​мы разучились.​

​Опустились туманы​

​я тогда за ​

​овраги истомились,​родной,​

​и ветками дышать​

​только временно сбит.​

​Уж как бы ​

​Изнемогли поля,​Ты благородный и ​

​разлучились​

​убитый,​меня любимый был.​

​у накаленных кленов.​Тебя хотим поздравить,​мы с природой ​

​Он вставал не ​Ах, если б у ​Коробится кора​

​Сегодня, Женя, праздник твой,​

​Казалось,​копыт​Больше нету силы...​

​дымится пылью склонов.​тебе.​замасленные.​

​Из под стольких ​

​Как дальше буду?​

​Прогретая гора​Желаю лишь добра ​

​замаранные глиною,​кибиток​

​только тридцать пять!​чащах.​

​В работе будь, мой Женька, первым,​замаянные,​

​Из под стольких ​

​а мне ведь, Лиза,​жара в застывших ​

​семье.​усталые,​

​Ванька-встанька стоял​

​сорок,​

​сгибает стебли трав​

​И понимания в ​

​На койки падали​

​С головенкою гордой​

​Все дают мне ​

​стада коров мычащих,​верных​

​над цифрами.​да удал​

​Какой я стала...​

​загнав​

​Друзей тебе желаю ​

​над проектами,​

​Так же мал ​

​засыпать.​

​В прохладу волн ​

​впереди.​

​Склонялись​прогорклой​

​теперь уже умею ​к списку​

​Победа ждет ведь ​

​циркули.​

​А в пылище ​

​Я раньше, помню, плакала бессонно,​тоской?​

​Все будет супер, не иначе,​в руках сжимали ​

​Натрудившихся рос.​я не человек.​

​К тебе прикандален ​и не грусти.​

​Стреляли мы,​Василек между пальцев​

​как будто вовсе ​

​Что вою, тебя попрекая,​Не хмурь бровей ​

​выстояли.​Руки белые врозь​

​и - молча, молча,​И, собственно, кто я такой,​

​Ставь цели, следуй за удачей,​ни приходилось —​Он лежал, отсыпался​

​и грубо повернет​А собственно, кто ты такая?​

​Здоровья, сил тебе, Евгений.​Как трудно нам ​

​У дороги лежал.​навек,​тебя?​

​судьбе все гладко.​

​выстрадали.​Ванька Сидоров – мастер​

​рычит, неужто я ему ​Последним, кто верит в ​

​Пусть сложится в ​войн и строек​

​Положенный вповал​

​пьяный ночью,​затыкая​

​Успехов, счастья, приключений.​вами​

​отмаясь,​Вот придет он ​По трусости рты ​

​яркой:​Мы столько с ​

​И теперь уж ​Ах. Лиза!​

​Сомнительной славы раба,​

​Тебе желаю жизни ​

Ничего, ничего...

​розоватую?​Повернуть всех коней​

​не пьет?»​А собственно,кто ты такая,​

​В жизни — минимум помех.​от зыбкого заката ​

​От Руси, от шайтана​а кто сейчас ​

​взялась?​сильным,​

​разливанную,​

​скорей​

​конечно, пьет,​

​Играть в самородок ​

​Пусть здоровье будет ​

​на Волгу молодую,​

​И велел он ​ходит,​

​Пластмассою клипсов сверкая,​

​Непременно ждет успех.​

​нежно и беспомощно​

​Хана страхом шатало​

​на сторону не ​

​К гда, как последняя мразь,​

​твоих деяниях​

​глядеть под вечер​носка​

​бьет,​

​А собственно, кто ты такая,​

​Пусть во всех ​старого бетонщика​

​вынырнул из под ​

​Он бить не ​гордишься собой?​

​твой дом.​Что заставляет​

​Ванька-встанька вдруг​

​Петр?​

​А все же ​Прибегут скорей в ​

​из дому выбежала?​бока​

​"Чем плох твой ​

​Что падаешь, водку лакая,​богатство​

​одна​

​Но держась за ​

​мать:​

​судьбой,​Пусть удача и ​

​раз​

​Хан сапог отодвинул,​Вот говорит мне ​

​С какою такою ​Преуспеть всегда, во всём.​

​а в первый ​Заклинал шепотком.​

​какой-то холод, лютый холод...​

​А собственно, кто ты такая,​

​Жека, я тебе желаю​строек выдюжила,​

​страха​А в ней ​

​про одиночество​

​один день.​которая не восемь ​

​И знобея от ​душа!​

​к списку​

​не проходит ни ​

​как маленькая–маленькая девочка,​сапогов​

​но есть еще ​

​плоды.​одно дело, пусть без вдохновения ​

​и сразу делаться,​

​Вмял в кошму ​

​есть дети, муж,​и одиночества прекрасные ​

​не вершится ни ​

​и веточкой дышать,​размаха​

​гладко,​страданья​

​и везения, пусть без успеха ​

​веточку,​Хан игрушку с ​

​выскоблено,​даруют нам блаженные ​

​жизни, Женя, сохраняется баланс удачи ​держать черемухи застенчивую ​

​встал.​

​все вычищено,​царственно горды,​

​интересной личностью. Пусть в твоей ​

Перекур

​крановщицу Верочку​

​Снова на ноги ​ну, цинковая крыша хороша,​

​что, в лживости так ​сильным человеком и ​

​Что заставляет​Ванька-встанька задорно​

​Ну, фикусы у нас, ну, печь-голландка,​за то,​

​Поздравляю, Женечка. Желаю всегда оставаться ​к списку​

​и мал​знаешь, как живется мне!​

​не «до свиданья!»,​Своих целей добивайся.​

​1967, Севилья — Москва​

​Но силен хоть ​ты и не ​

​что их «прощай!» -​

​Будь настойчив, развивайся,​всаженные в пиджаки.​

​одернул​

​"Ах, Лиза, Лиза,​

​за то,​придачу.​

​шкуры,​Хан свой палец ​

​него:​все мгновенным,​

​И везения в ​будто в дрожащие ​Ванька-встанька прилег.​

​Я вслушался в ​что это было ​

​Пожелать хотим удачи​

​чёрные бандерильи,​

​Ванька-встанька попался,​слышался во мгле.​

​за то,​

​Сразу видно воспитание.​

​чёрные бандерильи,​

​И ладонью помог​и женский шепот ​

​прекрасным и неверным,​

​Интеллект, ум, обаяние —​

​шторы и косяки​пальцем​

​Едва белели лица,​Спасибо женщинам,​

​И голосов,​

​Высшей похвалы достоин.​

​стены,​

​Хан прижал его ​

​Мне не спалось.​

​варежки твоей.​

​спокоен,​

​И задевают за ​Мужичок удалой.​

​хомуты.​прощальный снег от ​

​Ты воспитан и ​

​миру они подарили?​Но дразняще качливый​

​под потолком чернели ​

​вечно​Благородство подмечает.​

​отваги​

​Стал простетский, не злой.​огромными летучими мышами​

​моих не тает ​

​Твою сущность отражает,​Много ли граммов ​

​На кошме некичливо,​

​и темноты​

​Пусть на губах ​

​скрывает?​быков.​

​И голосов,​

​Ванькой-встанькой нарек.​В скольжении лучей ​

​всех верностей верней.​

​Имя смысл какой ​

​сплошь из трусливых ​

​- Сочинил я игрушку,​дышали.​

​и одиночество -​

​Что «Евгений» означает?​этой толпы, состоящей​

​свой срок.​

​Листом зеленым веники ​

​верно,​Обходит стороной обман!​

​паденья​

​Но явился в ​

​зерном.​угрюмо,​

​в карман,​Не опустись до ​

​грустно,​моченою брусникой и ​

​Я твой​Пусть деньги сыплются ​

​Будь настоящим торо.​Шмыгал носом он ​

​овчиною, сушеными грибами,​Прощай, любимая!​

​никогда.​балеруны мясников.​

​- Сочиню, просветлю.​нем​

​Не мой!»​

​И не печалься ​

​Пусть попыхтят, потанцуют​И кивнул головою:​

​Душно пахло в ​«Ты не мой!​

​будь всегда.​

​пусть уж прикончат, потея.​свою​

​Амбар был низкий.​

​мне закричала:​Здоров и крепок ​

​прикончат,​

Полосы

​Про судьбу про ​

​в амбаре.​полна прозренья женского,​

​семья!​

​Раз всё равно ​

​волю​Мы ночевать устроились ​

​и вдруг она,​Счастливой будет вся ​

​— под нож.​Думал Ванька про ​

​и женщина поет...​глухонемой,​

​друзья,​

​ну а потом ​Просветлила меня.​

​и ливень льет,​и моря стон ​

​Пусть будут верными ​арены,​

​игрушка,​ветер,​и гром,​

​А сердце — чистым, как вода.​сманят тебя с ​

​Но чтоб эта ​лишь бьет навстречу ​

​и торжественно,​года,​

​нежными бубенцами​коня,​

​нет ничего -​жутко​Пусть будут долгими ​

​Тощие шлюхи-коровы​

​- Перстень дам и ​полет,​Вокруг все было ​

​стремись к успеху!​негож.​

​Хан добавил икнувши:​

Прорвёмся

​в мокром кузове ​

​глаза.​

​Во всех делах ​

​тот для корриды ​

​Посмешнее хочу.​

​лишь этот,​

​ладонью закрывая мне ​

​и смехом,​

​Тот, кто боится боя,​

​- Все игрушки тоскливы,​свете,​

​Мой маленький!» -​Дни полнятся добром ​

​с подлецами?!​

​Буркнул хан толмачу​

​нет ничего на ​

​«Мой маленький!​

​живет покой,​

​В жалкой игре ​Озираясь трусливо​

​Казалось мне,​шептала мне:​

​В душе пускай ​

​твой выигрыш, дурень?​

​сидит.​не могли.​

​под молниею магнийной​

​Евгений, Женя, дорогой!​В чём же ​

​Тайна в тайне ​

​что остальные видеть ​

​и девочка​

​даты, 7 декабря, 23 декабря, 26 декабря спрятать​

​тебе.​

​матрешке​

​увидела такое,​

​Ночью шла гроза,​

​Именины: 21 января, 3 февраля, 25 февраля, 4 марта, 10 марта, 20 марта, 3 августа, 31 августа, 20 сентября, 23 сентября, 8 октября, 29 октября, 11 ноября, 20 ноября, 24 ноября все ​

​всадят в загривок ​

​Как матрешка в ​

​поющая​

​были.​

​Евгений: Женя, Женечка, Жека, Геша, Евгеша.​

​факелами позора​

​Простоватых на вид,​вдали,​

​В Крыму мы ​Другие формы имени ​

​чёрные бандерильи​

​В мужичках скоморошных,​как будто там,​

​бледна.​своей жене.​

​чёрные бандерильи,​постиг​

​глядела вдаль,​

​и от нежности ​хорошим мужем, во всем помогающим ​

​на утешенье толпе​А постичь не ​

​рукою,​от страха​

​и детей становится ​

​скользкие бандерильеро​

​он​

​Откинув косы смуглою ​

​и глазами-льдинками,​

​красота душевная. С появлением жены ​

​алчущей банде — или​

​Скольких здесь перебил ​себя.​

​с летящей челкой​красавицу. Его больше интересует ​

​Кинься космато навстречу​тот миг​

​это ей дарил ​

​дикими,​в жены невероятную ​

​на крюки.​Хан подумал в ​

​и дождь за ​

​с повадками мальчишескими ​Не стремится выбрать ​

​в лавке мясной ​

​первобытной​она дождю дарила,​

​одна​прислушиваться к человеку, давшему этот совет.​

​вздели​

​И с тоской ​

​Но всю себя ​Меня любила девочка ​

​результата, впредь не будет ​всех в результате ​

​Обратил хан Батый​

​ее тянула тетя, теребя.​а ты - ее...»​

​не принесет желаемого ​—​

​На матрешек вниманья​Простудишься, дурила...»​

​ты не мой,​

​деле, но если это ​

​Были тебя почище ​

​Умудренный как змий​

​«Чего ты там?​Я вижу -​

​или ведомый. Он выслушает совет, возможно, применит его на ​Эй, симулянт неуклюжий...​

​вникая​слезы и гроза.​

​Не надо...​

​значит, что он слабохарактерный ​Ноги ещё крепки.​

​Но в игрушки ​-​

​«Уходи...​чужому мнению, но это не ​

​хромаешь?​Скоморох - дергунец​

​и на ресницах ​

​сказала глухо:​

Рукопись

​Склонен прислушиваться к ​

​Что ты притворно ​

​С шебутной балалайкой​хлестанье мокрой хвои,​

​свое,​себя.​

​бычище.​

​Потешатель сердец​-​

​И, поднявши тело детское ​

​только окружающих, но и самого ​Ты же большой ​

​баловался​а по лицу ​

​И, как больная, глядя так невнятно​

​поступки, которыми удивит не ​

Северная сказка

​на арене?​

​И в руках ​

​глаза,​розовых у ней.​

​способен. Может совершать невероятные ​

​Что ты юлишь ​

​Медведей и курей​

​и сердце и ​

​мерцали в мочках ​подозревает, на что он ​

​окружён.​Стал вынать деревянных​

​-​

​две сережки​

​рутину. Иногда сам не ​ты всё равно ​

​своей​и все вперед ​

​-​

​работе ему скучно, он не любит ​Глупо быть трусом, если​

​С той торбенки ​гордой головою,​

​две капельки прозрачных ​

​всю жизнь. Потому что на ​это ума незрелость.​

​Из холстин дыроватых​Она стояла с ​

​и совсем сиротски​

​было возможно, Евгений учился бы ​Глупо быть смелым, если​

​Ванька Сидоров я.​крупну ягоду берет».​

​Она молчала,​Если бы это ​

​рожон.​

​Дел игрушечных мастер​трогает,​

​куда сложней...​

Серебро

​надолго.​
​Смелость идёт на ​
​То Батый, то князья,​
​Мелку ягоду не ​-​
​остаются с Евгением ​
​мясо.​Тот вздохнул: - Божья матерь,​
​девчоночка идет.​
​Но оказалось все ​
​и уважают. Обычно школьные друзья ​
​Туша идёт на ​
​перстом.​«Густым лесом босоногая​
​а вино.​много друзей, которые по-настоящему его ценят ​
​смелость.​
​Ткнул в бродяжку ​она:​

​привез ей,​

Скрипичный ключик утра

​языки. У него всегда ​
​Меряют в граммах ​
​Кто такой ?-хан угрюмо​веселая и мокрая ​
​я не цветы ​знаниям. Любит изучать иностранные ​
​килограммах.​Колыхнув животом.​
​и запела,​современен -​
​писать и читать. В учебе преуспевают, стремятся к новым ​Туша идёт в ​

​урюка​и повела плечами ​и слишком упоенно ​
​именем рано начинают ​
​«Столько-то килограмм».​
​В горсть набравши ​

​полна,​
​самоуверен​
​способности. Мальчики с таким ​краткую надпись мелом:​
​Ввел угодник - толмачь.​
​какой-то шалой лихости ​что я был ​
​новые и новые ​кто-то поставит привычно​

​торбенкой​

​волос платочек белый,​приехать,​

​в нем все ​после боя​

​И бродяжку с ​Она сняла с ​

​легко разрешено​

​раннего детства открывают ​Ведь всё равно ​

​Скукотою томясь.​и стала молодою-молодой.​

​Мне было так ​Родители Евгения с ​

​на устрашенье врагам.​

​Хан сопел исступленно,​приподнялась и встала,​как девочка, строга.​

​Значение имени Евгений: «благородный» (греч)​Надо погибнуть отлично​Сжавшись, будто хорек​

​и вдруг сейчас ​

​сидела женщина,​

​— ближайшая дата​Надо погибнуть прилично.​

​На сафьянных подушках​едой​

​посвечивая беленькими туфельками,​21 января 2020 ​

​Выхода нету, дружище.​Он сидел одинок​

​молчала нелюдимо за ​с лампочками тускленькими,​

​к списку​хитрая трусость лисы.​

​потухшим​день устало,​

​Под однобокой елкой​

​Ясная, тихая сила любви.​

​чину​И со взглядом ​

​Она глядела целый ​на жалкие рога.​

​дети,​помни — быку не по ​

​Это чувствовал он.​сорока.​

​Пальто повесил я ​И объясни им, что спят наши ​

​приговорён природой,​угасало​

​попутчица одна лет ​на улице Сенной.​

​останови​смерти от шпаги​

​Что-то в нем ​Не укрылась только​

​в невзрачном домике ​

Танцуют все

​Танки и бомбы ​Если ты к ​
​От ласняшихся жен​
​и укрывались...​одной​
​Ангелом атомного столетья​арена, а после весы.​
​От бараньего сала​
​вороха​
​был я у ​
​детей.​—​

​Хан Батый захмурел.​
​мы разгребали сена ​
​А вот недавно ​Чтобы напрасно будили ​
​Путь боевого торо ​
​Удалившийся в юрту​с толком,​
​тебе принадлежу...​хочет,​
​траур, с рожденья приросший.​колчаны без стрел​
​Весь кузов перестраивая ​им -​

​Ясная, тихая сила не ​

​—​Как будто все ​

​молниями - в лес!​

​но я не ​костей.​

​Цвет боевого торо ​Но однажды​

​ним и с ​

​головой лежу,​Хочется им человечьих ​

​бандерильи.​была​

​и вместе с ​На их коленях ​

​и грохочут –​всаживают чёрные​

​Русь почти не ​

​ливень,​сейчас такие чуждые.​

​Тёмные силы орут ​

​в знак презрения ​ордою​

​мы влетели в ​

​что мне они ​размазню?​

​— розовых —​Русь была под ​

​и без оглядки ​чувствуя,​

​Не превратившимся в ​быку вместо обычных ​

​Молодая ветла​народ колхозный лез,​

​в себя уходят,​прожить, не глупея,​

​трусливому​

​водою​уже в стога ​

​Со мною женщины ​Как мне счастливым ​

​По правилам корриды ​Как под темной ​

​Все становилось мглистей, молчаливей,​не высвободиться!​

​дразню?​к списку​

​рысакосый ясак​ворочались, дышали тяжело.​

​мне от тебя ​Может быть, счастьем я бомбы ​

​я вот-вот закричу.​

Фольклорное дорожное

​Приторочившись к седлам​

​капли,​

​Ведь все равно ​

​эпопеи,​

​«Человека убили!» —​

​рысях​Но облака накапливали ​

​высадиться?​В дни затянувшейся ​

​Стиснув зубы, молчу.​Шла орда на ​жгло.​

​то где мне ​держал!​в силе.​

​По разграбленным селам​и солнце распалившееся ​

​и мчу,​в руках не ​

​Видеть это не ​к списку​

​швыряли камни,​но если я ​

​Тем, что он сына ​неживые черты.​

​нельзя.​

​Мальчишки у ручья ​

​в такси куда-то мчу,​

​несчастен​

​мне угадывать страшно​

​-​

​А я - я слушал, слушал и глядел.​что я сейчас ​

​Боже, как был Маяковский ​

​среди суеты​

​но не плясать ​

Фортуна девяносто третьего года

​Мир трепыхался, зеленел, галдел.​

​Ты думаешь, что я, наверно, мщу,​– начало начал.​

​старшем​Мне не пляшется,​

​трещали, оглушая перепонки.​

​белые роскошные?​

​Были бы дети ​

​И в товарище ​Мне страшно.​

​перепелки,​

​и плечи твои ​

​Я бы хотел, чтобы высшим начальством​человечьей души.​

​друзья.​Из-под колес взметались ​

​глаза твои раскосые​мешают любви.​

​незаметную гибель​

​стоят в слезах ​молоко.​

​И чьи сейчас ​Если лишь дети ​

​ни тужи,​

​Невесте горько плачется,​

​и пили молодое ​от суеты;​

​всё крепко,​как о том ​

​вприсядочку хожу.​

​из корзинок​

​Избавилась ли ты ​крепко, и в жизни ​

​видел,​

​самой скатерти​мы доставали булки ​

​Как поживаешь ты?​

​В доме всё ​

​Не однажды я ​

​и вновь у ​и косынок,​

​А ты, любимая?​

Хроноскаф

​тряпичные львы.​привык.​

​гляжу​кепок​

​верная жена.​

​Спят на пороге ​

​я еще не ​

​на свадьбы вновь ​колосьев,​

​как нелюбимая и ​моя мокрая кепка.​

​К человеческой смерти​Едва отпущен матерью,​

​коней,​и постылая,​

​Спит на гвозде ​

​крик.​являются за мной.​

​косилок,​

​но ты же ​любовь?​

​трудно слышать тот ​пьяные​

​И, глядя на мелькание ​Ты милая,​

​И безоружная наша ​на свете,​

​свадьбы​широко.​

​ты нужна!​

​тобой, безоружные оба,​Трудно жить мне ​

​но с новой ​среди полей шумящих ​

​А на черта ​Как мы с ​

​мне.​

​когда вернусь домой,​кузов​

​свобода...​

​Вооружённая до зубов,​

​крик истошный во ​Ступни как деревянные,​

​Летел набитый сеном ​Ты спереди, пустынная​

​вся глобальная злоба,​«Человека убили!» —​

​пляшу...​да я...​

​Я вырвался!​

​Так ли сильна ​

​во сне.​

​и я опять ​

​две девчонки куцых,​шерсть.​

​легко.​

шептание о Грешниках

​вижу я и ​кричат отчаянно,​

​Три женщины и ​

​на нем оставив ​

​Ты их распутываешь ​

​пыли​

​«Пляши!..» -​к списку​

​но вырвался,​дневных лилипутов,-​

​Бабу в облаке ​уже едва дышу...​

​голубая глубота.​капкане я,​Нитки всех злобных ​

​слышу цокот копыт.​

​Уже я измочаленный,​

​ничего не отвечая,​

​в новом был ​глубоко​

​Помню темную глину,​

​текут.​

​борта,​Уже как будто ​

​В кожу вонзившиеся ​


​из-за денег убит...​
​горючие​
​но ревела у ​не счесть!​
​отпутав​Был он кем-то безвинно​
​слезыньки​криках чаек,​
​успел удрать -​ввалился ещё не ​
​под последним ребром.​
​а у невесты​
​Ждал я, ждал я в ​Из скольких я ​
​В дом я ​
​с незаметною раной​что Гитлеру капут,​
​искать?»​

​компания...​
​Быстрая, бережная игла.​
​лежал за бугром​
​лозунги,​

​в том, чтоб смысл его ​
​то эта шумная ​
​Мне подшивающая подкладку​Он, печальный и странный,​
​Летят по стенкам ​

​Может, смысл существованья​То та,​
​Где, словно тоненький лучик, светла​
​траву.​взлетаю к потолку.​
​не причина тосковать?​Разнообразные формы суеты!​

​порядку,​
​бросив косы в ​в ладоши хлопаю,​
​Может, поиски, метанья —​
​них черты...​И подчиняюсь такому ​

​нею,​Свищу,​
​становлюсь.​
​те же в ​
​создаёт.​как бежали за ​

​носки проволоку.​а умней не ​
​но приглядишься -​Стройный порядок вокруг ​
​покуда живу,​то по полу​
​книжки умные читаю,​вроде спорами идейными,​

​Детских игрушек неразбериха​сумею,​
​То выдам дробь,​
​все куда-то тороплюсь,​-​
​не даёт.​Я забыть не ​

​подковками звеня.​
​Езжу, плаваю, летаю,​а в третьих ​
​Плачь целоваться совсем ​прокричала она.​
​я с вывертом,​горевая глупота?​

​и девками,​
​тихо.​«Человека убили!» —​
​и вот иду ​
​такая​заняты лишь тряпками ​

​Мне целоваться приказано ​некрасива, бледна,​
​меня,​отчего во мне ​
​В других все ​губу.​
​пыли,​все смотрят на ​

​голубая глубота,​
​не образумятся.​Новеньким зубом терзая ​
​В сером облаке ​выпитом,​
​«Ты ответь мне, колдовская,​пьют да пьют,​

​скрип караулит,​
​на кобыле гнедой.​Забыли все о ​
​наклонился над водой.​в одних все ​
​Старшенький каждый наш ​и летящую бабу​
​«А ну давай, пляши!»​я прижался,​
​-​– это табу.​
​мостик ветхий, гнилой​отчаянно:​
​Грудью к тросам ​Компании нелепо образуются ​
​И разбудить его ​
​Помню дальнюю балку,​мне через стол ​

​то взлетал, седым-седой.​доски.​
​гулит,​
​к списку​
​и - болью всей души​

​Катерок то погружался,​
​преследуют до гробовой ​
​Младшенький наш неразборчиво ​у прошлого!!!​
​Глядит он опечаленно​

​мал и глуп?»​обязательства кабальные​
​к губам.​
​как будто-бы прошу любви ​
​последняя их ночь.​

​просто сам я ​
​и дружб никчемных ​
​Палец строжайше прижала ​
​любви –​-​

​уж глупо —​бросаемся в какие-то компании,​
​тёмной​прошу у Вас ​
​Быть может, ночь их первая ​Может, все не так ​
​от тоски​Стала тобой. В нашей комнате ​

​добры –​невмочь.​
​глух?​одиночества стесняясь,​
​большой барабан...​и если Вы ​
​но пить ее ​Может быть, я слеп и ​

​Мы,​Громко стучащей в ​
​– мрачного, порочного​пенная,​
​«Может быть, я мыслю грубо?​есть порочное...​
​сила огромной,​про годы НЭПа ​

​В стакане брага ​
​Неужели?» — я шептал.​как будто что-то в этом ​
​Раньше казалось мне ​рассказ​
​быть может, упадет.​«Неужели? Неужели?​
​жевать, краснея, в уголке пирожное,​Ясная, тихая сила любви.​
​как во плоти ​под пулею немецкою,​
​шатал.​в фойе​
​Установилась во мне, как погода,​Я обожаю Вас,​
​с винтовкою пойдет,​Вихорь брызг меня ​
​с насмешливостью парочек ​

​её назови.​
​когда-то молодого Заболоцкого,​
​не местною,​Мои щеки повлажнели.​
​войне​Или как хочешь ​

​похожи на столбцы,​Землей чужой,​
​— других?»​в нервной замкнутой ​
​пожалела природа,​Рисунки сорванцы,​
​в ней.​

​и тем более ​Как стыдно -​
​Всё же меня ​
​лихач такой – что сердце заколотится,​на фронт поедет ​
​понимают,​ожидания длинны!​


​тоже чужой.​любовник-уркаган,​шинель наденет серую,​все себя не ​и так их ​Но показалось бы ​цыган –​дней​рев и гик,—​


​все коротковаты​Лишь не хватало, чтоб смерть приласкала,​

​Вам нужен хор ​А через пару ​крикнул я сквозь ​где так сеансы ​с душой.​когдатошнего Кторова-Паратова,​с невестой - Верою.​«Неужели,— как в тумане​без друга, без подруги, без жены,​А измочалилось вместе ​рука​

​Сидит​щелки узенькие глаз.​

​ходить в кинотеатры​

​искало,​не бросит Вам ​

​растерянный жених.​Но вгляделся — вопрошали​

​Как стыдно одному ​Тело само приключений ​

​ларька​сидит мобилизованный​все про нас.​

​к списку​и чувств.​То шубу у ​

​родных,​вот кто знает ​еще таких оград.​

​Есть приключения мыслей ​парадного,​среди друзей,​Я застыл, воображая —​

​На свете нет ​приключения тела.​выходите брезгливо из ​взволнованный,​тундры мудрое дитя.​

​оградой.​Есть у людей ​на улицы Москвы,​Наряженный,​

​недвижно —​не отгородишь никакой ​учись.​Вы​

​в гудящую избу.​ну, а он молчал ​от горестей земных, земных отрад​

​Силе другой потихоньку ​Когда в джинсовке ​плясун прославленный,​лицо, свистя,​Всех тех, кто жил, как он, другим наградой,​

​Сила страстей – приходящее дело.​этим белым светиком,​вхожу,​

​ветер бил в ​тянутся обнять.​к списку​чтоб расчитаться с ​лбу​ним, нависнув,​людей и сосны ​

​«Вставай!»​скрыт,​с челочкой на ​

​Тучи шли над ​это его руки​и скажет праведное:​в сумашке Вашей ​

​Походочкой расслабленной,​словно вечность, на корме.​—​он снова явится​Вас сердит​в соседнее село.​

​восседал надменно, немо,​И кажется мне ​—​

​Он так на ​спешную​холме,​

​отрастут опять.​Но будет мальчик ​Пикфорд с пистолетиком,​

​лечу на свадьбу ​Он, как будто на ​

​Обрубят ветви —​а слез — по край.​или как Мэри ​сквозь ветер, бьющий зло,​ненца.​

​никакою рубкой!​В России рай,​как девочка Пьеро,​



​Дорогой зимней, снежною,​А потом увидел ​Не помешать ей ​В России ярмарка.​метро,​о том, что не убьют...​

А снег идёт, а снег идёт...

​горностай.​

​от людей сестре.​Ярмарка!​

​Вы входите в ​

​слова неоткровенные​как по льдине ​

​к не огражденной ​себя!​

​нисколько не жалеете,​Обманчивый уют,​метался,​

​та, что в ограде, тянется руками​

​то поднимаешь сама ​но что себя ​

​военные!​я по палубе ​

​воровстве,​

​падая,​повезло,​

​О, свадьбы в дни ​

​птичьих стай​

​ограду обвиняя в ​ты стонешь,​

​что Вам не ​к списку​

​и под крики ​

​И непреоборимыми рывками,​

​**​

​и если даже ​

​Вы говорите зло,​

​на вкус.​себя пытался,​

​и другая вне.​судьба,​

​волосах своих лелеете,​тем вечность обольстительней ​

​Я прийти в ​

​одна в ограде ​Тебе великая дана ​

​Вы в тёмных ​времени укус,​

​птицы, звери, облака.​

​растут, как сестры, рядом —​

​не баба пьяная!​намёчек седины​

​Но чем больнее ​вопрошали ивы, избы,​там две сосны ​

​ты, Россия,​Глаза подведены,​

​с красотой.​

​катерка,​

​в осенней тишине:​Нет,​

​страшенные рисуночки малююте,​где жало неразлучно ​

​из трубы у ​

​но видел я ​грязь!​

​альбом​

​жизни той,​

​Вопрошали что-то искры​ты ограблена оградой,​

​не втопчут в ​

​в свой маленький ​

​как будто золотинка ​навалились на меня.​

​Могила,​

​Россию Герцена​

​лбом​голоса,​

​вопрошаюшие волны​для мальчиков, цветов, семян и птиц.​

​Россию Пушкина1,​

​И хмурясь жёстким ​на разные запела ​

​но, суденышко креня,​

​магнитна​

​Россию Разина,​

Алла

​меня совсем-совсемушки не любите,​

​И, вылетев из яблока, оса​волю,​

​Она навек неистово ​—​

​когда Вы напоказ,​

​комнату осу.​

​Я — из кубрика на ​печальных чьих-то лиц.​

​рабства ты родилась ​Я обожаю Вас,​

​внес я в ​один смурной!​

​не пристань для ​но не для ​

​к списку​

​с ним вместе ​

​То ли я ​— та тихая могила​

​вконец опутывали,​войны.​

​весу,​вокруг смурные?​

​И знаю я ​

​Тебя, Россия,​

​хотят ли русские ​и, яблоко качая на ​

​То ли все ​

​на лице.​

​дураках!​верны,​

​вползла,​со мной?​

​у мученика века ​еще останутся в ​

​мы этой памяти ​оса так вожделеюще ​

​что ты делаешь ​детская улыбка​

​одурачивали,​

​Эльбе обнимал, -​его, ничуть не зла,​

​Ах ты, матушка — Россия,​

​был как большая ​но те, кто врали и ​

​кто нас на ​А в трещину ​

​— не знает сам.​

​кольце​кабаках,​

​воевал,​

​на большой.​а на что ​

​тяжких горестей в ​и околпачивали в ​

​Спросите тех кто ​как малая планета ​

​Каждый требует ответа,​

​он и у ​

​вконец растрачивали​могли.​

​и душой,​из рыбкопа чей-то зам.​

​Пушкинианец, вольно и велико​Тебя, Россия,​

​спокойно ночью спать ​

​и отдыхало телом ​

​Все кричат: предсельсовета,​моряка.​

​все лады.​куплета, изменены:​

​быть оно, как все,​

​разбери его поди.​со смуглыми щеками ​

​и зазывают на ​пять строк второго ​

​и не хотело ​он хочет —​

​серебряноголового артиста​

​как будто яхонты,​Эдуарда Колмановского, последние​

​росе​Ну, а что сказать ​

​и легка​

​суют стекляшки,​

​на музыку​Светясь, лежало яблоко в ​

​груди.​Крепка была походка ​

​людьми,​

​в известной песне ​внутри.​

​Шерсть дымится на ​другим оставив суетиться.​

​стыдом,​войны.​

​чуть зазвенели зернышки ​Кулаком старпом грохочет.​

​Он шел,​Торгуют совестью,​

​хотят ли русские ​

​Прося меня: «Скорее подбери...» -​Понимает или нет?​

​крошечных корон.​В России ярмарка.​

​понять должны,​него шипящий сок.​

​желает?​

​из-за кормов и ​Ярмарка!​

​и вы тогда ​

​и брызнул из ​

​что он выяснить ​он, словно странник, проходил по давке​

​земле.​

​моей,​

Бабий яр

​нежный бок​локоть мой, товаровед,—​

​покорен,​

​за настрадавшихся на ​

​спросите у жены ​Ударился о землю ​

​Понимает ли, сжимая​камнями и корнями ​

​землей поставленные​матерей,​

​соловей?​

​из-под слипшихся волос?​Подарок — делать созданный подарки,​

​как свечки робкие,​

​Спросите вы у ​или столкнул руладой ​взглядом​

​и груды городов.​

​мгле,​

​свою.​

​с ветвей,​что он спрашивает ​

​прибой садов​

​над ней во ​на землю грустную ​

​А может, ангел сбил крылом ​

​продовольственный колосс,​

​и сохранность храмов,​

​Березки светятся​бою​

​его подбросил бес?​Понимает ли завскладом,​

​азарт базаров​

​постанывая.​солдаты падали в ​

​или в траву ​

​так?​и сталкиванье льдов,​

​хрипя,​но не хотим, чтобы опять​

​с небес,​

​отчего он мрачен ​покой прудов​

​А Волга мечется,​

​Да, мы умеем воевать,​

​Само упало яблоко ​и курит,​

​храпов,​

​пройдет.​

​войны.​

​к списку​

​тот, что мрачно пьет ​

​и взрывы конских ​чужой растоптанности не ​

​хотят ли русские ​Постой, война, постой, война!..​

​понимает ли рыбак,​

​Был хряск рессор​кто просто мимо​

​ваши сны,​

​Рим - она одна...​

​Оглядел я, вздрогнув, кубрик:​

​быт.​

​кто остановится,​

​Пусть вам ответят ​но жизнь как ​

​неясны самим себе.​

​это тоже было ​пожалуй, тот,​

​ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.​

​Да, жизнь как Рим,- она страшна,​Люди пили. Люди были​

​И битвы —​всегда опасней,​

​и афиш​

​Постой, война, постой, война!..​

​по работе, по судьбе.​не бытность.​

​послушай, милая,—​Под шелест листьев ​

​начну».​

​Люди все куда-то плыли​буйный быт —​

​Охранка, бедная,​

​могли.​

​и целовать тебя ​

​ясна.​

​Все это было ​

​в России все!​спокойно видеть сны ​

​ее качну​

​не совсем была ​

​как искры из-под бешеных копыт.​когда опасны​

​всей земли​

​не то сама ​

​говорившем​переливалось, мчалось, билось,​

​кто опаснейший,​

​а чтобы люди ​

​начни,​

​ибо суть и ​

​что в нем ​вынюхать,​

​ту войну,​и целовать меня ​

​до дна,​

​От всего,​Но как ей ​

​солдаты гибли в ​

​Чуть-чуть кабиночку качни​не добрался я ​

​агатовых смородин.​

​белкою в колесе.​свою страну​

​парим.​

​гомонившем​

​от града​Охранка —​

​Не только за ​в своей кабиночке ​

​Но в разброде ​от груш,​

​Вокруг все пасмурней.​войны.​

​ним​

​искал.​

​от грома грузовых,​

​Он долго бродит.​

​хотят ли русские ​


Баллада о ласточке

​Не знает он, что мы над ​под словами суть ​

​Ограда, отделила ты его​

​свое дитя.​скажут их сыны,​

​проклятый Рим, любимый Рим.​снегом ягель,​

​ты ограблена оградой.​

​как бы крестила ​и пусть вам ​

​гордый Рим,​Как олень под ​

​Могила,​баба,​

​лежат,​Внизу наш бедный ​

​ничего не упускал.​

​к списку​

​его тихонечко крестит ​что под березами ​

​нас.​и не пьяный,​

​и баклажанною икрой!​

​и, вслед грустя,​тех солдат,​

​на небесах забыли ​Я был вроде ​

​с хлебом ситным​

​над вешней Волгой,​

​Спросите вы у ​

​Спасибо им, что хоть сейчас​на земле.​

​стоят в соседстве ​

​Идет вдоль барок​и тополей.​

​должны.​то о каше ​

​с бледным сидром​И он уходит.​

​и у берез ​и что-то делать мы ​

​то о Даше, то о Маше,​не зря стаканы ​

​сама дойду».​

​и полей​нужны,​

​столе,​

​мы сыплем,​

​как-нибудь​над ширью пашен ​

​Кому-то мы внизу ​как стаканы на ​не зря насмешками ​

​А я уж ​

​тишины​тоска!​

​наши,​

​сипнем,​яснолобый.​

​Спросите вы у ​какая это все ​

​И плясали мысли ​в спорах этих ​

​«Храни Христос тебя,​войны?​

​чины, полиция, войска -​

​обдирал себе бока.​

​не зря мы ​что на виду.​

​Хотят ли русские ​торговцы, шлюхи, короли,​

​на самом полном​игрой:​

​думает,​

​к списку​

​Внизу политики-врали,​

​и о льды ​Пусть это кажется ​

​Он и не ​скрипело мерзлое белье.​

​стекли куда-то голоса.​

​без гармошки трепака​поздно.​

​ведет за локоть.​поседелых​

​колеса​волнам​

​И расходиться уже ​Он ее бережно​

​а на веревках ​

​и с чертова ​Катерок плясал по ​

​и грозно.​

​Гимназист».​свое,​

​ушли домой,​катерке.​Все дышит радостно ​

​«Мальчишка с бабою...​и говорили про ​

​Из парка все ​

​пили мы на ​

Баллада о шефе жандармов...

​о ней.​купчихи яростно:​

​посиделок​«Забыли нас, любимый мой.​

​спирт, разбавленный Печорой,​

​и о сегодняшней ​

​И, как гусыни,​шли девки с ​

​к списку​сочиненной в котелке,​

​России прежней,​и свист.​

​Смеясь,​1967, Барселона — Москва​

​За ухой, до слез перченной,​

​и о путях ​

​и визг,​

​фронте был.​

​но не помню, сколько лет назад...»​к списку​

​Здесь столько мнений, столько прений​Качели в сини,​

​что он на ​Я поэт, который помер,​

​не сбежишь.​королей.​В Симбирске ярмарка.​

​за то,​«Объявляю новый номер!​

​Из сердца собственного ​

​над платьем голых ​Ярмарка!​

​лучше​прохожих у оград:​

​нету.​

​здесь безнаказанно смеются​«Вставай!..»​

​он лучше,​

​Хватаю за руки ​

​Невозвращенства в Россию ​и пол трещит, и блюдца бьются,​

​и тихо ей:​что должен быть ​

​Да, я жалею стариков. Я ретроград.​Шиш!​

​рояль поются,​

​локоть​забыл,​

​одно?​Не выдрать!​Здесь песни под ​

​Но кто-то бабу под ​его упрямо не ​

​сольемся мы в ​

​в кишках — Россия.​с тяжелокованной косой.​

​грязь встывай?!​

​обиженный, колючий,​где, на каком углу ​

​Лету,​здесь разглагольствует студентка​

​лежи и в ​

​Наш взгляд,​

​раздельно, но​хоть прыгни в ​Высокомерно и судебно​

​—​за него.​

​пока еще идем ​Мекку,​

​кричат, махая колбасой.​Значит, жизнь такая подлая ​

​Нам было стыдно ​

​Мы с ним ​Хоть скройся в ​

​кедах баскетбольных​

Белые ночи в Архангельске

​твоя судьба, народ».​

​и Васька.​мной.​

​на разрыв.​

​и скульптор в ​

​«Грязь —​

​Сидели молча я ​

​моей идет за ​и лишь испытывается​

​сольных​

​мимо:​

​никого.​И призрак старости ​

​всегда едина​Здесь исполнитель арий ​

​и, страдая гордо,—​

​Не слушал больше ​по Барселоне, как чумной.​Культура русская​

​окольных.​

​лоб​

​и вязко.​А я бреду ​

​но не разбив.​

​Здесь разговоров нет ​

​ниже шляпу на ​Острил он приторно ​еще заставит делать, милые, шпагат.​

​расколошматило,​и баклажанная икра!​

​И философ-горемыка​совсем особые глаза...»​

​гад​льдины,​

​и сидра пузырьки, и пена,​жиды...»​

​"Какие ваши​и вас когда-нибудь грядущий юный ​

​как в море ​горки пепла,​

​Всё студенты да ​

​и ей опять:​ведь вы — грядущие старушки, старики,​Нас раскидало,​

​на чайных блюдцах ​

​А кто виною?​

​под образа,​

​Эх вы, орущие соплюшки, сопляки,​

​пиджака.​О, наше комнатное пекло,​

​«Вот лежит...​

​подсел в углу ​их пожалейте, словно будущих себя.​

​в сукно парижского ​о, эти наши вечера!​а из бороды:​

​Глаше​

​полюбя,​вцепилась, будто репей рязанский,​

​о, эти взбалмошные сборы,​

​мимо,​уже к Петровой ​

​Вы, стариков любовью грустной ​по ней тоска​

​О, нашей молодости споры,​

​И лабазник — стороною​

​И вдруг​

Благодарность

​злей.​

​Будь она проклята,​к списку​

​«Просто ужас! Просто стыд!»​своих.​

​еще подлей и ​не развязаться.​

​уютом не уговорят.​мимо:​вещал о подвигах ​

​Ведь невозможно быть ​

​расстаться,​

​купят вас почетом,​мимо,​

​слишком сыто​зверь?​

​С ней не ​но пусть не ​

​ресницы приспустив,​

​и слишком звучно,​

​О, кто ты, зал? Какой такой жестокий ​сне.​

​пусть осуждают вас, корят,​И мещаночки,​

​лих,​

​меня сплошное: «Гы-гы-гы...»​хотя б во ​

​печенках,​

​в грязи валяется.​слишком пьян и ​

​ну а вокруг ​но приползаем —​

​у вас в ​А баба пьяная​

​и был уж ​не поднимаю головы,​

​бегству не остановишь,​

​Пусть злость сидит ​

​подготовляется...​

​сыпал​Я от стыда ​

​где тягу к ​под полой,​

​Кому-то памятник​

​Но он историями ​диким стадом: «Га-га-га...»​

​такой стране,​а что скрывают ​

​в грязи валяется.​

​шевелил.​

​а зал скабрезным ​

​мы уродились в ​на лицах носят,​

​А баба пьяная​красиво он не ​скрежетом нога,​

​Георгий Викторович Адамович,​не что они ​

​министры маются...​

​как перевязанной рукою​Вот в гранд-батман идет со ​

​в руке Руси.​похвалой​

​Корпя над планами,​стаканы водку лил,​

​ей лихорадочно шипит: «Шпагат! Шпагат!»​ядом​

​Пусть видится за ​

Благословенна русская земля...

​в грязи валяется.​

​как он в ​зеленый, как шпинат,​

​пусть чаша с ​Не поступайте так, как просят.​

​А баба пьяная​

​Мы любовались,- я не скрою,-​

​Юнец прыщавый и ​

​любая чаша,​

​дары.​царь похваляется...​

​на нашего фронтовика.​

​от слюны: «Канкан! Канкан!»​

​минет​

​когда подносят вам ​

​В тумане плавая,​

​как на бога,​А зал зашелся ​

​и нас не ​

​вас же отнимают,​

​в грязи валяется.​а мы смотрели,​

​капкан.​

​как ни грусти,​

​и вас у ​

​А баба пьяная​

​ветерка,​А зал защелкнулся, как будто бы ​

​неволе,​Они задуманно добры,​

​кому гуляется!​все поддавал он ​

​тяжкие бугры.​что мы в ​Они вас хвалят, поднимают.​

​Гуляй,​

​Аккордеон вовсю работал,​

​я вижу старческие ​свобода наша,​

​вам.​

​В Симбирске ярмарка.​

​и туфли-лодочки девчат.​

​мишуры​И, может, в этом​

​иначе плохо будет ​

​Ярмарка!​

​«Водочки еще бы!..» -​

​в лживых блестках ​

​такая боль...​

​не давайтесь,​пропей!​

​и голос:​На красных туфлях ​

​боль крепостная,​Покою в руки ​

​только душу не ​

​гул и чад,​игривеньких чулках.​

​вдруг проступала​их словам.​

​ежли пьется,—​

Боюсь не справиться с лицом...

​В одно сливались ​прабабка в сетчатых ​

​но в петербуржце​не верьте льстивым ​

​Пей, Россия,​черные чащобы!..​

​щеках​в кафе «Куполь»,​

​О, бойтесь ласковых данайцев,​то вопьется, как репей...​

​Ах, брови -​со штукатуркой на ​

​болтали с вами​к списку​

​зальется,​в махорку, музыку и свет.​

​И вот идет ​о чем попало​

​просто переводы.​

​И гармошка то ​негромко​

​мировой!»​Мы, двое русских,​

​Не верю в ​

​а не получается.​

Бывало, спит у ног собака...

​бочком,​но, не скрою,— лишь до первой ​

​когда один?​

​стихи​Хочет быть молодой,​

​и вот вошли ​

​Ножки — лучшие в Европе,​а вы свободны,​

​Я верю в ​качается.​

​сопя, состукивали снег​

​Ножки — персики в сиропе!​

​Георгий Викторович Адамович,​

​Побольше музыки, свободы!​

​Все в глазах ​

​валенок огромных,​

​— номер огневой!​Дух несвободы непобедим.​

​себя стеснить​Баба крутит головой.​

​Мы долго с ​

​«Наш танцевальный номер ​крест одиночеств.​

​Не дай школярством ​

​слезы льют».​

​в избу!»​Опять хрипит конферансье, едва живой:​

​Нас не спасает ​творческая точность.​

​А сквозь крышу ​А ну, давайте к нам ​

​ответ ему пускает: «Ха-ха-ха!»​

​к списку​

​Но есть и ​

​не уют?​«Чего стоите, хлопцы?!​

​а зал в ​17–25 января 2005​

​школяров​

​Чем для бабы ​решил:​

​Старик пускает, надрываясь, петуха,​тебя в других.​

​Есть точность жалких ​дом.​

​Ваською судьбу​

​ему гогочет: «Иго-го!»​

​чтоб я любил ​правомочность​

​я купила себе ​

​и нашу с ​а зал вовсю ​

​хотела –​Я за поэтов ​

​тихий Дон,​в ладоши хлопнул​

​Старик, фальшивя, тянет старое танго,​ты наперед тогда ​

​ловкость шулеров,​Я пошла на ​

​Увидев нас,​

​«ля».​грудей нетроганно тугих​

​Я не за ​по слезам.​

​совсем особые глаза...»​она на ноте ​

​тела,​всю переврет.​

​всё мы плыли ​"Какие ваши​

​чтобы не выпала ​

​И всею истовостью ​То это мысль ​

​по низам —​

​И тихо ей:​

​неверную моля,​

​себя.​погубишь,​

​По верхам и ​

​краса!»​и челюсть юную ​

​в меня вцарапала ​

​Но если музыку ​на ялик.​

​«А ночь-то, Дунечка,-​

​немощной ногой​

​стекляшкой бедного колечка​

​Ничто не вольно, если любишь.​

​села с миленьким ​

Бык

​Дуняше:​

​убого шаркнув своей ​за то, что ты, почти любя,​перевод​

​Яик,​

​Он говорил Седых ​хилый дедушка другой,​

​тебя, конечно,​

​Не страшен вольный ​Я поехала на ​бравый фронтовик.​

​И вот выходит ​

​И он простил ​к списку​Кама слезная река.​хрустящий,​

​двадцать пять, пожалуй, лет назад...»​

​рыдая: «Мне прощенья нет».​сам незаметно сходит...​горька —​

​сельских -​

​Тот певец, который помер​

​Иисусом,​

​ума​

​Каша с Камою ​стоял кумир мальчишек ​«Объявляю первый номер!​

​упала ты перед ​

​и человек с ​

​сварила кашу.​

Был я столько раз так больно ранен...

​снежный вихрь:​зоосад:​лет,​

​ничто не задарма,​я в котле ​

​Я разглядел сквозь ​нам представляет человечий ​

​Узнав, что мне пятнадцать ​сходит,​

​Каму,​сердце.​

​Конферансье, по-мефистофельски носат,​лоб искусан.​

​а если даже ​Я почапала на ​

​и вдруг застыло ​колено положив.​

​Был пчёлами твой ​с рук,​

​в слезыньках моченные.​

​Взглянул -​девчонке руки на ​

​его представив, может быть.​ничто не сходит ​

​—​

​крыльце.​

В вагоне шаркают и шамкают...

​жив,​невольно,​

​Таков проклятый круг:​С виду золоченые ​

​и поцелуи на ​

​пьешь, вполне здоров и ​Закрыла ты глаза ​

​раздавленный беззлобно.​

​ела я-бо-ло-ки.​

​счастливый смех, и шепот шумный,​

​когда сидишь и ​

​был муж убит.​подошвою твоей​Оки,​

​пыльце -​смешное слово — «труп»,​

​пять лет назад ​

​ни кроха-муравей,​«Я была у ​

​и в серебрящейся ​поскольку очень уж ​

​было больно –​

​с которым неудобно,​будто молодая:​

​игривой шуткой,​А зал хохочет, оценив словесный трюк,​

​Тебе с отвычки ​

​ни позабытый друг,​

​придерживая,​

​Открылась дверь с ​

​«Мы — труппа трупов — начинаем наш концерт!»​

​на шубе возчицкой, овчинной.​

​с рук:​шаль за кончики ​

​цветастым полымем горя.​

​Хрипит он, дедушка, затянутый в корсет:​я мужчиной​

​Ничто не сходит ​все захмелевая,​

​летели,​

​на лысине парик.​И стал впервые ​

​чреватые успехом.​предерзостная,​

​как девки жаркие ​и черным коршуном ​

​вошёл.​ни хитрые шаги,​

​и поет она,​из молодого января,​

​Весь нарумяненный, едва стоит старик,​как во вселенную ​

​деньги,​еле ноги волоча,​

​из метели,​

​осветитель в старика.​тебя, дрожа от счастья,​

​ни жадность до ​

​гармошку,​

​Глядел я жадно ​всадил с усмешкой ​

​но я в ​эхом,​

​баба ходит под ​продышав.​

​два луча, как два клыка,​

​смущался я того, что гол,​

​ведь фальшь опасна ​да хвативши первача,​

​глазок в окошке ​и на эстраде ​

​алтайской чаще​

​ни ложный жест, ни звук​И, продав свою картошку​

​и на фокстроты, и на вальсы,​

​на кабане,​На пасеке в ​

​с рук:​и Салиасом.​

​тетин шарф,​встал дыбом зал, как будто шерсть ​

​рукой голодной помогла.​Ничто не сходит ​

​протухшим мясом​

​укутан в теплый ​

​знаменитом кабаре​меня раздела, как ребёнка,​

​которые двуноги.​

​прокисшим квасом,​

В магазине

​верным другом Васькой,​В том барселонском ​

​белым-бела, лицом смугла,​

​волков,​

​пречистым Спасом,​

​Глядел я с ​к списку​

​Давно вдова, а не девчонка,​ни дружба тех ​

​атласом,​

​к списку​

​их.​тайги.​

​ни бремя пустяков,​шевром,​

​от нас...​спасибо честной временности ​

​став нежным ангелом ​с дарованной дороги,​

​торгуют юфтью,​уходят наши матери ​

​смерти их скажите​

​и трусики, и сапоги,​крюк​

​рокочут басом,​

​колоннами​

​Вы после тихой ​легко перешагнула юбку,​

​ни самый малый ​А зазывалы​

​как тихими суровыми ​

​выстроят других...​

​душе зарубку,​

​с рук:​блестят усы.​

​слезами потаенными,​пока домов не ​

​и, сделав мне в ​

​Ничто не сходит ​

​под носом дамочки​Глядим мы со ​

​времянки-общежитья,​

​«Бесстыжий, зыркать не моги!»,​к списку​

​икрою паюсной,​

​Пробил страшный час.​

В цекрви Кошуэты

​Но ставят и ​Ты пригрозила, вскинув ступку:​

​Последний великий поэт.​

​и, намалеваны​

​Мы опоздали.​потемкинских поспешных деревень.​

​высь.​

​родится​

​и картузы,​

​стеклянная стена!​

​обмана​взмывая в ангельскую ​

​И никогда не ​

​треухи​

​в нем выросла ​

​Есть временность недельного ​

​задохнулся,​лет,​

​платки,​

​—​тень.​

​и от восторга ​Без страха последних ​

​как расступаются​о воздух ударяются ​

​бросать не надо ​не отвернулся​

​крутиться​

​И богу нравится,​

​но руки вдруг ​

​На все невечное ​

​а я совсем ​

​И будет земля ​икорный бог.​

​очнувшись ото сна,​

​Рассматривайте временность гуманно.​

​И ты сказала: «Отвернись»,​

​Последние деньги сожрёт.​катит​

​К ним тянемся,​к списку​

​я ждал тебя, любить спеша.​Как деликатес, воровато​

​икая,​все удаляются.​

​Я публика, публика, публика!..​шубы​

​рот,​

​с какой-то цыпочкой,​

​Все удаляются они,​

​Чтоб зрелище просмаковать...​

Вагон

​когда поверх овчинной ​

​Раскрыв свой беззубый ​когда в пролеточке​

​не спасет.​Да жаль, не останется публики,​

​ковша,​Последний эксплуататор,​

​под козырек,​ни наши души ​

​благодать!​по краю острого ​

​сидят.​

​взлетает рыбочкой​ни их,​

​на шаре земном!-​

​зубы​

​Стрекозы на них ​

​улыбочкой​раденье​

​Вот будет коррида,- ни пуговки​Как танцевали мои ​

​И будет глядеть, как спокойно​

​в момент с ​но это запоздалое ​бандерильи ракет!​

​ведре.​

​солдат,​Но та перчаточка​

​дни рожденья,​с землей,​

​шипя в брезентовом ​Последний на свете ​

​перчаточка.​

​им отмечаем шумно ​

​алые​

​и золотилась медовуха,​ручей погоны​

​и на «селедочке»​в кой-то год,​

​Сыграйте в пятнашечки ​

​«Давно уж было... В январе...»,​И бросит в ​

​косится пристально,​Вдруг спохватившись нервно ​Знамена зазывней мулет.​

​губ небрежней пуха:​Последний грянет Нюрнберг.​

​пристава​ступеням лет.​

​Бодайтесь, народы и армии!​я сдунул с ​

​Не после войны, а перед​

​А глаз у ​

​шагами маленькими по ​бодайтесь бодрее, быки!​

​Шестнадцать есть?» Набравшись духа,​

​Опять громоздиться вверх.​парча тяжка.​

​и странно​Махайте, тореро, шпаженками,​

​тобой, старуха.​

​черепом череп​воздушны соболи,​

​Они уходят медленно ​

Вальс на палубе

​не с руки.​«Я, коль сравнить с ​

​Не будет за ​

​под сказки-присказки​

​кажется, что сразу.​Мне драться самой ​

​Изба встречала, скрипнув глухо.​

​Последняя вера моя.​

​В руках приказчиков​нам это только ​

​деньжонками.​

​во дворе.​

​Не верю. Наверное, это​

​«К нам! К нам!»​

​нет —​

​Я щедро швыряюсь ​

​Медведь тряс цепью ​

​Черемухи, птиц, ребятня, –​

​и глотки гаркают:​

​нас не сразу,​

​мной.​

​в грудь.​Но в то, что погибнет планета​

​и шали шаркают,​

​Уходят матери от ​

​а зрелища созданы ​и пригласила руку ​

​следам?​

​Шарманки шамкают,​

​страшный час.​Я публика, создана зрелищами,​

​Зайди под кофту. Там, как печка»,​

​По нашим последним ​

​Держи карман!​не замечая этот ​

​мне родной.​

​шепнула ты: «Смелее будь.​

​пена​Почище Гамбурга!​

​едой насытившись,​

​и запах ее ​

​крылечка​И хлынет последняя ​

​В Симбирске ярмарка.​

​спим,​

​на крови созревшая,​

​На посиделках у ​

​Дам,​

​Ярмарка!​а мы спокойно ​

​Я поросль,​

​Любиночки – что за словечко...​

​Блаженного и Нотр ​к списку​

​на цыпочках,​

​грудь.​

​к списку​

​Биг Бена,​

​ним.​

​уходят потихонечку,​

​мечи гладиаторам в ​

​ноги Марики Рокк.​

​Неужто не будет ​

​Не сказали, что делать с ​

​от нас,​

​вгоняла опущенным пальчиком​победили​

​кипятке.​

​Наделили меня богатством,​

​Уходят наши матери ​не упрекнуть!-​

​В этой войне ​

​Увидит в её ​

​самолетам, стихам своим...​

​к списку​

​лишь издали -​

​Преподнесли урок.​

​Последнего человека​

​Удивляюсь баржам бокастым,​

​1967, Дамаск​не пачкала,​

​Нас не освободили.​

​реке,​

​не могу.​это забытой.​

​Я руки убийством ​

​дяденьки из СС.​

​Склонившись к последней ​

​и догнать себя ​

​и богом за ​

​Христа.​

​умильно​

​Неужто берёза-калека,​

​сам за собою,​

​дороге, забывшей о боге,​

​гвоздочки в ладони ​

​так же смотрели ​

​о любви​

​и бегу я ​

​закрытой,​шляпочки​

​свергшиеся, как с небес,​

​к списку​

​увлеченно кому-то лгу,​теперь для проезда ​

​глазами вбивала по ​

​Эти трофейные фильмы​

​6 апреля 1963​бою,​

​на дороге,​

​и вот, оставаясь чиста,​

​она.​твоей руке.​

​Занимаю трамваи с ​

​Так думал я ​

​это слякотно,​или не наша ​

​Кольцо мерцает на ​

​непростительно молодой.​

​высокая плата бурьяном!​

​Самой убивать -​

​будто победа - враки,​

​Беспомощной звездой, звездой падучей​

​возмутительно нелогичный,​итогом​

​Я крови, ей-богу, не пью.​

​сытых красоток страна,​

​щеке,​водой,​

​да будет высоким ​

​Я разве какое-то пугало?​

​фраки,​

​Где, бережно прижатое к ​

​над веселой апрельской ​

​и всем дорогам-тиранам​смотрю и чего-то жую.​

​А на экране ​

​той подушки,​

​толкучке столичной​И всем палачам-дорогам,​

​публика,​

​музыку и ветчину.​

​Хочу лишь половину ​Я шатаюсь в ​

​дорога сама преступна.​

​публика,​

​и заодно принимает​

​не хочу!​к списку​

​родившая преступленья,​Я публика,​

​что ты поешь, почему,​

​Ни половины горя ​за себя.​

​счеты крупно:​к списку​

​Публика не понимает​ни половины счастья,​

​с тревоги первой ​

​сводили с ней ​кует Россия прапора.​

​ждет, чтоб сеанс начался.​Я не хочу ​

​характер​поколенья​

​наковален:​

​бутерброды,​

​плечу!​

​Завязывается​Но дикой травы ​

​я слышу грохот ​

​с пивом жует ​

​Всё полностью! Мне это по ​

​самодовольсиво разлюбя.​дорога не виновата.​

​и добра​Здесь кинопублика вся​

​заластишь частью.​об утрате,​

​пролитой на дорогу,​в надежде славы ​

​Хочешь растрогать? Не пробуй...​Нет, жизнь, меня ты не ​

​Жалеть не будем ​Твердили, что в крови, когда-то​

​У возвышающих развалин​слез.​

​делёж!​

Волга

​хотим.​

​подлогу.​они отечество блюдут.​

​даже не будет ​

​Мои – не соглашаюсь на ​

​какими быть уже ​Пытались прибегнуть к ​

​Как прапора сторожевые,​Самое страшное, если​

​Моря и реки, горные лавины​

​не можем,​

​и умирала дорога.​посольский труд.​

​слушают невсерьез.​Мне – дай всё небо! Землю всю положь!​

​какими быть уже ​и умерла империя,​

​Хвала за их ​

​Здесь фронтовые песни​половины!​

​другим,​спала надменная тога,​

​Хвала хранителям России!​

​это Победа твоя?​

​чем не надо ​себе расскажем и ​

​С римского лицемерия​

​прапора.​-​

​Нет, мне ни в ​

​сложим,​ниток.​

​на башнях Пскова ​Стать вестибюльной певицей ​

​к списку​Тревоги наши вместе ​

​но нет ненадежней ​победные​

​тая.​

​18 июля 1992, станция Зима​о себе.​

​Кровью пытались штопать,​как снова плещутся ​

​в перышках пули ​лет...»​

​и скажем правду ​улещиванья и пыток.​

​медные,​Выглядишь раненой птицей,​

​нет​откровенны​

​Опять применяли опыт​

​все так же ​

Волна волос прошла свкозь мои пальцы...

​Ты выступаешь сегодня​лет...​

​Давай же будем ​лоскутное одеяло.​

​и даже лбы ​и шум.​

​«Нет​в твоей судьбе.​

​крови​

​детвора,​В зале движенье ​

​дряхлый табурет:​Моя судьба -​

​как сшитое нитками ​и старики и ​

​Маленький занавес поднят.​и лишь поскрипывает ​

​друг мой верный!​

​Она, расползаясь, зияла,​

​глядят заезжие япончики,​

​к списку​в квартире свет​

​О мой ровесник,​

​Сгнивали империи корни.​

​И, лыбясь медленно, как пончики,​как нецелованный.​

​хотя давно погас ​упаду.​

​значит, умрет и дорога...»​или возвышенную лань.​

​а я -​Не сплю,​

​раскинув руки,​значит, и вы умрете,​

​кует воинственного барса​целовали меня,​

​лет.​парную,​вы позабыли бога,​

​рвань,​как небалованный,​Нет​

​на землю, теплую,​плоти,​

​одетый в царственную ​а я -​

​и вновь расцвесть.​забуду разную беду,​

​«Помня только о ​

​государства,​

​Баловали меня,​раз отцвесть​

​Со всем, чем раньше жил, порву я,​

​но все-таки раб коварный:​

​И вот хранитель ​

​ничегошеньки.​

Восьмилетний поэт

​и можно сотни ​неупоение собой...​

​но все-таки раб строптивый,​

​с идеей, будто с бердышом.​ничего,​

​есть​

​и подозрительное слишком​кувалдой,​

​-​

​Я не знаю ​не в другой, а в этой ​

​разнобой,​

​о камни бивший ​сквозь пики царские ​

​Ночь хорошая.​

​что сотня жизней ​и в настроеньях ​И думал нубиец-строитель,​

​как будто бы ​

​и черно.​предполагая,​

​многим книжкам,​дорога...»​

​перья канцелярские,​

​В небе звездно ​но я смеюсь,​

​и недоверье к ​но не умрет ​

​он шел сквозь ​

​над кем надсмехался.​

​другая,​дому,​

​все мы умрем, как черви,​

​Воителем - бородачом​кого любил,​

​что существует жизнь ​

​в моем гостящая ​ребра:​

​из той породы, что и витязи.​

​с кем дружил,​и не плохая, а благая,​

​а праздность,​

​лишь черепа да ​Так говорил художник, вытесан​

​будто напахался,-​

​весть,​праздничность,​

​черни​

​не флюгера, а прапора!»​все забыл,​

​Есть​

​и та не ​

​«Пусть от рабочей ​

​нужны Отечеству, товарищи,​

​Все забыл,​

​кузнечиков совет.​сердцу, ни уму,​

​думал наместник обрюзглый:​

​Мы флюгерами затоварены.​шевелю травинкой.​

​вот всех зелененьких ​

​что и ни ​покачиваясь в носилках,​

​едва почудятся ветра​

​звезду​не постареете —​

​напрасность,​мазью натершись этрусской,​

​миленький,​в темном небе​Полюбите —​

​Меня тревожит встреч ​

​насильник,​который вертится как ​

​каждою кровинкой,​

​полстолетия.​

​получусь?​

Всегда найдётся женская рука...

​Старый палач и ​не флюгер смирненький,​

​чего-то жду​

​—​неужто я не ​

​корчась, ее подметали.​

​И прапор вам ​Я лежу,​

​В любви полмига ​выйду,​

​и волосами рабыни,​по этим - крошкам знаменам.​

​в сене молодом.​и Джульетт.​

​неужто я не ​стали,​

​кляцали​Ягоды засохлые​

​для всех Ромео ​щемит:​

​мечи из дамасской ​

​чужие стрелы только ​пахнет молоком.​

​лет​

​получувств​рубины,​

​когда, визжа по сторонам​Пахнет засолами,​

​Нет​полужеланий,​

​Везли по дороге ​складывалась нация,​

​к списку​это гении.​

​с виду​Клеопатры.​

​Так вот и ​туманны Патриаршие пруды.​

​Все те, кто любят,—​Среди совсем нестрашных ​

​только что с ​ковали предки прапора.​

​Она туманна, как осенней ночью​мгновении.​

​живу.​—​

​железа самого железного​Вот эта повесть, ясная не очень.​

​Быть вечным во ​что я растрепанно ​

​нежатся жирные змеи ​нелюбезного​ее следы...​

​Любить.​мечтаю,​

​сдержанно скрытноваты,​когда из крайне ​

​И исчезают вновь ​скелет?​

​что я рассыпанно ​грея,​

​не предвещавшего добра,​

​от странного какого-то стыда.​не выпал собственный ​к чьему-то, видно, торжеству,​

​Кольца на солнце ​- от зловония,​

​почему-то​грозя оскалом тривиальным,​

​Я что-то часто замечаю,​как императоров маски.​

​от дыма кузниц ​глаза не смотрит ​

​обвальным,​про жизнь​

​мертвенны гор отроги,​

​Ливонии​

Всех, кто мне душу расколошматили...

​но мне в ​с угрюмым грохотом ​

​к списку​

​недалеко от Дамаска​

​Чихали тати из ​минуту»,-​

​неодет,​

​я почувствовал всеми.​

​дороги​

​складочки на нем.​«Я мимо шла. Я только на ​

​чтобы из шкафа,​

​себя​

​У римской забытой ​

Где дорога домой?

​и нет ни ​приходит иногда:​

​но все-таки многострадальным,​

​где впервые​к списку​

​выкован,​Она ко мне ​

​негениальным,​

​на зеленом,​1957–1975​навек развернутым он ​

​получилось ничего...​

​быть,​на тихом холме,​

​А что потом?»​

​А прапор, молотом он выхолен,​у нас не ​

​А как нам ​

​землю​

​«А что потом?​

​самим огнем.​все другое, из чего​

​лет.​

​в нашу русскую ​и спрашивала шепотом:​

​А прапор сшит ​

​вновь смех и ​

​Нет​землю —​

​шепчуще​

​так забиты прачечные.​

​беленький горошек,​

​ни постареть.​не в итальянскую ​

​со мной лежала ​

​У нас и ​

​и смех, и платье в ​

​умереть,​не в английскую,​

​женщина​

​Он так вещал: «Что флаги тряпочные!​гармошек,​

​не разрешив ни ​

​положите меня​

​что там другая ​

​лбам.​

​и дальнее страдание ​

​выдала,​

​нашумевшим сибирским Вийоном,—​

​заставишь ты,​

​читал художник медным ​

​на пне,​и Пушкина не ​

​умру —​

​и как считать ​

​лекции​

​взошедших из расщелины ​

​выдула​

​Но когда я ​поставишь ты,​

​о прапорах железных ​свеченье,​

​дула смерть не ​

​всего человечества лица.​

​И как себя ​

​на лестнице,​и ландышей неверное ​

​а дым из ​

​сделать —​

​той чёлочкою сбившейся.​Ловя тупых чинуш ​

​вечерний лес, больших теней смещенье,​

​пистолет,​а лицом своим ​

​с беспомощно забывшейся​

​подобно каменным гробам.​то же, что и мне:​

​Уронен Пушкиным дуэльный ​

​людского великого братства,​

​вчерашняя,​стоят заброшенно, беспрапорно,​И видится ей ​

​вот гениев секрет.​себя веру​

​–​беспаспортно,​

​ночью не дает.​Всепоколенийность —​и принять в ​

​Ты для меня ​

​Взывал, что башни те ​и что-то спать ей ​

​делить на поколенья.​

​Сахарой насквозь пропылиться​

​дело зряшное.​посол.​

​и дочкою, но что-то ее мучит​

​Не надо нас ​к Пиренеям прижаться,​

​Но это –​в парче невидимой ​

​мужем​

​и страшные мгновенья.​драться,​

​и любившею.​метал - рукомесла российского​

​- теперь уж с ​Есть только чудные ​

​человечество,​

​любимой​рассыписто​

​Здесь женщина живет ​лет.​

​твоих,​бывшею,​

​он бисер доводов ​

​у ворот.​

Гены

​Нет​на всех баррикадах ​

​с той самой,​позор,​

​Я спрыгиваю тихо ​

​Их седина чиста, как яблоневый цвет.​Я хотел бы ​

​тебя​собой являли лишь ​

​синим козырьком.​

​седые.​меня.​

​не смешивать​башни псковские​

​и лампочка под ​все это девочки ​на всемирной переписи ​

​приказ –​когда в разоре ​

​номер дома​

​—​чтоб рехнулись компьютеры​

​и в них ​порядки скотские,​

​на белом полукружье ​а женщины немолодые ​

​от меня,​насмешливость,​

​Восстав на те ​долго​

​найдешь озорника,​чтоб гудела земля ​

​–​душой.​

​душу пристально и ​и в нем ​

​дня,​

​В твоих глазах ​ревнитель с нежною ​

​Мне смотрят в ​Копни любого старика​

​до последнего самого ​и каблучки-иголочки.​

​- хранитель башен,​Вот этот дом, который так знаком!​

​когда она — самозапрет?​Буду тысячелик​

​надменность рыжей чёлочки,​а между тем ​

​на руле.​жизнь,​Я бога запутаю!​

​несёшь красиво голову,​Художник пьяница большой,​

​и холодеют руки ​но что за ​все карты смешаю.​

​по городу,​бесшабашен.​

​к мокрым спицам,​

​себе придумываем старость,​но я богу ​

​Но вот идёшь ​Художник толст и ​

​и прилипают листья ​

​стадность,​в единственном экземпляре.​растеряна...​

​тяжелокованный венец.​

​не спится,​

​впадая сдуру в ​напечатал​

​и ты была ​

​буйну голову​

​Уж скоро два, а мне еще ​Мы все,​

​меня в самиздате ​Постель была расстелена,​

​сам возложил на ​

​в полумгле.​лет.​

​поскупись на копирку,​А что потом?»​

​гонору​Скользит велосипед мой ​

​Нет​

​ну а бог,​«А что потом?​

​Он для души, а не для ​возможность отражения огням.​

​на виске.​и то, как ведется, по паре,​

​Ты спрашивала шёпотом:​- кузнец.​

​асфальта и давая​у засыпающей любимой ​

​Каждой твари —​про город​

​и принял звание ​

​смывая пыль с ​чуть-чуть настукивает жилочка​

​дайте!​

​к списку​фартук кожаный​

​Сопя, ползет машина поливная,​

​вот что, как синяя пружиночка,​быть всеми мне ​

​по-детски поджигательница плачет.​

​надел по царски ​сквере по углам.​

​песке,​мало —​

​сожгла,​

​Художник, сам собой низложенный,​Белеют лица в ​

​прутик пишет на ​Быть собою мне ​

​Над тем, что так отчаянно ​к списку​

​зелени воды.​вот что ребячий ​миллионный...​

​Они в себе, наверно, что-то прячут.​в черном.​

​видны на темной ​

Глубина

​все недобитые трамваи,​

​а сотый...​

​зола.​и седыми женщинами ​

​лодок​

​вот что гремят, не унывая,​

​а десятый...​Могущественны пепел и ​

​в белом​и голубые отраженья ​

​дырявом горсть планет,​

​погремушкой в коляске,​

​руины - полюбила.​где-то между девочками ​

​загадочен и ломок,​в кармане космоса ​

​тряс​ну а его ​

​обреченным​Мир их теней ​

​монет,​еще только бы ​

​его любить само,​

​и уже навеки ​

​Туманны Патриаршие пруды.​

​как будто пригоршня ​

​а седьмой —​Ты не могла ​

​живу — необрученным​к списку​

​вот что звенит,​где-то, скажем, хоть в Сьерра-Леоне,​

​О, прошлого таинственная сила!​Так вот и ​хоть какой-то странички твоей...​

​лет...» —​

​молодой президент,​темно!​

​полным и надеждою, и ядом.​отплывает под парусом​

​«Нет​

​а шестой —​

​Что там тебе? Там пусто и ​

​а каким-то двуединым взглядом,​

​в добрый путь ​

​крохотный зелененький поэт.​

Голос в телефонной трубке...

​на Аляске,​ты бродишь.​

​свечи,​людей​

​и каждый —​детей​

​по пепелищу прошлого ​

​ни светло, ни горестно на ​

​если кто-то из добрых ​носу,​

​учитель среди эскимосских ​голубоватый свет,​рядом,​

​тебя отступается,​с алмазинками на ​

​—​

​Неся в руке ​Я смотрел, идя с мадонной ​

​...Даже смерть от ​на весу​Ну а пятый ​

​я тобою брошен.​

​порядок вечен.​паруса.​

​вися на стеблях ​а четвертый — чеканщик тбилисский.​

​На самом деле ​чтобы был такой ​

​никогда не свернет ​

​до исступленья,​третий — в Беркли студент,​

​со мной, и вроде нет.​

​но мадонна, видимо, велела,​

Граждане, послушайте меня

​русская​и пьют росу ​

​подпольщик,​И вроде ты ​

​девочек и женщин,​

​но словесность великая ​постаренья​

​а второй был ​тебя, как зачарованную, тянет.​

​равно и за ​

​будут новые голоса,​на наши страхи ​

​был просто поэт,​туда, где неостывшая зола,​

​И мадонна, видимо, болела​

​и рушиться,​

​ответ​

​чтоб один Евтушенко ​

​тиранит:​больную.​

​Будет столько меняться ​стрекочут нам в ​

​добился,​

​поры одно меня ​будто бы стоячую ​

​самому.​вот что кузнечики ​

​И я бы ​

​Но с той ​на носилках,​

​и немножко себе ​лет...» —​

​Всепрофессийным сразу.​

​конца, дотла.​и несли мадонну ​

​обществу,​«Нет​

​под почвой.​

​Оно сгорело до ​матерью мадонну именуя,​

​и всему благородному ​к списку​

​словно тайные воды ​горело.​

​Шли все вместе, улицы минуя,​всему,​

​любви неразделённой.​я быть,​зловеще твое прошлое ​

​речи.​улыбался он миру ​

​с тоскою о ​

​Всеязыким хотел бы ​оглядывалась ты, как там, вдали,​

​слышали мужей тупые ​Сдвинув кепочку, как ему хочется,​

​в полулюбви запутавшись, брожу​пацанами на Копакабане.​

​дело​плечи,​

​собой.​оледенённой,​

​мяч гонял с ​

​Куда глаза глядят. Но то и ​видели детей худые ​

​улыбался над мертвым ​против своей души ​

​бастовал на «Рено»,​

​тобой пошли... Куда пошли?​пламени дрожащем​

​фото невянуще​

​мятежу​

​в Гвинее,​И мы с ​

​и в неверном ​

​он с огромного ​

​И, тянущийся тайно к ​плясал под тамтамы ​

​но, как зверек, благодаря за жалость,​на свечи​

​я увидел — вверху, над толпой​

​верности несчастной.​

Дай бог!

​целовался в Бейруте,​еще не понимая, не любя,​

​И глядели женщины ​Корнея Иваныча​

​и счастье глупой ​рыбаками,​

​мне безропотно прижалась,​полные обманом уличенным.​

​И у гроба ​ожидать,​

​пил спирт с ​и ты ко ​

​удрученным,​злым.​

​и сладость безнадежно ​

​я на Лене ​дрожавшую тебя,​

​Шли тяжелым шагом ​чем заносчивым гением ​

​и трепет безответный, но прекрасный,​

​же момент​

​Я обнял всю ​тоже крепко.​

​даже легким, но добрым гением,​страданий благодать,​

​чтобы в тот ​ты, убегая, в темноте наткнулась,​

​и держали свечи ​

​озорным,​

​Дай бог познать ​увеличить пространство мгновенья:​

​просто первым, на кого​

​— все в черном,​Но достойнее быть ​

​дара божьего любви.​раз в сто​

​и я был ​Позади шли женщины ​

​нем, чуть богемное.​в том нету ​

​Я хотел бы ​метнулась,​устало.​

​Было легкое в ​

​нет любви неразделённой,​в Михайловское.​

​Испуганно от пламени ​позади шли женщины ​

​ней.​в ком дара ​

​на пущинской тройке ​

​подожгла его.​их судьба, за ними​

​с бармалействующими в ​

​не любите. Закон есть непреклонный:​привезти Нефертити​

​Тогда ты ночью ​

Два велосипеда

​но как будто ​

​словесности,​

​либо рыцарь, либо вы​

​Гаврошем,​всем, кто не надломлен.​

​настало,​

​Айболит нашей русской ​В любви вы ​

​в Россию проникшим ​и ненависть ко ​

​Время обмануться не ​своих дней,​

​переместилось в женщин.​распилить пугачевскую клетку​свой тягостный надлом​

​Девочкам надеяться пристало.​фехтовал до конца ​

​ты из мужчин ​ней нахальствую:​

​Он не скрывал ​слышали заманчивые речи.​

​Но он юно, изящно и весело​

​О, рыцарство печальных Сирано,​

​как я с ​

​все недобро умудренным.​

​видели загадочные встречи,​немыслимо стар.​

​обесчещен.​чтоб она обалдела,​

​В нем было ​

​пламени дрожащем​то, что был он ​

​расчётом на взаимность ​огорошив,​

​дом.​

​и в неверном ​лице его выступило​

​Мужчина, разыгравший всё умно,​всю историю так ​

​был заперт каждый ​на свечи,​

​О, как вдруг на ​любви неразделённой потерял.​

​всевременным быть,​

​В нем изнутри ​И глядели девочки ​

​встал.​

​и, может быть, великую возможность​

​Я хотел бы ​угрюмостью своей архитектуры.​

​миром целым.​поклониться, но рядом я ​

​ускользал в несложность​

​в моей гибели.​Он, этот город, на тебя давил​полные собой и ​

​И — Чуковский... О, лучше бы издали​и я трусливо ​

​была​хмуро,​

​восторгом оробелым,​нет.​

​«Э, братец, эта – сложный матерьял...» –​

​лишь бы польза ​

​но, отвергая все живое ​Шли они с ​ни Михал Аркадьича ​

​потёмок:​—​

​из последних сил,​

​крепко-крепко.​

​но ни Яшина, ни Паустовского,​из грязных подсознательных ​

​пусть бы выпили ​Ты жить старалась ​

​и держали свечи ​свет,​

​мне внутренний подонок​

Два города

​меня,​

​то бунтовала, то опять смирялась.​— все в белом,​

​бьется, дышит и дарит ​

​Не раз шептал ​

​пусть бы съели ​

​шитье, то в забытье,​

​Впереди шли девочки ​

​Наше дело, как парус, тоненько​

​под то, что подоступней, попростей.​на лунной орбите:​

​бросалась то в ​невесомый, словно тайна мига.​

​рукаву...​наши вкусы​тюбиком сыра​

​не смеялась,​мирно,​прямо к коже, а не к ​

​когда мы подгоняем ​

​и хоть крошечным ​почти ни разу ​

​всходил и таял ​канцелярской булавкой приколото​

​просто трусы,​неапольской​В нем ты ​

​Дым от свеч ​

​наяву​Наверное, мы с вами ​

​в траттории рабочей ​

​Он, этот город,- прошлое твое.​

​с мадонной.​

​сколько горьких утрат ​боясь трагедий, истинных страстей.​

​хоть дешевым вином​городе сожженном.​

​стройно шла процессия ​молоды,​

​в засаленные, стёртые страстишки,​

​на Гаити,​

​беззвездной ночью в ​Таормина​

​все меньше мы ​Зевая, мы играем, как в картишки,​

​в тюремной бурде ​тишина​

​В городишке тихом ​С каждой смертью ​я в чём-то не таков?​

​хоть головкою лука​как лишена притворства ​

​к списку​

​стою.​А разве сам ​

​вьетнамки наплаканной,​

​взглядом напряженным,​никогда?​в карауле почетном ​

​бабы: нет прекрасной дамы.​в руках у ​

​когда молчишь со ​

​и не проснуться ​

​повязкой проклятою​

​Для них есть ​

​ну, хоть чашкою риса​

​лишена,​

​присниться​если снова с ​страдающих отсутствием страданий.​

​я быть —​Ты начисто притворства ​

​себе самим опять ​боль проглатываю свою,​

​О, сколько их, таких здоровяков,​Всенасущным хотел бы ​

​к списку​

​- нагота,​

​глазам не прикладываю,​смертельное духовное здоровье.​

​был мужчина.​

​тебя понесу?..​

​и с наготою ​

​Я платочка к ​

Двадцать первый век

​– аж трещали швы! –​так бы не ​

​А куда я ​- в ресницы,​

​наибольшая все-таки — смерть.​Из мужа перло ​

​то, наверно, жесток​Неси меня!​

​Но как ресницами ​

​несправедливостей​забито проглянуло что-то вдовье.​

​дитя беспричинно,​

​Ну?​нам.​

​Но из множества ​его жены​

​там, под сердцем,​же ты?​

​уже примеривалось к ​

​не след.​В затравленных глазах ​

​в нем,​Ну так что ​

​что-то,​Причитать возле смерти ​

​– и все дела».​Если б торкнулось ​

​лесу?​Уже вокруг ходило ​

​красивых надрывностей.​

​Другую бы нашёл ​

​ты?​птицы какие в ​

​временам.​Не люблю я ​

​из-за какой-то бабы...​

​мужчине не дашь ​Слышишь,​

​нас леденил по ​парусов.​

​так не страдал ​Почему материнства​

​небо какое синее?​А страх чего-то безотчетно​

​может, только и ждут ​Вот дурень! Я, к примеру, никогда бы​

​мужчина тобой приуменьшен.​«Видишь,​

​щекочут ноги пескари.​за души, которые,​

​нашла?​

​Мать-природа,​

​меня на руках.​

​в праматерь - воду, где у плесов​в том сраженье ​

​в Сирано своём ​хоть однажды...​

​Ты уже у ​зари​

​весов​

​«Ну что ты ​—​

​руки.​когда вбегали внутрь ​

​быть решающей чашей ​театре «Современник»:​

​я женщиной быть ​

​Ты просишься на ​было вопросов,​

​чашу, готовую​сказал жене в ​

​и хотел бы ​Ты устала.​И сложных не ​

​Но испей эту ​соплеменник​

​женщин,​как.​

​его ломая пополам.​

​станет сладка.​Один мой деловитый ​

​всех на свете ​что делать и ​

​подсолнух,​

​эта чаша не ​

Две любви

​де Бержерака.​любить​

​Я не знаю,​когда делили мы ​утрат ни подсахари,​

​как профиль Сирано ​Я хотел бы ​

​прежние навыки.​было нам,​как ты чашу ​

​любовь неразделённая смешна,​за счет несвободных.​

​Не годятся все ​совсем не надо ​

​с лотка,—​лишь биржа, драка,​но лишь не ​

​что за цветы.​подсобных​

​не торговцы словами ​но тем, кому весь мир ​

​свободы,​-​Для объяснений слов ​

​писатели —​Любовь неразделённая страшна,​и хотел бы ​

​Не пойму я ​в них себя.​

​И когда умирают ​о смерти​

​за счет несчастливых,​цветах до пояса.​и вновь увидеть ​

​и, быть может, умерший мой брат.​к списку​

​но лишь не ​Мы в дремучих ​губами​

​призванию​

​награждают.​

Дворец

​я счастья,​меня ты.​

​твои глаза открыть ​— мой брат по ​только за смерть ​

​и хотел бы ​без тропинки ведешь ​

​тебя поднять, растереби,​но ведь автор ​

​Нежностью​стаду угодных,​

​лесу​Припомнить - время за грибами,​

​прижат,​

​они утруждают.​не в пастырях,​

​будто бы по ​

​в поскрипывающей избе.​ее край сердоликом ​

​Люди живые -​при стаде,​

​Все мне кажется,​под вспыхивающие зарницы​

​—​хоть чуточку нежности.​

​не в овчарках ​ли смогу.​

​присниться самому себе​той книги названия ​

​жизни​

​трусливых,​а хорошее вряд ​

​Проснуться было, как присниться,​

​Я не вижу ​дать бы при ​

​но, конечно, не в стаде ​не сделаю,​

​к списку​

​не какой-нибудь там детектив.​внешности -​

​быть,​Я плохого тебе ​

​14 ноября 1956​—​

​голосе,​хотел бы я ​

​шагу.​что живу.​

​Я надеюсь, что книга хорошая ​при всем его ​

​Не в элите ​Я - робею на каждом ​

​от счастья,​

​не докатив.​

​Ему бы -​

​подловатый микроб превосходства.​Ты смелая.​

​то я умру ​их до берега ​

​в руки вложило?​

​не пролез​любви.​

​на белом свете,​ворочает,​

​Что револьвер ему ​лишь бы внутрь ​

​Ты большая в ​

​умру​Море сдержанно камни ​

​лишило?​—​

​к списку​и если я ​трепыхается, как парусок.​

​Что Маяковского жизни ​подбирателем грязных окурков ​

​родина предсмертная моя.​падаю в траву,​

​—​в крематории...​

​быть обрубком войны,​-​

​раскинув руки,​пальцем не держится ​

​них -​уродства,​

​Что осталось? Только три фигурки ​смерти,​

​А страничка под ​

Долгие крики

​нежные речи о ​испытать все болезни, все раны,​

​Монументы - мусор, как окурки.​не думая о ​

​Рядом книга. На буквах песок.​для истории​

​быть горбатым, слепым,​Три фигурки - вся моя семья.​

​Пою и пью,​морем девочка.​

​и произносятся​в мире хирургов,​

​три фигурки уменьшались, тая.​

​арбуза августовского хрущу.​

​Вот лежит перед ​выбывают,​

​под ножами всех ​края,​

​кусками​к списку​

​другим​лежать​

​На перроне, став почти у ​

​и алыми морозными ​

​живым.​Люди один за ​

​Я хотел бы ​железнодорожного пути.​

​чего-то смутного ищу,​

​и помогают мертвые ​

​выпивают.​

​ипостаси подонка.​пронзают зовы​

​грущу,​о мертвых​

​Люди сутулятся,​но не в ​

​потому их так ​

​и дрова таскаю,​

​Мир, где живые думают ​

Дорога в дождь — она не сладость...

​внимание - мертвым?»​негром,​

​жен во вдовы,​Вгрызаюсь в книги​

​своим.​«Живым - равнодушье,​

​хоть в Кейптауне ​

​молча перейти из ​

​через ручей.​

​с торжественным бессмертием ​это сделалось модным:​

​в Лхасе,​всегда готовы​

​и женщину нести ​мокрых,​

​Где и когда ​хоть нищим юродивым ​

​Женщины в душе ​

​смеяться​с шуршаньем веток ​

​Это какая-то несправедливость...​

​в Бангладеше,​друга не найти?​

​в лицо врагу ​птиц,​

​длилось?​хоть скелетом живым ​

​Вдруг потом друг ​Мне нравится​

​Мир с пеньем ​

​чтоб все это ​трущобах Гонконга,​

​прятки.​не спать ночей.​

​мужества.​Разве же можно,​

​хоть бездомным в ​Все разлуки, словно игры в ​

​и, чёркая пером,​моей борьбы и ​

​к списку​в тюрьме гватемальской,​

​стало от солдатки.​

​кататься,​

​Мир ждет меня,​

​возражает другой.​хоть под пыткой ​

​Что-то в тебе ​

Есть пустота от смерти чувств...

​и на коньках ​и мучиться.​

​«Не любит»,​ипостаси:​

​нас возьми...»​Мне нравится​

​Мне еще искать ​Но спокойно:​

​человеком в любой ​«Папа, ты на поезд ​

​Гогена.​Прощайте!​

​я счастливый какой!​я быть​

​взглядом:​и девственные линии ​

​вы.​Люди, слышите, люди,​

​И хотел бы ​и меня упрашивали ​

​сцена,​

​всем, чем лишь могли ​говорит лепесток.​

​— ни в коем.​

​почти бежали рядом,​и Мусоргским охваченная ​

​Вы помогли мне ​"Любит!» -​

​и кошкой тирана ​Дети с ней ​

​и Уитмен,​партизанские могилы!​

​Замирающе:​но тираном — ни в коем​

​с детьми.​и Есенин,​

​Прощайте,​

​жесток.​

​гиеной,​шла моя любимая ​

​Мне близки​и все-таки, наверное, не все...​

​Я к ромашкам ​

​хоть последней паршивой ​

​парому,​увиден.​

​по марксизму сдавший,​губы.​

​Божьей тварью любой,​зыбкому, как будто бы ​

​разном сам собой ​и все зачеты ​

​Ветер сушит мне ​

​холеным левкоем.​По петрозаводскому перрону,​

​Я в самом ​

​намного старше ставший​

​о семи лепестках.​

​не то что ​

Женщинам

​к списку​

​так искусством осаждён.​за этот час ​

​ромашки​

​—​Его мы ждали. Выпал он.​

​Да я и ​росе,​все недели -​

​быть репейником сирым ​самый. Настоящий.​

​со всех сторон...​с ботинками в ​

​руках​вселенной​

​Он был тот ​и обступает пусть ​

​И я стою ​

​и в тревожных ​проклятой​

​им ослеплен.​

​не даёт житья​звездой.​

​ворот рубашки,​

​в моей ненаглядной ​

​и город был ​Пусть мне искусство ​

​под пролетарской красною ​

​Настежь -​Я хотел бы​

​Лежал он, свежий и блестящий,​как я!​

​не под крестами,—​

​иду.​

​на Миссисипи.​плотней.​

​Хочу искусства разного,​

​груди —​

​я по жизни ​фыркая,​

​а становился лишь ​

​Парижем!​с крестами на ​

​лугу,​ну а вынырнуть,​

​таял под ногами,​Хочу проехать утренним ​

​сибирские крестьяне,​как по летнему ​

​глубоко-глубоко на Байкале,​и он не ​

​на автобусе повисшим,​лежат они,​

​ту,​бы нырнуть​

​и храп коней,​Мальчишкой,​

​новый, молодой,​

​эту мелочь и ​но я хотел ​

​под гуд машин ​

​пускай на ломаном.​

Зависть

​За мир погибнув ​

​лупу​

​в православного хиппи,​гамме​

​–​что марксисты были...​

​Не разглядывать в ​играть​

​шел в рассветной ​

​со всеми говорить ​

​и получилось,​к списку​не хочу я ​

​Он шел и ​

​Хочу шататься, сколько надо, Лондоном,​

​и буржуев били,​мучаюсь и плачу?!​богами,​

​красив.​Нью-Йорка.​но шли сражаться​

​то отчего же​ни перед какими ​

​и был действительно ​не знать Буэнос-Айреса,​

​свете бог, считали,​

​собой не значу,​склоняться​

​он пышен,​Мне неловко​

​и то, что есть на ​А если ничего ​

​Не хочу я ​и был действительно ​

​Границы мне мешают...​

​Они, конечно, Маркса не читали​

​и стою?​

​на улицах мира.​всех белизною поразив,​

​торжествующая жадность!​

​правду жизненную видел.​я что–то значу, видимо,​

​и собаками всеми​

​крыши,​

​и жадность,​

​и в этом ​связано со мною,​

​во всех океанах​

​землю и на ​

​и жаркость,​

​пыхтеньем вывел​Но если столько ​

​всеми рыбами быть​Он лег на ​

​Да здравствуют движение ​наивный грамотей с ​связан слабо.​

​МИДа,​и был уверенно-густой.​сквозь щели!​

​далеком девятнадцатом​

​что с жизнью ​к панике бедного ​

​Он был застенчиво-пушистый​прёт​

​Ее в году ​что я плохой,​

​быть беспаспортным,​

​простотой.​

Заклинание

​сено​этой надписью.​

​этим сладу,​во всех странах,​

​со всею мягкой ​и –​

​Задумываюсь я над ​и нету с ​

​родиться​и чистый​

​в глаза,​за марксизм».​

​А мне бубнят,​Я хотел бы​

​Лежал глубокий он ​бабочки​

​«Погибли смертью храбрых ​меня.​

​к списку​

​дверь отворивши, на него.​и –​

​торжественная надпись:​все это про ​

​улыбается мне.​удивленно,​

​сквозь ветки, свет и щебет,​а надо всем​

​мне кажется,​

​и буфетчица Зинка​мы вдруг ступили ​

​Лечу сквозь голоса,​Кузьмичев Максим,—​

​Пера Гюнта, –​земле,​

​ничего,​

​машина грузовая.​Петр Беломестных,​

​Виденья Малапаги,​и легко на ​

​еще не зная ​как сеном молодым​

​Клевцова Настя,​

​боюсь искусства, как огня.​

​мне зыбко​

​И как-то утром, вставши сонно,​Я доверху завален,​Читаю имена:​Таюсь,​

​Но пока что ​он».​

​Я вам необходим.​и далеко.​

​перепутал.​ничего не найду.​

​должен быть и ​огромная есть ценность!​

​и смотришь глубоко ​

Зашумит ли клеверное поле...

​собой на свете ​все, что было, истрачу,​

​Ведь все же ​О, в этом всём ​

​и легко​

​Я все с ​упаду,​

​настоящий?​«Где цельность?»​

​вдруг делается грустно ​слезами заслоненные глаза.​

​и на стол ​

​«Когда же будет ​

​Я знаю – вы мне скажете:​под ношей,—​

​мешают​Может, тоже заплачу​небосклон:​

​и до восторга!​

​ты, сгорбленный​прочесть ее –​

​оттого, что он врет.​опять глядели в ​

​от зависти​пусть и пришел ​

​а не могу ​

​плачет старый старатель​

​тревогою все чаще​и до востока,​

​У их подножий,​обычная глава,​

​как подстреленный влет,​А мы с ​

​от запада​Есть магия могил.​

​ну так,​Все, что было, истратив,​

​таять стал.​во мне перемешалось​

​партизанские могилы.​

​Глава –​все поводит плечом.​

​то под ногами ​И столько всякого ​

​вы спите,​решаю!​

​а буфетчица Зинка​

​таял,​чтоб всё перемежалось!​

​зарослей малины​Я прочесть ее ​

​и беда нипочем,​в руках не ​

​Я так люблю,​Среди берез и ​

​Вот книга...​зыбко​

​и если он ​злой и добрый.​

​со звездой.​

​и хилым завиткам.​

​Горячо мне и ​и сдал.​

​застенчивый и наглый,​

​где обелиск белеет ​к халатику​

​я кричу: «Сыпани!»​не удержался он ​

​неудобный,​тихую полянку,​

​чистеньким рукам,​

​Гармонисту слепому​считая,​

​Я весь несовместимый,​и выхожу на ​

​к ее усталым ​и блестят сапоги.​

​Но, сам себя таким ​

Злость

​и нецелесообразный.​

​святой​

​жалость​

​любому,​

​на два.​

​Я целе-​

​торжественности вольной и ​

​понимаете вы,​Пью на зависть ​

​день и не ​

​праздный.​

​и порядку,​

​и жалость,​столом.​

​что не на ​

​я натруженный и ​я отдаюсь покою ​

​сжалось,​

​я сижу за ​

​чтоб все решили: он тот самый,​Я разный –​

​Отпущенный бессмысленной тщетой,​

​и сердце болью ​

​молодой и отчаянный,​хотел добиться торжества,​

​к списку​

​слишком не мудри!»​

​а тут гляжу,​

​городским хвастуном,​упрямой​

​остановись, остановись!​

​же время​

​несклонен к сантиментам,​чайной​

​В своей решимости ​

​разврата​

​и в то ​Я раньше был ​

​В старой рудничной ​

​сил.​

​среди распада и ​«Будь мудрее​

​сантиметром.​

​по Иркутску ходил...​шумел, кружил что было ​

​молитвой ввысь,​

​будто:​

​мне шею обернула ​парчовых​

​метелью,​подняв глаза с ​

​Все говорит как ​

​милыми​и в портянках ​

​Он забивал глаза ​

​О человек, чье имя свято,​внутри.​

​руками неумелыми и ​

​за собою водил​

​- он повалил.​

​воздухе, замри!​

​с мохнатинками рыжими ​

​завитками хилыми​как шалавых девчонок​

​Он не пошел ​

​и бомба в ​

​алеют​

​Там продавщица с ​

​весы,​

И в детях правды нет...

​через неделю.​Замри, летя из кольта, пуля,​

​и ягоды шиповника ​и гуле.​

​в кабаке о ​

​Был новый снег ​о население Земли!​

​тревожно тлеют,​

​в мерном рокоте​

​самородком он стукнул​

​не беспокойтесь - я сейчас...»​

​Остановись, идя вслепую,​Брусничники в траве ​

​да, в ГУМе,​

​после сотой версты​

​- я растаю,​не поспеши, не соверши!​

​как земля земна!​

​в ГУМе,​

​как, раскрыв свою сумку,​Вы не волнуйтесь ​

​и слова,​

​и удивляюсь,​

​мной недавно было ​являлся ему,​

​у вас.​к бесчестью выстрела ​

​разглядываю лето​А вот со ​

​золотой самородок​

​и настоящий снег ​

​души,​вхожу в тайгу,​

​краснею.​в синеватом дыму​

​Он уверял нас: «Будет, знаю,​

​к забвенью собственной ​

​вылезаю где-то,​нечего –​

​самогонных​и удивлялись: «Где же он?»​

​злоба​куда-то еду,​

​когда краснеть бы ​

​как в парах ​

​брали в руки​Когда тебя толкает ​

​россыпях зерна​

И я любил

​и грустнею,​мне бессвязно твердит,​

​Его мы нежно ​шагаешь сам!​

​В грузовике на ​Расстраиваюсь быстро​старикашка подсевший​

​был смущен.​ты по себе ​

​нравится мне это.​

​может, и усталость.​странноватый на вид,​

​и сам собою ​остановись, забывший бога,—​

​—​

​Усталость, может, –​И, невзрачный, потешный,​

​и хрупкий​как по ступеням, по телам,​

​Встаю до света ​сталось?​

​тряпье.​

​Он был пластинчатый ​цели бойко,​Зима.​

​что со мною ​

​у цыганки в ​лету.​

​Когда шагаешь к ​

​живу на станции ​

​Не понимаю,​Орден «Мать-героиня»​

​и колебался на ​убий.​

​Итак,​про друзей​

​все - репей на репье.​летел, куда подует ветер,​

​безумством спешки не ​к списку​

​к списку​Брючки географини​

​Он, покидая высоту,​остановиться​

​не судит.​убью.​

​будто горный хрусталь.​

​И снег пошел, пошел под вечер.​И самый шанс ​

​о любви пусть ​и пониманьем не ​

​с уважением сахар,​ему, пора.​

​остановись! Ты слеп, как Вий.​

​знал,​

​не оскорблю непониманьем​

​прилагают к устам​а ведь пора ​

​Топча, как листья, чьи-то лица,​Тот, кто горя не ​

​твою​

​Два степенных казаха​

​выпал,​

​идти.​

​над сумятицей судеб...​я душу нежную ​

​и достану махру.​

​Вздыхали: снова снег не ​ты не решаешься ​

​Опустевший вокзал​И, наделен познаньем ранним,​

​закажу себе стопку​двора.​

​светила​будут ночью встречаться.​

​себя мы раним.​

​сапоги оботру,​чернели в глубине ​

​вперед на ложные ​

​и не руки, а сны​

​Тем и другим ​О железную скобку​

​мы, где липы​пути​

​поезда будут мчаться,​

​друга понимать.​расседлаю коня.​

​Смотрели в окна ​

​когда по ложному ​По дорогам весны​

​во всем друг ​молодой и отчаянный,​

​к списку​

​сила,​

​больше.​

​страшно, так же страшно​

​у косого плетня,​

​что будете друзьями!​Есть в нерешительности ​

​и не встретятся ​но так же ​

​чайной,​то,​

​вольется в ноги, как свинец.​

​Разойдутся пути​

​странно,​Я у рудничной ​

​Спасибо вам за ​

​и нерешительность святая​

​отпусти, не неволь же!​и все же, как это ни ​

​к списку​глазами...​

​наконец,​

​До свиданья, прости,​

​обнимать,​разлучусь.​

​и сердцем и ​

​ты вспомни вечность ​сквозь раскрытые губы.​

​не понимать и ​

​и никогда не ​Надейтесь высоко​

​сметая,​

​и зубов холодок​

​друга страшно -​тобой не встречусь​

​не рядом.​

​Пыль суеты сует ​

​журавлиные трубы,​

​Не понимать друг ​

Из воды выходила женщина...

​я никогда с ​и рядом и ​

​остановившийся — велик.​

​Паровозный гудок,​

​о любви​разучусь,​

​Желайте мне добра​пойми: забегавшийся — жалок,​

​к списку​к списку​

​Пока дышать не ​всегдашним братским взглядом.​

​крик​вагоны чертовых колес...​

​благодарю.​И кажется — так будет вечность.​

​Твердите, что «пора!»​

​под паровозный хриплый ​перебирает, словно четки,​

​и за все ​

​устало, обреченно жду.​

​на письма отвечайте.​

​обветшалых,​и ночь, задумавшись всерьез,​

​я тебя благословляю​свиданья​

​пишу,​Под шелест листьев ​

​Задумчивы девчонок челки,​

​краю​с тобою нового ​

​а если вам ​о себе.​бьют.​

​в этом крошечном ​свиванья,​

​не серчайте,​хотя бы просто ​

​задумчиво по морде ​краю,​

​гляжу на отблесков ​

​прошу вас —​

Изумрудины

​боге —​

​задумчиво шумят фонтаны,​

​И, любя тебя без ​Сижу, трескучий хворост жгу,​

​чем спешу,​

​подумай — если не о ​Задумчивые люди пьют,​

​мне достаточно любить.​

​косой.​

​Когда я в ​

​доверься небу, как судье,​

​Прогулки, вы порой фатальны!​

​быть любимым​

​за той лесистою ​мое «сейчас» любите.​

​Остановись на полдороге,​везде мыслители сидят.​

​Мне не надо ​

​устрою​«потом»​

​копыт.​

​лошадках -​

​обиде быть!​

​и маленький костер ​

​За все мое ​

​почуяв пропасть у ​и на раскрашенных ​

​только что в ​

​пойду высокою травою​ловите.​

​мыле,​и аллеях, где лопочет сад,​

​обидно,​

​Сниму ботинки и, босой,​

​на мелком не ​

​остановись, как лошадь в ​

​На поплавках уютно-шатких,​

​Это вроде и ​

​поможет мне.​

​В усердии пустом​

​или кипит,​

​стене.​

​глядеть!​

​но это не ​

​когда мне одиноко.​когда он спит ​

​летя отвесно но ​да не следует ​

​на шелушащемся бревне,​

​стороне,​мире,​

​мотоцикле,​

​поглядел бы,​

Ира

​вон добрым дедом​

​Не стойте в ​

​б однажды в ​и женщина на ​

​На тебя я ​присяду с тем ​

​пристрастно и глубоко.​Но ты хотя ​

​сетует жене,​

​он лететь!​рыбацким делом —​

​Тревожьтесь обо мне​а после каются, спеша.​что в лодке ​

​да не может ​и я займусь ​

​к списку​Поспешно бьют, поспешно губят,​

​Всё мыслит: доктор медицины,​Снег, наверно, полетел бы,​

​этом будет проку,​правительственной ложе!​и опускается душа.​

​больше ни ногой!​

​твою.​

​но мало в ​Не посвящай, тореро, бой​

​Поспешно пьют, поспешно любят,​Нет,- в парк я ​

​дую в сторону ​

​об угол пробку,​дороже.​

​цейтнот.​наткнусь на разговор, другой...​

​Потихонечку колдую,​И я сдеру ​

​ведь честь всего ​

​попав затравленно в ​

​к фонтану,​направление даю.​

​летят, отвергнутые, в пыль.​

​Тореро, мальчик, будь собой -​по жизни мечется, как пешка,​

​вновь удеру гулять ​

​летящий дую,​головки килек жестяные​И уберут,- коррида!​

​и человек, стирая пот,​Я закурю опять, я встану,​

​Я на снег ​небыль, то под быль​

​Брезгливо сморщится: «Убрать!» -​

​Проклятье века — это спешка,​не придешь.​

​человек!​и то под ​

​Одно из рыл, как рыло,​

​к списку​

Итальянские слёзы

​неправдой к правде ​спать не может ​
​Потеют френчи шерстяные,​звать?-​
​Взойдут иные имена.​была эпоха,​
​за морока —​ларька.​

​И кто-то,- как там его ​Придут иные времена.​
​и что, какая б ни ​Что же это ​
​об угол пыльного ​
​усмешка.​их тоже обворуют.​

​только ложь​
​снег.​
​с пива...​по ним скользнет ​
​озоруют,​что ложь рождает ​

​Я ловлю губами ​
​сдирают молча пробки ​рог,​
​Ведь как ни ​
​убого,​ворота.​

​два краснощеких речника​
​Когда тебя пропорет ​Воров счастливых пожалей.​
​Другой - что это все ​Выхожу я за ​
​пира,​

​пешка.​Ты не завидуй. Будь мудрей.​
​неподходящее сейчас.​
​снится, видимо, медаль.​Устроив нечто вроде ​
​в игре простая ​

​а просто переходит.​
​что, мол, враги кругом, что время​
​—​башмаки.​
​-​не уходит,​

​нас,​Кто-то всхрапывает басом ​
​наводят блеск на ​
​них? Отнюдь не бог ​ничто в ней ​
​открытой критики у ​даль.​

​бархоткой​
​Кто ты для ​— жизни волшебство:​
​кричит о вреде​
​Чем-то вечным дышит ​и мне малиновой ​

​в правительственной ложе!​И в этом ​
​Один из них ​Спит динамовская база.​
​и мерю чьи-то пиджаки,​ведают вон те​
​Любая юность — воровство.​проблемах века.​

​вышину и тишину.​
​барахолкой​Ведь слез не ​
​кого-то?​и спорят о ​
​за твою высокогорность,​

​Брожу я местной ​ненадолго, но все же...​
​все это у ​
​два человека​словно тайную жену,​
​и голос: «Больше силы нет...»​Заплачут так, по доброте,​

​не заводя учета,​Но вот сидят ​
​за гордость,​
​и уходящий силуэт,​
​заплачут.​воровал,​

​пеной набекрень.​Я люблю тебя ​
​и расставания недобрость,​они по ней ​
​Скажи — ты сам не ​
​и кружку с ​растворяются в тебе.​

​недолгость,​
​душа -​
​ты загоревал?​
​«шпикачки»​

​гореванье​И вспоминаю встреч ​
​но отлетит твоя ​Но что же ​
​возьму я чешские ​Мои грусть и ​
​и гляжу.​общественно не значат,​

​Остался только опыт.​лелея благостную лень,​
​в судьбе.​
​бросаю в воду ​
​Они, конечно, ни шиша​Украли чей-то шепот.​

​И, возжелавши легкой качки,​Так случилось уж ​
​и желтоватые черешни​
​обрубку-инвалиду.​шагов.​
​фонтан.​Ты — мое, Бакуриани.​

​хожу​
​тому​
​Украли легкий стук ​
​и возлюбуюсь на ​курить.​

​по этой пристани ​
​красотке этой иль ​врагов.​
​Монтан,​только здесь нельзя ​
​Я только внешне, только внешне​и посвяти кориду​

​Украли всех твоих ​что хорошо поет ​
​так, как будто раскурился,​к списку​
​Доверься сердцу - не уму,​нянчить.​
​на тему,​говорить​

​товарищей нет.​
​Ей посвяти корриду.​
​им надо внуков ​
​и песню забурчу ​Не могу не ​

​а уж стольких ​быка!​
​опасно, не иначе —​
​надену​...Ты прости — разговорился.​
​лет,​как уши черные ​

​на дожде​
​Потом я ролики ​А победа-то — слаба!​
​и немного прожито ​горят глазищи - с виду​
​Для их здоровья ​в саду.​

​победа...​умер никто,​
​Вон там одна... Из-под платка​девчонки, где?​
​и выпущу шары ​что еще одна ​
​У меня не ​Хорош подарок бычий?​

​А где твои ​
​сойду​
​мне нашептывал слова,​
​что?​

​стальных -​
​кивают равнодушно.​со сцены радостно ​
​Кто-то, ласково подъехав,​такое,​
​Вот шрам, вот ряд зубов ​— радушно​

​и, награжден двумя шарами,​
​после громких вечеров.​
​Это что же ​

​я сам - тореро бывший.​Да вот они ​
​шарады​счастливо​
​а молчком хороню,​Тореро, мальчик, я - старик,​
​искать беги.​Я разгадаю все ​

​я не выглядел ​не браню,​
​к списку​
​Хоть их опять ​меня румяный массовик.​
​часто, будто нездоров,​браню,​

​и вся пустынная...​А где же, где твои враги?​
​на сцену​Это мне понятно, ибо​
​что тебя не ​
​и вся уставленная,​

​украдкой брови слюнят.​Пусть лучше пригласит ​
​видно, слабо победил...​Ты прости,​
​себе постылая,​и, вглядываясь в сумрак,​
​Боюсь явлений мозговых.​грустен —​

​руке пустота.​Душа усталая,—​
​ждут в дожди​лезть на стену.​
​ну и выигравший ​держит рюмку в ​
​души твоей.​

​и их девчонки ​Уже готов я ​
​ногу парень повредил,​простота -​
​комнате​— «вожди»,​
​парк гулять пойду.​Кто-то, хмурый, ходит грузно​

​И не дружеская ​
​Мне страшно в ​Ну, а зато они ​
​Я лучше в ​победители ведут.​
​пустотой.​

​среди людей.​и вызывают злобства.​
​я в поту.​и себя, бывает, странно​
​а с нечистою ​
​быть в гомоне​приносят неудобства​

​От этих споров ​в душ, усталые, идут,​
​его чистотой,​А я хочу ​
​пекут,​Я бледен. Под глазами тени.​
​с трассы,​

​Говорю не с ​сосульки люстр.​
​Они врагов себе ​темы.​
​Вот приходят они ​
​дружу.​сонные​

​Они толкаются, бегут.​Мне надоели эти ​
​в чем-то очень дорогом.​
​что с мертвым ​Свисают​
​Взошли иные имена.​

​порой молчат.​и застенчивую женскость​
​Никому -​чуть льют.​
​Пришли иные времена.​
​и даже вслух ​

​том,​расскажу,​
​Здесь лампы свет ​к списку​
​хнычат,​если кто-то не о ​
​Никому я не ​

​солнечно.​тебя.​
​Вслух и кричат, но вслух и ​
​грубоватую их жесткость,​
​в рестораны хожу.​

​Здесь не бывает ​талантливость, мне стыдно за ​
​чад.​своему,​
​ибо с ним ​
​зеркал.​

​за правду бесталанность,​От разговоров этих ​
​нежность к делу ​с ним дружу,​
​и ртутный лед ​
​идет на бой ​

​Разговорились люди нынче.​нежность —​
​для других еще ​лед рояля угольный​
​губя,​
​к списку​Понимаю я их ​

​еще с женой,​

К добру ты или к худу...

​Здесь —​все дело бесталанностью ​

​парижанка!​

​их дому.​Для других он ​

​дневной жары накал.​

​Когда порою, без толку стараясь,​ты – лучшая в Париже​

​плохо в лыжном ​еще живой.​

​Где-то гомон уличный,​

​этому помочь.​

​и знай:​нервность —​

​Для других он ​

​блестит паркет.​

​но не умеют ​хмурься на меня​

​Понимаю я их ​

​хмуро храню.​Как лёд коричневый,​

​чувствуют, что надо,​Но ты не ​

​полнокровный, крупный стук.​

​Эту тайну я ​нет.​

​Они всей кожей ​

​просто жарко!​и ботинок великанских​

​Я товарища хороню.​там​

​прочь.​

​Париже –​рук,​

​к списку​Цветов​

​же убежать не ​

​Какие девочки в ​и шершавость смуглых ​

​потому что могу.​колышется.​

​кто от себя ​

​ай-ай-ай!​щек цыганских,​

​потому что умею,​Там воздух не ​

​рады,​

​Париже –​

​и отлив их ​

​Усмехаюсь врагу,​

​холодными...​Им чужды те, кто лишь покою ​

​Какие девочки в ​громких фраз,​

​я смею.​но замораживающими,​

​чем-то сыновья.​хотя я, к сожаленью, не Парис.​

​всех о дружбе ​

​Все на свете ​

​хорошими,​когда молчат о ​

​поднёс бы яблоко,​

Казнь Стеньки Разина

​и ту дружбу, что превыше​и сильны, как тиски.​

​может быть и ​могут,​тебе я, как Парис,​

​добрых глаз,​Мои руки обиты​

​вещами,​

​и, пасынки, они молчать не ​

​был сейчас Париж,​блеск живых и ​

​тоски.​

​ее уставила​

​Они живут, сомнений не тая,​

​и, если бы я ​

​привычки,​

​не боюсь я ​и, словно комнату,​

​все усердная тревога.​

​яркого,​Полюбил я их ​

​обиды,​ее заставила​

​У них за ​

​идёшь средь гама ​

​горнолыжники на старт.​

​Не боюсь я ​

​Быть ледяною​предательски румяные слова.​

​Вся строгая,​

​шагают​

​колуном и кайлой.​

​с душой своей!​

​но, как и прежде, выглядят невзросло​губой.​

​и по улицам ​

​Я косою работал,​

​Что ты наделала​

​свои права,​чуть заметным над ​

​Пахнет дымом... День настал,​кулем.​

​все ледяней.​

​годами бьются за ​

​и шрамом,​

​«МАЗы» буйволов шугают.​

​гнулся я под ​Душа нальделая​

​остро,​гранитными​

​вышина и тишина.​

​До десятого пота​

​как замораживаешь!​

​Они переживают это ​

​с глазами красноярскими ​

​Над горами, бугорками​

​и желали добра.​

​Ты завораживаешь,​

​относятся любимые дела.​

​ставшая судьбой,​

​сна.​

​потому, что любили​

​ты зимним зимняя!​мачех​

​идёшь Парижем,​Сладко щурюсь после ​

​-​

​Неотразимая,​

​с крутой неласковостью ​

​чуть-чуть с границами,​

​Бакуриани.​за плохие дрова ​

​к списку​

​и к ним ​

​Ты, не считаясь ни ​

​...Я живу в ​и били​

​с Нотр-Дам!​не дала,​

​понятно это вам?!​

​хочу послать.​

​А уж если ​

​упавшая на сцену ​Таким судьба таланта ​

​Эй, улицы, –​

​что в письме ​

​приучали к труду.​

​химера,​

​есть случайный мальчик.​

​карману.​тут сосны,​

​вручали,​

​Совёнок пел, как пела бы ​При каждом деле ​она не по ​

​Но такие уж ​

​а топор мне ​

​нам.​

​к списку​

​Всей Франции​

​попробуй сладь!​

​не плели ерунду,​в неистовстве пророчествуя ​

​4 июня 1979​

​Монмартру?​

​что с собой ​

​кричали,​

​Так, уходя со сиены, Пьяф гремела,​было лень.​

​по замершему движется ​тут солнце,​

​На меня не ​

​горле слёз комки.​

​плохо написать им ​там​

​Но такое уж ​

​как велели, копал.​

​пусть оставляя в ​

​Классики по-своему ленились, —​

​за женщина вон ​так, пожалуйста, прости.​

​и глубокой лопатой,​

​новые артисты, –​

​ними, словно тень.​

​Но что это ​

​рада —​

​я заклепки клепал,​шли её горлом ​

​шло оно за ​это сам Париж.​

​Может, будешь ты не ​лобастый,​

​что, поджидавшей смерти вопреки,​

​не ломились, —​Её папаша –​

​что-то следует блюсти.​Мускулистый,​

​в ней – артисте истом,​

​Классики в бессмертье ​

​Кто её папаша?​—​

​огне.​

​А главным было ​

​это – ненаписанное им.​

​Откуда эта?​

​Может, этого не надо ​

​были руки в ​

​брала.​

​–​лилово рыж.​

​непонятные твои.​

​От стального каната​

​она, играя, в руки нас ​

​Может быть, главнейшее в поэте ​

​Из-под папахи чуб​отливом,​

​Оке.​гулливеров,​

​своим.​

​на голове папаха.​

​твои серые с ​

​Шел паром по ​

​Как великанша жалких ​

​оскорбить меня стихом ​

​–​

​от негаданной любви​

​Раздавалась команда.​

​шли горлом звёзды, шли колокола...​

​Вечность шепчет: поленись, помедли​

​Вон та идёт ​

​Меня сделали счастливым​

​тянул, как большой.​шло, и горлом – вера,​

​нешевелизм.​

​телефонных будках.​

​прошу.​

​и мальчишкой паромы​Но горлом горе ​

​пальцем для других ​

​стоят в прозрачных ​

​и свободы не ​с черемшой​

​ней.​

​поступка,​в бокалах,​

​стал зависим​

​Ел я хлеб ​

​невольно были к ​лень простого честного ​

​и, будто бы соломинки ​

​От тебя я ​

​Я сибирской породы.​

​мы только что ​дешевизн​

​загадочны, как Будды,​

​— пишу.​

​к списку​лилипутке,​

​среди прочих пошлых ​они плывут,​

​но не выдержал ​

​тебя.​

​Добры, как великаны к ​

​к нам преступно​

​Покачивая мастерски боками,​

​я писем,​

​то, что я любил ​заклятья, стоны, говоры теней...​А потом приходят ​

​про «бдительность» забыв, разинул рот.​

​Не писал тебе ​

​прости меня за ​

​набаты, ливни, пушки,​строкой.​

​делегации,​Н. Тарасову​

​прощенья,​

​Смешались в ней ​

​перед нашей стыдною ​

​И кое-кто из членов ​

​к списку​

​За то, что разлюбил, я не прошу ​

​сиреной выло. Это было – Пьяф.​

​потупить​

​Тут всё наоборот!​говорю.​

​мою скребя.​

​тележкой сен-жерменской грохотало,​

​Лень глаза смущённые ​что!​

​«Не надо...»​

​дверьтвою, то в дверь ​

​трав,​собственный покой.​

​Тут чёрт те ​

​сейчас​

​то лапой в ​

​шептало, словно бред булонских ​

​Лень взорвать наш ​

​дилетантские.​

​как я тебе ​

​пес до умопомраченья,​Оно, летя, рыдало, хохотало,​

​лень. Нам лень подумать.​

​–​

​опустивши низко голову,​Скулит наш бедный ​

​хрипя, переворачиваясь, – в нас!​

​Нам писать не ​Стиляжек наших платья ​

​Скажи: «Не надо!»,​

​Гуманней не любить, когда потом конец.​

​хирургами искромсанное тело,​

​живых.​

​головой.​

​очнувшись, ужаснёшся пустырю.​

​Виденье хорошо, пока не испарилось.​

​глаз,​

Карликовые берёзы

​что-то мало попросту ​

​да так, что гид качает ​

​не то,​

​обман вести, как под венец!​упав от перевешивавших ​

​что-то многовато оживленья,​

​по пояс вылезаем,​призрачному городу,​

​Зачем же под ​И вот запело, будто полетело,​

​на страницах, внешне боевых,​

​В окно автобуса ​

​верю,​Не надо обещать. Любовь – неисполнимость.​

​дрожа, вобрала музыку спина.​

​ли духовной лени​там на мостовой!​

​Не верь, как я не ​предстанет ложно пуст.​

​ступила... Распрямляясь обречённо,​

​Не от этой ​в ковбойских брючках ​

​Не надо...​

​и, ложно полный мир ​

​она​за двух.​

​волосами,​

​не кладу.​

​услышать звук пустой, враньё, насмешку, грубость,​

​Вступил оркестр... На самый край ​вроде бы работая ​

​та с голубыми ​как я сегодня ​

​уст​ручонки!​

​это значит, что поэт ленился,​

​Вон та –​ты не клади,​

​из этих самых ​Но – чёткий взмах морщинистой ​

​рыхлую разбух,​за то, чтоб стать «мадмуазель Париж»!​

​свои руки ненадёжные​

​Как тяжело потом ​и поддержать – иначе упадёт.​

​и в поэму ​красивою,​

​ему на плечи ​«люблю», когда ты любишь.​

​кинуться на сцену​

​удлинился​

​Война за то, чтоб самой быть ​мартовскому льду,​

​Гуманней не твердить ​и мне хотелось ​

​Если стих короткий ​всем телом ощущать, как ты царишь.​

​ходи вдвоём по ​бы миг.​

​бросится вот-вот;​

​работяг.​Война за то, чтоб, царственно курсируя,​

​с ним не ​сулить, но дать хотя ​

​куда с обрыва ​с напряжённым видом ​

​войны.​

​Пусть это стоит, как и мне, недёшево,​

​до гроба не ​

Картинка детства

​глядела, как на Сену,​

​лодыри отечественной мысли​средь фейерверка уличной ​

​Не надо...​

​бы землю,​

​На нас она ​яростно рифмуют кое-как​

​как залпы​

​кружиться голова.​

​не обещать небес, но дать хотя ​

​тоненьких едва.​мыле,​

​Они так ослепительны,​и будет горестно ​

​допрежь, чем их надеть, – таков закон вериг,​

​держась на ножках ​трудов как в ​

​их взял бы!​и будет мальчик, что-то шепчущий,​

​звенья​

​стояла посреди тебя, эпоха,​

​От своих пустых ​он с удовольствием ​

​и будет март,​и трезво взвесить ​

​она, скрывая кашель, чуть жива,​ходу.​

​И чёрт –​и ласке голодна,​

​Гуманней трезвым быть ​

​Кургузая накрашенная кроха,​

​даже сострадаем на ​

​чёрт возьми!​

​по слову доброму ​

​надежд – надёжней для надежд.​разбитых крыл.​

​леность мысли, леность боли –​

​Париже,​

​усталой, умной женщиной,​

​что без больших ​тяжёлый от своих ​

​Есть в нас ​Какие девочки в ​

​Ты станешь женщиной,​есть неосведомлённость,​

​совёнок больноглазый,​и заду.​

​к списку​Не надо...​

​что полный оптимизм ​

​как будто бы ​

​на затёкшем пальце ​

​на лопатки.​

​вспоминаешь обо мне.​

​предупреждали нас, зазнавшихся невежд,​

​она воздвиглась, бледная, без сил,​писательской мозоли​

​как Поддубный,​со злостью женской ​

​неба задымлённость​

​балаганной​

Карьера

​Дело не в ​

​Европу,​

​в детской варежке,​

​Надломленность ветвей и ​

​И над белибердою ​

​работоспособность – это лень.​кладет​

​подперев щеку рукою ​

​«Не надо обещать!» – мычали провода.​усталая трагедия вошла.​

​Наша подозрительно большая​и хваткою есенинской ​

​ты,​

​«Не надо обещать!» – нам поезда кричали,​

​резвый скетч, ошибшись дверью,​я набекрень.​

​и нападки​

​окне,​от пылких «Навсегда!», от детских «Никогда!».​

​как будто в ​и мозги свихнул ​

​вперед сквозь подозренья ​

​качающейся мертвенно в ​

​начале​

​божка,​Вкалывал я, сам себе мешая,​

​идет​

​с Москвой,​уже в самом ​

​похожая на грубого ​

​я – замаскированный лентяй.​

​И русская поэзия ​

​заспанном трамваишке​Спасать любовь пора ​

​вошла, до суеверья​Успокойтесь, право, ради Бога:​

​твоя искренность, Есенин.​Пусть в бултыхающемся ​

​с названием тупым: «Спасённая любовь».​И вот она ​

​Нью-Йорк, то про Алтай.​спасенье —​

​Не надо...​

​и пробуешь, кряхтя, поставить представленье​– приложенье к Пьяф.​

​То он про ​российская земля,​

​веточкой внутри.​

​когда размякнешь вновь, наобещаешь вновь​Всё это было ​

​Говорят вокруг: он работяга.​

​Спасенье ты,​сосульку тоненькую с ​

​слабость – преступленье,​задом...​Зима?​

​спасенье.​но не обламываю​

​Сентиментальным быть не ​острило что-то и вертело ​на далёкой станции ​

​все это не ​рукой,​– затягивать конец.​

​прыганьем поправ,​этом я мальчишкой​

​ни женщины —​и тихо трогаю ​Как пытку продолжать ​

​на час искусство ​Думал ли об ​ни петля,​

​фонари,​

​я себе сентиментальность.​И был Париж, был зал, и перед залом,​

​снялся в синема.​Ни водка,​

​гляжу, как сдвоенные светят ​но не позволю ​

​к списку​В главной роли ​

​Но — надо жить.​

​обманываю,​Сентиментальный пес, ты попросту юнец,​

​войну.​Я фотографирую. Со вспышкой.​

​когда-то Айседору.​молчу и не ​ума сойти, метаясь...​

​на суровую эту ​даже завершить Литинститут.​

​Как шарф втянул ​Стою у дерева,​

​Пожалуй, можно так с ​провожают глазами солдаток​

​Предлагают, что ни говорите,​под колесо,​Не надо...​

​мою.​наши жены, приникнув к окну,​пяти минут.​

​и втягивает смерть ​и мужчин.​

​его – скребётся в дверь ​И мужей, без вины виноватых,​

​и прозаик без ​

​сопротивляться вздору,​лишь тени женщин ​а впустишь ты ​

​этой войне.​

​Я поэт. Немножко даже критик​

​и силы нет ​

​женщин, ни мужчин -​твою скребётся,​мы убиты на ​

​смеюсь.​

​все,​где нет ни ​

​себе – он в дверь ​смерти,-​Я совсем невесело ​

​Порою горько мне, и больно это ​

​мартовский,​Его впущу к ​

​ни в инфаркт, ни в естественность ​моей победы.​

​этим комсомолом.​как сквер туманный ​

​мудрю.​простодушно поверить вполне​

​В этом никакой ​бежать вослед за ​

​Всё призрачно,​мудришь, чего я так ​

​И когда умираем, не смейте​союз.​

​задрав штаны,​Не надо...​

​чего ты так ​

Киоск звукозаписи

​сами с собой.​создали свой крошечный ​

​поверь,​

​за стоп-сигналами машин.​

​щенку – лохматому уродцу, –​

​с дураками и ​

​Появились евтушенковеды,​

​хочется,​

​и алый снег ​

​Лишь не понять ​

​неправдой, долгами,​Ю. Нехорошеву​

​и мне не ​

​матовость,​

​комедь!​

​мы воюем с ​

​к списку​

​от этого веселым,​и тёмных окон ​

​гитару пополам – к чему ломать ​

​с небесами воюем, землей;​

​прощённый...​

​но тяжко быть ​

​Всё призрачно -​

​жестокого романса,​песками, снегами,​

​самим собою не ​его слова, Есенин, не страшны,​

​Не надо...​

​Я оборву струну ​

​Мы воюем с ​прощённый господом, да вот​

​подобье хочет,​

​о любви​

​банальная, как жизнь, банальная, как смерть.​

​страстей.​

​и – в пекло, раем не прельщённый,​

​и вылепить свое ​

​к списку​Я разлюбил тебя... Банальная развязка,​

​на войне человечьих ​

​плоти отойдёт,​

​души мять, как воск,​

​любовь, а страх потери.​к списку​

​них, и воюем​

​И дух от ​и хочет наши ​что это не ​

​высказать себя.​

​и уходим от ​не надеясь.​

​кулаком грохочет​

​последняя любовь,​И есть возможность ​

​обнимаем поспешно детей,​

​на это даже ​поэтов,​

​Тем и страшна ​А высказать других, о них скорбя,​

​поспешно целуем,​

​он скажет: «Господи, прости...» –​На нас,​

​верю.​

​высказаться им.​

​Наших жен мы ​который есть, куда ни денься,​

​вождь​

​я — я в это ​

​Я как возможность ​продолжается всюду война.​

​А там, а там, в конце пути,​

​Когда румяный комсомольский ​

​На ней написан ​

​своим.​

​Пикассо​

Кладбище китов

​оплачивая неоплатность.​

​слишком рано.​

​ладонь.​

​снова за столом ​

​Под крылами голубки ​мосты мостит,​

​но все-таки ушли вы ​

​Не исчезай. Дай мне свою ​И вот я ​

​человеческой жизни цена!...​

​и он костьми ​

​Я вам двоим, конечно, не судья,​

​наших детях.​

​же горестно мычат.​что​

​необъятность,​

​— горлана.​

​и мой двойник? Лишь только в ​Или вот так ​

​этом веке пока ​

​его кидая в ​И твоего соперника ​

​свете твой двойник​

​они молчат​

​Так мала в ​стыд,​

​тебя​Возможен ли на ​

​Наедине с собой ​

​к списку​

​Поэтом вечно движет ​

​И жалко то, что нет еще ​столетьях?​

​всего другим.​он - просто он, и тем велик.​

​отдарка.​

​тяжко.​

​после встретиться в ​

​Не могут рассказать ​

​И трубадур утешен. С нею​дар без возможности ​

​вот это очень ​но как нам ​

​Вот также люди, если плохо им​

​Порою чуточку краснея...​

​Любая женщина – вина,​Нет гениев —​

​Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,​

​беззвучно провода.​

​все делает, что он велит,​

​Она грешным-грешна подавно.​

​не беда.​

​раны.​

​И так мычат ​

​ему восторженно внимает,​

​ему страшна.​

​Что сволочей хватает,​

​кому невольно причинили ​петь пытается вода.​

​Боль трубадура понимает,​И жизнь своя ​

​Россию тащим.​

​тобой прощенья тех,​И в трубах ​

​Она юбчоночку снимает.​

​его вины – не просто века.​

​мы посуху вперед ​

​Достойны мы с ​

​крыш.​

​когда приходишь наобум.​до вины,​

​Когда мелка вода,​

​Мы оба неподсудны, невозбранны.​Пытается кричать железо ​

​но трогательно неспесива,​

​в нём вырастают ​

​плывет.​

​Не исчезай... Мы искупили грех.​

​афиш,​

​Порою дура некрасива,​любая сломанная ветка​

​Но наш корабль ​

​призовут к ответу.​Пытаются шептать клочки ​

​что заменяет знатность, ум.​войны,​

​не губит.​когда нас трубы ​

​о своём.​

​такая ножка,​

​Потери мира и ​

​так сам себя ​

​день,​

​Звенят печально каждый ​но у нее ​

​но только – поднятой высоко.​

​никто, как русскиe,​

​оба в Судный ​

​в шуме городском​

​немножко,​головой,​

​других,​Чисты мы будем ​

​И как трамваи ​

​Стыдится он ее ​всегда с повинной ​

​так не спасал ​

​только двое. Третьих нету.​

​метель.​

​на лице.​и восторга​

​Никто, как русскиe,​

​В любви есть ​

​Как что-то хочет рассказать ​

​но с обожаньем ​бежит от славы ​

​отрубит?​

​тень.​

​Но слышу я, улёгшийся в постель,​

​дура,​

​свету, сам не свой,​

​Но где топор, что память враз ​

​Не исчезай... Забудь про третью ​

Когда взошло твоё лицо...

​пугающе нисходит немота.​от всех скрываемая ​

​И он по ​память отрубив?​

​на миг — неосторожно.​усталые уста​

​трубадура​

​пуповины.​

​Забыть об этом,​

​Стать мертвым хоть ​И на мои ​

​есть у любого ​

​он сросся чувством ​

​народом.​

​глубоко.​

​брать перо перестаю,​дворце,​

​земным​

​на войне с ​

​Смерть втягивает слишком ​Я в руки ​

​на клавесинах во ​настолько с племенем ​

​и миллионы —​друга невозможно.​

​Я не сдаюсь, но всё-таки сдаю,​

​играющей надменно гаммы​повинным,​

​на войне,​Воскреснуть друг для ​

​о любви​

Когда мужики ряболицые...

​дамы,​

​себя считает он ​

​и двадцать миллионов ​

​Не исчезай... Исчезнуть — так легко.​

​к списку​Помимо той прекрасной ​

​–​в пути неровном​

​низшая нечестность.​

​больше любви!​

​к списку​

​грех не им ​Но потеряли мы​

​и это будет ​Я люблю тебя ​

​и ушла?!​

​Пусть совершён тот ​

​спутники в стране!​

​изменя,​

​больше счастья!​

​вздохнула​

​что совершён когда-то, где-то.​Какие стройки,​

​себе самой навеки ​Я люблю тебя ​

​не дождалась,​

​есть ощущение греха,​

​опасно...​

​исчезнешь,​

​не гневи!​

​была,​

​у настоящего поэта​

​ну а сказать, что к худшему,—​развоплотясь, ты из себя ​

​Бога просьбами ты ​это зрелость здесь ​

​Предощущение стиха​

​боюсь,​Не исчезай... Исчезнув из меня,​

​Ты несчатна? Ты просишь участья?​

​Не старость -​

​В. Корнилову​

​и говорить, что к лучшему,—​

​к списку​Ибо Родина - ты, не она!​

​я?​

​к списку​

​но сетовать, по-моему, напрасно,​не возгордись - тогда тебе конец.​

​Чем заржавленную державу,​

​А, может, имя не расслышал ​

​13 марта 1991​

​изменилась Русь!​

​гордыню,​времена!​

​Шутили, может, надо мной друзья?​

​— еще тяжелей.​

​Есенин, милый,​

​и даже тем, что ты смирил ​Даже в будущие ​

​нет.​

​а снова рождаться ​

​и, как Россия, менее березовый.​

​борьбе посередине,​

​больше славы,​

​но никого там ​

​Мы рождаемся снова,​Я, как Россия, более суров,​

​ни тем, что ты в ​

​Я люблю тебя ​Открыл я дверь,​

​родились?​

​розовый.​

​тем, что ты борец,​

​музыка - ты.​

​Уничтожал омлет.​Или еще не ​

​рожденья конь мой ​Не возгордись ни ​

​Ибо книга и ​

​Звонил.​

​Неужели мы вымерли?​

​В колхозе от ​- скрытый трус.​

​музыки мира,​Писал.​

​пожалей.​но совсем иной.​

​кто смелостью кичится ​Даже больше всей ​

​У меня дела.»​

​прости,​И я — Есенин,​

​- скрытый скряга,​земле красоты!​

​Я занят.​

​Ты нас лучше ​

​хоть чуточку Есенин.​

​Кто щедростью кичится ​

​Больше всей на ​«Потом.​

​Хватит, Боже, наказывать нас.​любой из нас ​

​отвага.​

​больше Шекспира,​

​пришла».​крови набродились.​

​чем-то связаны одним:​Не козыри - ни честность ни ​

​Я люблю тебя ​Я к тебе ​

​по колено в ​

​но все мы ​

​в козырный туз.​

​просто себя.​

​«Я старость.​таких​

​засеян.​Не превращай талант ​

​Даже больше чем ​«Кто там?»​

​Мы в туманах ​Парнас российский дрязгами ​

​умей любить, когда ты нелюбим.​

​себя - это точно.​

​к списку​

​во всем.​

​браним —​

​быть любимым, -​

​И уж больше ​а друг — он только старый...​

​и все виноваты ​друг друга мы ​

​Не добивайся счастья ​Даже пьянствуя, даже грубя.​

​быть,​

​сразу,​Поэты русские,​

​в застолье, на суде неумолимом.​

​Я люблю безрассудно, бессрочно.​

​Враг может новым ​что неправы все ​

​к списку​

Когда мужчине сорок лет

​любым​Больше, чем невозможно люблю!​

​враг.​растуманы,​

​не было границы.​

​Не оскорбляйся мнением ​

​больше, чем можно!​Уж лучше старый ​

​Руси,​и между ними ​

​пожалей.​Я люблю тебя ​

​Что новые друзья?​в башках на ​

​на лбу,​чужую глупость втайне ​

​Словно пропасть, а не колею!​

​стану.​и такие туманы ​

​с ахматовским величием ​

​не завидуй,​неосторожно,​

​я выяснять не ​знамена несем,​

​лежала, не увидевшая Ниццы,​

​Уму чужому втайне ​Я люблю тебя ​

​Кто прав, кто виноват,​

​чьи имена и ​том, другом гробу​

​сочти обидой.​

​свобода тюрьма!​Он, как и я, дурак.​

​Мы запутались,​

​Ну, а старушка в ​

​Успех другого не ​Без тебя и ​

​друг.​Сплошные вокруг атаманы.​

​туфлях.​пошлей!​

​больше свободы,​Мне снится старый ​

​Самозванство сплошное.​в тех дареных ​

​Завидовать? Что может быть ​

​Я люблю тебя ​

​эпоха.​или разбой?​

​как та старушка ​

​денег нищим никогда!​природа сама,​

​уже не та ​это или опричнина​

​ясна,​не будь без ​

​Ибо ты как ​враги,​

​выбор злосчастный —​

​была она прощающе ​свободен, словно нищий,​

​больше природы,​и если мы ​

​наш​

​тусклых,​Будь при деньгах ​

​Я люблю тебя ​

​— не он,​

​Неужели единственный русский ​

​среди даров почтительности ​не возвышайся тем, что ты унижен.​

​к списку​

​он без меня ​

​как будто прибой.​и жезла,​

​кола,​

​подберёт меня.​— не я,​

​сотрясает сегодня,​Царица без короны ​

​двора и ни ​не тот, кто надо,​

​Я без него ​вот что Кремль ​

​крестьянскою усталостью набухли.​Пусть даже ни ​

​меня увидит,​закончили убого.​

​Бунт сплошной —​и, на груди сведенные, они​

​ждать.​не тот, кого я жду,​

​солдатам, что войну​

​безопасный.​

​Ницце, Петербурге,​тот беден тем, что не умеет ​

​посередине дня,​знамен​

​это как сон ​и поцелуи в ​

​и сразу,​

​что вот сейчас,​

​как снится плеск ​—​

​Аи,​

​не рвись урвать. Кто хочет всё ​

​обиде:​

Когда придёт в Россию человек...

​друг,​Медный бунт, соляной и картофельный ​

​Забыли пальцы холодок ​и, вытравляя жадность, как заразу,​

​на вас в ​Мне снится старый ​

​и все сгоряча?​

​женские ломало.​добрых дядь​Я одного боюсь,​

​два бывших побратима.​то самооплева —​с усмешкой пальцы ​

​Не ожидай подачек ​Вы посмотрите только, что во мне!​враги —​

​то припадки гордыни,​и, легкое для Пушкина, перо​как ордена.​

​Я самый настоящий.​и мы теперь ​

​наш характер,​было мало,​

​не восприми плевки ​Я не обман.​

​бой,​это и есть ​

​но силы временами ​восприми как почесть,​

​и чьи-то лица где-нибудь в окне...​мы ставили на ​

​Неужели припадочность —​Они творили, как могли, добро,​

​Ты ордена не ​пугает смех стыдящий​

​риск,​с плеча Пугача?​

​покачивались, что-то выдавая.​

​опасность - самолюбие щекочут.​Пускай вас не ​

​Мы ставили на ​заячьем драном​

​цветах, как на воде,​

​опалы есть одна​«Ловко провели!»​

​уже невозвратима.​

​то в тулупчике ​Но руки на ​

​У славы и ​

​смеющуюся:​

​которая вовек​

​то в маниловском, молью побитом халате,​

​мостовая!​

​приведёт.​увидите какую-нибудь Ниночку,​

​как первая любовь,​суждено​

​под рысаками билась ​лишь к саморазрушенью ​

​забором невдали​

​друг,​Неужели нам жить ​

​Аристократка? Вся оттуда, где​самоутверждений​

​и над косым ​Мне снится старый ​

​хуже, чем чужеземной ордой?​плебейством духа.​

​и жажда мелких ​за ниточку,​

​и будут, слава Богу.​себя​

​над самозванством и ​подточенный тщеславием, твой гений,​

​что дернут вдруг ​враги​

​сами став для ​сан​

​Не самоутверждайся. Пропадёт,​Не думайте,​

​кто были нам ​игом,​

​осознавая свой духовный ​поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь.​

​на землю положил.​

​мне, а к тем,​

​лишь под собственным ​сухо,​

​понимают, -​я сам себя ​

​но не ко ​

Когда убили Лорку

​мы​

​покоилась презрительно и ​Не плачься, что тебя не ​

​моего владельца -​

​и ненависть его,​

​Неужели не выжили ​

​осанн​чехле не полиняет.​

​И не ищите ​

​ногу,​бедой.​

​Ахматова превыше всех ​

​Штандарт - он и в ​всё, чем дорожил.​

​где черт сломает ​лишь с пришлой ​

​Ахматовой патрицианский профиль.​будь.​

​вам,​

​на лестнице такой,​

​Мы умели сражаться ​нею отстраненно бел​

​Смири гордыню - то есть гордым ​я всё отдам ​

​крик-исповедь у стен​собственным книгам.​

​И был над ​

​к списку​Стоит лишь вглядеться,​

​друг,​Мы не верили ​

​бессмертные не прочил.​

​хоть раз!​

​Смотрите лучше.​Мне снится старый ​

​свои.​Никто ее в ​

​Пусть припомнится вам ​от вас.​

​от сновидений кругом.​

​Мы сжигали иконы ​старушке не скорбел.​

​Настя Карпова, Настя Карпова​

​хитрая,​

​и голова идет​

​лугу.​Никто о той ​

​остались без вас,​

​меня скрывает,​

​кругом,​

​буренку свою на ​

​две разные страны, совсем чужие?!​

​Что в дали ​

​сами поднимаете,​но он теперь ​

​с причитаньями ищет​

​Россия рук -​

​любимых капают,​что вы же ​

​его,​

​бессмысленно руки раскинув,​Россия духа и ​

​Если вам на ​

​Та пыль,​

Когда я думаю о Блоке...

​Со мною нет ​как слепая старуха,​

​существуют две России:​жены...​

​нету глаз?!​самым другом.​

​стогу,​

​но все же ​И его худосочной ​

​Да что, у вас, ей-богу,​а тем же ​

​как иголку в ​И думал я: а может быть, а вдруг,​

​деверя​ничего не понимаете?!​

​врагом,​

​Она ищет себя,​целованные руки,​

​Под ухмылки прыщавого ​

​Да что, вы​но снится не ​

​Россию.​ни разу не ​

​войны,​и около меня.​

​который стал врагом,​в России​

​тяжелые и темные, как медь,​

​Посреди труда и ​

​идут по мне ​

​друг,​Потеряла Россия​

​(писали, правда, только закорюки),​дерева к дереву,​

​Ваши ноги​

​Мне снится старый ​к списку​

​жизни все уметь​

​Шла она от ​виден, люди.​

​к списку​1986, Петрозаводск​

​Они умели в ​и пошла...​

​Я вам не ​и страшно потерять.​

​последняя попытка полюбить.​них держала.​

​И пошла она ​

​дня.​

​не хочется,​

​счастливым,​

Колокольчик

​невидимую свечку в ​

​брызнули,​Лежу один посередине ​

​и брать любовь ​Последняя попытка стать ​

​сухие руки, будто бы она​

​И беспомощно слёзы ​дороге.​

​-​битв.​

​благоговейно сжала​была​

​Лежу я на ​

​Я мучаюсь опять ​- как на поле ​

​и на груди ​Буд-то в обмороке ​

​Я кошелёк.​

​кончится?!​

​и ждет свежинки ​ясна​

​Настя встала, как-будто присмерти,​к списку​

​Когда всё это ​

​с траурным отливом​

​Была она прощающе ​- иди!»​

​победой...​

​тобой вдвоём.​Вновь кружит ворон ​

​на подошвах.​Собирай свои шмотки ​

​мне пораженье кажется ​и быть с ​

​Но ты - живая. За тебя боюсь.​с квиточками ремонта ​

​«Все вы тут, пока мы воевали,​

​тому назад​

​тянет видеться​

Кончики волос

​разобьюсь.​и дали туфли, новые почти,​

​груди:​

​и мучившее час ​но всё же ​

​Я - призрак. Я уже не ​подогнан,​

​Планки орденские на ​

​детские обеты,​своём,​

​а на тумане, нас держащем еле.​по мерке гроб ​

​волевая,​и губы шепчут ​

​и думать о ​на постели,​

​но был зато ​Складка лба поперек ​

​скользят,​

​вытеснить​с тобой не ​

​Цветами ее, правда, не почли,​глядел.​

​И мысли облегченные ​Хочу я память ​

​И мы лежим ​чисто приодели.​

​Тяжело и грозно ​я все-таки живой.​

​взаимностью без чувств...​тумане подняла.​

​и вымыли и ​он,​

​но чувствую —​взаимности​

​нас пропасть на ​праздником дите,​

​и не бил ​киваю удрученной головой,​

​я чувства без ​но, распростерши белые крыла,​

​и словно перед ​

​Не ругал её ​

​нравоученьям маминым внимаю,​вовек не научусь​

​друга,​

Кто самый острый современный...

​добро люди приглядели,​Он собой по-солдатски владел.​

​поглубже ложкою вникаю,​

​наивности​

​и мы, как в пропасть, прыгнули друг в ​За ней так ​

​Верют сплетням сильней, чем любимым.​Я в суп ​

​и заменять в ​испугалась, поняла,​

​Быть мертвой - это райское житье.​с Настей самой.​

​ворчат приятно.​

​обманывать себя;​

​а ты не ​а в общем, домработница, должно быть.​

​А потом уж ​ворчат —​

​-​

​трупа,​и по лицу,​

​сплетнями встретился,​а если и ​ну, а тебя обманывать ​

​Влюбленный призрак пострашнее ​крестьянка по рукам ​

​Он сначала со ​стихов моих превратно,​

​взахлёб любя,​

Лифтёрше Маше под сорок...

​в столько пропастей.​устав стирать, мести, скрести и штопать,​

​домой,​Здесь не поймут ​

​чтоб жить,​и снова тянет ​

​венцу,​Прибыл раненый муж ​

​в тарелку суп.​ведь,​

​мне быть осточертело,​

​Лежала, как готовилась к ​

​третьего​а наливают мне ​

​но силы мало ​

​но в призраках ​

​ахматовского возраста старушка.​И когда, в конце сорок ​

​не учиняют суд,​

​Всё так,​

​крошева костей,​

​простеньком платке​ей.​

​Здесь надо мной ​нигде.​

​я выбрался из ​лежала в белом ​

​Мстили сплетнями этими ​

​иду.​

​я не встречал ​тела,​

​с библией частушка,​

​Все, отпор её получавшие,​

​Я к матери ​

​хорошую такую же​

​Я стал душой. Я выскользнул из ​

​как будто рядом ​

​и злей.​

​куда иду?​

​звезде -​бывшие глаза.​

​гробу, невдалеке,​

​Становились всё злей ​

​и мелкостью,​

​и верь своей ​

​в мои пустые ​Ну, а в другом ​

​Сплетни, сплетни, её обличавшие​

Лишнее чудо

​а чьей-то просто тупостью ​

​тоскующе​

​ходят в гости​II​ворон.​

​но не чьей-то смелостью,​

​Но не гляди ​

​и муравьи спокойно ​может.​

​Молодых и старых ​уже взаправду,​

​не могу.​присела, отдыхая, стрекоза,​

​двух Ахматовых не ​каркало​

​Но если побежден, как на беду,​и лгать я ​

​поломанные кости​как быть и ​

​Над её головою ​пораженьем.​

​быть искренним,​Там на мои ​

​России,​Сколько помню, со всех сторон​

​мне кажется победа ​я не могу ​

​туда, где я давным-давно разбит.​

​не может двух ​

​Настя Карпова, Настя Карпова​в бою​

​в долгу -​ото всех обид​

​Ведь просто быть ​была.​

​одержанная час назад ​Пусть буду я ​

​и хочет прыгнуть ​ту связь времен,- она еще поможет.​

​Что такая она ​странном положеньи​

​истине.​мой перед обрывом​

​И ты, распад всемирный, не убий​в «Зиме» завидывало​

​и в этом ​Не спрашивай об ​

​как будто призрак ​наивные российские курсистки.​Сколько баб ей ​

​смотрю,​любима или нет.​

​счастливым,​

​святых -​пила.​

​в блюдечке даю,​

​не слышала,​Последняя попытка стать ​

​- из Блаженных и ​Хохотала и чай ​

​Я молока ей ​ты от меня ​

​с дурманом бузины.​Все те же ​

​Настя голову запрокидывала​

​моих дверей.​

Лошадь пикадора

​бед​

​и к ягодам ​несли, наверно, дневники и списки.​

​её ломать?»​меня встречает у ​

​сплетенья рук и ​

​лепечущей дрожащей белизны​

​портфельчиках своих​

​А зачем вам ​черно-бело-рыжая​

​Среди любовью слывшего​

​изгибам, всем извивам​

​И девочки в ​

​мою поломаете,​что только кошка ​

​к списку​

​припав ко всем ​тетрадочки сжимали.​

​Вы всю жизнь ​

​вижу я,​столбы дыма.​

​счастливым,​

​и в кулаках ​

​понимать,​Но, возвращаясь поздней ночью,​

​его подпирали​Последняя попытка стать ​

​очах​

​Это вы должны ​

Лучшим из поколения

​Воевать — в крови моей.​

​первого года,-​

​к списку​

​пожаром гимназическим в ​

​«Понимаете, понимаете​

​Воюю.​

​Шаталось небо сорок ​

​стеклом!..​Шли мальчики. Они себя сжигали​

​Сахалин:​тот.​

​пожарищ мимо.​храниться будут под ​Шло будущее, слабое в плечах.​

​Звал уехать на ​

​ибо он не ​

​мимо воронок,​бивни​

​загасили.​С убежденностью откровенной​

​Он тот, кто надо,​

​забывая про отдых,​

​еще не сдавшиеся ​

​ни крутоверть, ни мгла не ​сахарин,​

​себе ведет.​шли,​

​напролом,​

​- лампады доброты -​

​В чай подкладывая ​

​ну и пускай ​Мы шли и ​

​когда он мчался ​но их глаза ​

​военный,​ведет —​

​трава.​в битве,​

​красавиц той, когдатошней России,​

​А один интендант ​руку галантненько​

​зелеными клочьями лезла ​

​и что испытанные ​

​черты,​

Любимая, спи!

​рельс.​и кто-то тебя под ​

​Из драных сапог​всех исполнительных слонов​

​Да, изменило время их ​

​За обедами смазчики ​

​Галактике,​насвистывал даже.​

​потомкам будет интересней​

​мерцали из-под шляпок старомодных.​Увидав её приставали​

​как в другой ​слова,​

​грозен и суров,​и светло​

​лез.​

​ты где-то,​Боясь обидные слышать ​

​что мамонт,​

​Седые челки гордо ​

​С комплиментами каждый ​А ты,​

​Держался, как мог.​

​эти если,​богоугодных.​

​Приставали к ней, приставали​

​давно женить жильца.​

​Собрался с духом.​

​О, знали б люди ​

​не вереницей дам ​были черны.​

​что надо бы ​

​наверно, мужская гордость.​

​тяжелым каменным ножом.​

​гроба тихо шло​

​Что почти они ​

​без конца,​

​-​

​умело кто-то резал мясо​

​И прошлое у ​

​глазах её карего,​

​внушает ему сыто ​

​Заговорило что-то во мне ​

​и, занимаясь дележом,​

​и прошлым.​

​Было столько в ​

​мужа пичкающая,​

​не горбясь.​

​кто-то трясся,​лежала между будущим ​

​черты.​

​соседка,​

​опять я шагал,​Уже над шкурой ​

​не в настоящем, а поверх него,​

​Как светились её ​а за стеной ​

​по колючей стерне​

​в бок вошли.​

​прочим,​

​Настя Карпова, Настя Карпова.​

​пишущая,​

​ней​

​глубже​

​она лежала, как бы между ​

​домой.»​

​стучит моя машинка ​

​А вскоре с ​и стрелы​

​бессмертьем, вне всего,​Поскорей бы вернулся ​Стучит,​

​храбрые!»​

​хрипом набок,​

​Над смертью и ​

​проклятая...​

​не предвидится.​

​все вы - лишь с виду ​

​но повалился с ​

​белой ночью.​

​Поскорей бы кончалась ​

​в квартирном положеньи ​

​Эх, мальчишки,​

​вдали,​в поэзии пребудет ​

​нужен мой!​

​существенной​

​Давай подкрепимся.​чтоб эхо вздрогнуло ​

​- солнце, то она​Только Петька мне ​

​и перемены никакой ​

​Крабовые.​

​слабо,​

​и если Пушкин ​

​-​

​пресытиться,​Держи консервы.​

​Он затрубить пытался ​в туманно-теневое средоточье,​

​Неужели нету понятия ​

​Успел я одиночеством ​

​ты?​внезапно стало тяжело.​

​времена​Пристают они почему?​

​на Сущевской.​Что же молчишь ​

​торчащих в шкуре,​

​Она связала эти ​

​всем не таковская?​

​Я комнату снимаю ​

​Кушать хочешь?​

​Ему от стрел,​из Ленинграда.​

​«Чем я им ​

​к списку​подложи.​

​сегодня сдал он, как назло.​

​вернулась в Петербург ​

​Говорила мне пацану:​

​впереди.​

Любовь по-португальски

​Травы в сапоги ​

​в буре,​навек​

​Настя Карпова, наша деповская -​и море было ​Брось ерунду.​

​Не раз испробованный ​

​Она ушла, как будто бы ​к списку​

​и наступало побережие,​«Да что ты?​

​он такой.​темнеющего сада.​

​мне будет казаться,​плакало в груди,​

​А она:​и был последний ​

​уходит в глубь ​земле,​

​Щемило,​

​у межи.​много,​

​напев​

​живы ещё на ​побелевшие.​

​На землю сел ​гордых,​

​Она ушла, как будто бы ​не сумею.​

​Сжимал я губы ​

​пойду».​Их было раньше,​

​стало.​

​спокойным я быть ​ища.​

​"Дальше я не ​над ледовитою рекой.​

​не верилось, когда ее не ​Пусть мне говорят: «Успокойся!» –​

​и море взглядами ​Буркнул:​

​по отрогу​

​Не верилось, когда она жила,​успокоенным Родина мне.​

​треща зелеными орехами​

​что сам скис.​Ступал он трудно ​

​плакать как-то не пристало.​Велела не быть ​

​плюща,​

​а вышло,​

Людей неинтересных в мире нет...

​к списку​О ней и ​

​переполнены.​

​среди платанов и ​сразу скиснет она,​

​Пора вставать... Быть молодым пора...​

​Ахматова двувременной была.​

​стихи,​снова ехали​

​И думал -​детство.​

​I​а залы, где слушают люди ​

​Потом мы снова,​кис-кис.​Пора вставать... С тобой рассталось ​

​к списку​лагеря,​на незнакомого меня.​

​охи,​утра.​

​кажемся слепцами...​в котором пусты ​

​смотрела маленькая женщина​ахи,​

​в заждавшуюся жизнь. Все ждет с ​

​самим себе мы ​не нравится время,​

​пугливо голову склоня,​девчонка нежна,​

​вглядеться​–​

​Им, бывшим когда-то опорами,​

​ниткой жемчуга,​-​

​Пора, пора вглодаться и ​не кажется слепцом ​

​хватают инфаркты.​

​И, с чуть дрожащей ​

​Я был уверен ​крыш.​

​и вовсе нам ​видно, сегодня, не зря​

​плясал.​внутри сапога.​

​по кромкам свежевыкрашенных ​мерцанье,​

​старом.​

​по-русски плакал и ​

​делала шаг​скворешням,​

​мелькнёт, спеша на дальнее ​тоскуют о времени ​

​мне песнями​вперед,​

​скользит по непроснувшимся ​

​очарованным лицом​

Мать

​а сами ночами ​и с непонятными ​

​прежде, чем сделать шаг ​розовым, нездешним​Вдруг некто с ​

​Иные​

​на стол бросал​Каждая моя нога​

​заря с отливом ​

​нам открывает мир, какой он есть.​отставка.​

​и рог пустой ​пробирались вброд.​

​еще ночная тишь,​миром​

​что временна эта ​персики​Лесами шли,​

​И пусть кругом ​а свойство очаровываться ​

​но втайне считают,​Я брал светящиеся ​

​здоровенные сапоги.​

​облака.​честь,​

​стригут,​

​мерцая сумрачным вином.​

​На мне -​спустившиеся с неба ​

​не опыта сомнительная ​

​розы в отставке ​лоснясь хрустящими цыплятами,​

​валенки.​

​на воду присели​быть премудрым змием,​

​Иные наследники​

​ходуном,​с галошами жаркие ​

​как будто это ​Ведь не способность ​

​его,​и все ходило ​

​На Кате -​

​река,​обман, а то, что было, – не обман.​

​Мавзолея​руки цепляли там,​

​ней шаги.​Туманами покрыта вся ​

​–​Мы вынесли из ​

​Потом нас за ​Трудными были по ​

​зелень.​но чудится, что эта безобманность ​

​поправимостью,​играющие ворота.​

​маленькие.​

​Ерошит ветер зябнущую ​осиян,​Считает он смерть ​

​серебряный​а мы были ​

​покачивая рыжей головой.​особенным ничем не ​

​того?​

Маша

​нам открывал старик ​Земля была большая,​

​и сетует подсолнух,​

​Мир предстаёт, не брезжа, не туманясь,​провод из гроба ​оставив сена вороха,​

​Пошли».​В окно глядит ​

​нам.​Куда ещё тянется ​

​утреннем селении,​

​Чего расселась?​свой.​

​до этого неведомые ​Кому-то опять​

​И в тихом ​

​«Слышишь?​Пора вставать... Будильник сам не ​

​приобретает разом очертанья,​гробу телефон.​

​как водопад.​

​за локоть:​сонных.​

​даёт прозренье. Всё по сторонам​

​будто поставлен в ​

​с гудящих гор,​Я тронул девчонку ​

​Пора вставать... Ресниц не вскинуть ​Но неизбежность разочарований​

​Мне чудится –​и падала​

​вдали.​к списку​

​преображая отсветами мир.​он оставил.​

​дыбилась​опять бомбовозы летели ​Все восстановится.​

​мерцающее что-то,​на шаре земном ​

​взвивалась,​

​с разрывами слившись,​страшен. Стыд - не смерть.​

​нас тянет вдаль ​наследников многих​

​скрипела галькой невпопад,​

​Тяжелым гуденьем​А стыд не ​

​и розовых проныр​

​умудрён,​прядала,​

​человека.​не остановится.​

​от бледных скептиков ​В законах борьбы ​

​Потом дорога билась,​Нельзя же бросать ​

​съесть -​От быта, от житейского расчёта,​

​Он был дальновиден.​на горе.​

​а все-таки человек.​Детей бесстыдство может ​

​среди разочарованной толпы.​величия цели.​

​в том ресторане ​

Между Лубянкой и Политехническим...

​Девчонка,​в своей великости.​

​проносим очарованные лица​быть достойны​

​пиликали​

​опеку.​жизнь восстанавливается​

​зрения глупы,​

​что средства должны ​и скрипки вечером ​

​придется взять под ​против безликости​

​со зрячей точки ​цель, не считал,​

​заре,​-​лица​

​И мы, не опасаясь оступиться,​Он, веря в великую ​

​орал мацонщик на ​я вскоре отверг ​

​Лишь при восстании ​спасённые счастливой слепотой.​

​боялся.​палитрами,​

​Но все сомненья ​сплошной пустынности.​

​причастны,​А он нас ​

​Брели художники с ​мне делать.​

​-​к познанью наивысшему ​

​цепи.​ее собою раздражал.​

​знал, что с нею ​

​избегнем страшного суда ​

​суетой​строясь в солдатские ​

​мальвами​и я не ​

​против бесстыдности​

​того – ведь мы над ​

​мы,​

​под олеандрами и ​

​Ей было девять,​

​стыда​Но что с ​

​и честно шагали ​

​разрушал,​

​Ее звали Катей.​Лишь при восстании ​

​Очарованья ранами опасны...​

​металл,​ей летний отдых ​

​наш поезд.​не восстанавливается.​

​Очарованья ранние прекрасны.​Мы честно варили ​

​женщиною маленькой,​когда бомбили немцы ​

​Лицо, однажды мордой став,​

​к списку​

​Мы сеяли честно.​

​Я ездил с ​отстала от бабушки,​

​след окровавленности.​

​26 октября 1964​

​плиты караул,​

​хванчкару.​как и я,​

​медом на устах​

​воздушные персты.​утроить у этой ​

​пил на базаре ​

​Она,​

​На мордах с ​

​кладёт на лоб ​удвоить,​

​в шляпе войлочной​порист.​

​не восстанавливаются.​

​осень​с просьбою:​

​в рубашке пестрой,​ногами лилов и ​

​а люди - даже в облаках​

​когда бесстрастно внутренняя ​к правительству нашему ​

​поутру,​Был шлак под ​народы стравливаются,​

​сроку листья сбросить,​

​И я обращаюсь ​

​купался в море ​изредка бабочки.​чужих руках​

​когда сумеешь к ​

​прикорнул.​

​вольничал,​

​Снижались на рельсы ​

​На поводках в ​высоты,​

​Он лишь отдохнуть ​шатался,​

​слез отчаянных полными.​не восстанавливается.​

​И видишь всё, как с некой ​Он что-то задумал.​

​Я груши грыз,​

​с глазами,​

​и дружба, хрястнув под ногой,​неслышимо становятся землёй.​

​добраться.​

​к списку​жесткой насыпи,​

​не приноравливается,​налагаясь,​

​неразумных,​

​эстрада...​она сидела на ​

​Тот, кто разбил семью, к другой​

Меняю славу на бесславье...

​где листья, друг на друга ​и до них,​

​тебя без страха,​с помпонами,​

​не восстанавливается.​тишину я полагаюсь,​

​земли,​во мглу с ​

​поверх смешной шапчонки ​детских лет​

​и лишь на ​и встать из ​

​И я сойду ​

​повязанном наспех​а вкус арбузов ​

​Случилось что-то, видимо, со мной,​для вылазки сил,​

​рассудит».​

​В большом платке,​лишь вкус отравленности,​

​листьев мы должны.​

​чтоб как-нибудь после набраться ​пусть бог меня ​

​про жизнь​

​От стольких губ, как горький след,​во имя новых ​

​молоденьких новобранцев,​жил –​

​к списку​не восстанавливается.​Спокойно сбросить всё, что было шумом,​

​рязанских и курских ​а так ли ​

​близких душ!​кудрей​бушуем.​

​всех тех, кто его выносил, –​какой я был,​

​и разобщённость​а прелесть пушкинских ​

​Не страшно, если шумно не ​

​Хотел он запомнить​я уж был ​

​чужих людей соединённость​

​стих закудрявливается,​Прозренья – это дети тишины.​

​человек, притворившийся мёртвым.​«Эстрада,​

​нарушь​Рубанком ловких технарей​

​насквозь.​

​щели глазами приник​

Много слов говорил умудрённых...

​на будет:​приди,​

​не восстанавливается.​и мир видны ​

​в нём к ​

​пожалуй, и для шёпота ​О, кто-нибудь,​

​Свеча, растаяв на столе,​когда и ты ​набальзамированные кулаки,​

​когда иссякших сил,​я денусь?!​

​все воском налитое...​осенней,​

​Угрюмо сжимая​

​И прохриплю,​Куда от этого ​

​мгле,​

​увидеть в обнажённости ​но грозно безмолвным.​

​я лирой пробуждал.​дружб ненужных!​

​Померкло блюдечко во ​борьбы и потрясений​

​тоже! –​но чувства добрые ​

​ненужных связей,​

​к списку​себя и мир ​

​был –​

​тонко,​и недужных,​

​полу-спасти.​

​– чтоб удалось​Он тоже безмолвным ​

​пусть грубо или ​

​нервных​

Моей собаке

​И Родину нельзя ​А главная нужда ​

​задевая краями штыки.​а всё-таки,​

​О, сколько​Свобода половинная - острожна,​

​что бушевать – не главная нужда.​Гроб медленно плыл,​

​совсем не идеал,​

​кого-то дальнего себе.​быть в чести?​

​и мысль приходит, грустная, простая,​из дверей Мавзолея.​увы! –​

​и неосознанно наметит​

​И полусовесть может ​

​бушую, облетая,​когда выносили его​

​что я –​

​борьбе​Неужто полу-Родина возможна?​

​то это я ​

​текло,​потомков,​

​с собой в ​

​И полумушкетерах короля.​

​бушую иногда,​

Молитва

​Дыханье из гроба ​

​Конечно, будет ясно для ​а будет жить ​

​полугвардейцах кардинала,​А если я ​

​дымился.​было вам!​

​же ответит,​Быть и в ​

​смиренья и добра.​

​А гроб чуть ​лучше в жизни ​

​Не сразу этим ​Нельзя, шпажонкой попусту коля,​

​и полон я ​

​на ветру бронзовея.​лишь только б ​

​станет красть.​-​

​и мне печально, но не безотрадно,​

​Безмолвно стоял караул,​шальную,​

​в отместку тоже ​Определенность фронда потеряла ​

​и прохладно,​безмолвно мерцало стекло.​

​да и голову ​

​украден,​Полу-идет на полу-эшафот.​

​Внутри меня прозрачно ​

​Безмолвствовал мрамор,​

​и глотку​

​у которой я ​Разин​

​пора.​

​к списку​

​– я всё отдам,​

​Та,​Партийный слабовольный Стенька ​

​Внутри меня осенняя ​Hи дpузей, ни совести своей​

​Не надо ничего ​

​руки класть?​полу-тот -​

​А. Симонову​

​Hо не пеpешагивай​

​ревную.​кому на плечи ​

​Немного тот, а все же ​

​к списку​

​Песни ты подтягивай​другим поэтам не ​

​скажите, бога ради,​

​Полубоимся, полубезобразим...​

​дрожит...​

​Если гоpы встpетятся- пpобей​Я вас к ​

​А той –​Полусвободный - это полураб.​словно живая,​

​не pобей​выдирая.​

​меня крадёт.​Кто полусытый - тот полуголодный,​

​и,​Все пеpешагни и ​

​мой воспалённый голос ​

​и у другой ​

​Полународ остатный полурад.​лежит на ладони ​

​Где услышишь чье-то «Помоги»​

​из связок горловых​

​плечи кладёт​

​полугодной​

​Да с того, что серёжка ольховая​

​ту стоpону​

Молитва перед поэмой

​потребует,​мне руки на ​

​При каждой полумере ​я?​

​Hо свеpни в ​до рая,​

​ко мне приходит,​

​Родившегося полумятежа.​С чего это ​

​Пpямо - это здоpово!​что ещё далёк ​

​совсем не та ​Полумятежник, полуподавитель​

​ворожит.​солги​

​на свете,​

​что происходит:​кружа -​

​мне долгую жизнь ​ни шагом не ​

​и живых​Со мною вот ​

​Не полупяться, в трех соснах ​кукушка-болтушка​

​Ты в пути ​Униженность и мёртвых ​

​мы с ним.​полуувидел.​

​Да с того, что одна бестолковая​

​шаги​

​сплавливаясь в слово.​

​и оба мучимся ​Тот слеп, кто пропасть лишь ​

​я?​

​Hад Россией слышатся ​

​подкатит к горлу,​

​необъясним,​нельзя.​

​С чего это ​

​Эхо pаздается далеко​полей​

​и наш раздор ​

​Но полуперепрыгнуть их ​

​чему нету цены.​От шагов гpохочущих​

​невысказанность далей и ​это,​

​Мы прядаем, все в пене, у обрывов,​она неизменна тому,​

​уpочищах​взлома,​

​и тоже понимает ​грызя,​

​–​

​В pощах и ​взрыва,​

​ходит где-то​

​Когда, узду от ужас ​и не повысится ​

​шиpоко-​

​как требует предгрозье ​не с теми ​

​Смертельна половинчатость порывов,​

​не понизится​

​Hо мы шагаем ​

​но, помощи потребовав моей,​

​И он​

​к списку​

​ведь жизни цена​нелегко​

​слабому плечу,​

​разнообразные не те.​подол, Печора...​

​должны, –​Hо вpагам пpидется ​прижмусь берёзке к ​

​мелкой суете​в твой голубой ​

​нимало смущать не ​твоих вpаги​шорох,​

​а ходят в ​

​плакало​

​Все переоценки​

​Если у шагов ​

​в шелесты и ​ходит,​

​то оперенье кровью ​бессмыслица.​

​Даже не pасспpашивай​

​Уйду от шума ​

​старый друг не ​

​меня весной, как обреченно​

Монолог бывшего попа, ставшего боцманом на Лене

​это совсем не ​Если шаг pазмашистый​

​хотя забыл я, что такое шёпот.​ко мне мой ​

​вспомнишь, как ты прятала​И необъяснимое –​

​В плеске ливней, в посвисте пуpги​

​тихо прошепчу,​

​что происходит:​

​И ты не ​жить.​

​шаги​

​«Прощай, эстрада...» –​Со мною вот ​

​твое, Печора, одаренье.​

​то и незачем ​Hад Россией слышатся ​

​эстрада!​

​Б. Ахмадулиной​не чье-нибудь —​

​–​те, кто лучше нас!​

​страшная награда –​про жизнь​

​забыв, что все это ​

​Когда образуется всё ​Идут за нами ​

​За что такая ​

​о смерти​

​и оперенье,​«Всё уляжется, всё образуется...»​

​плохие,​

​самим собой...​к списку​

​на тот полет ​

​Презренный резон:​

​не такие уж ​и переставший быть ​

​5 апреля 1963, Коктебель​нечаянно​

​ублажить.​И пусть мы ​

​от лиц, в него вошедших,​

​смеялись, всё-таки смеялись!​

​И ты засмотришься ​всех сразу нельзя ​

​гpядущих новых глаз​

​тысячелик​стеной,​

​сверкая перьями парчово.​

​волнуйся –​За нами блеск ​

​конченный волшебник,​смеялись люди за ​

​селезнем,​А ты не ​

​Пошиpе шаг, пошиpе шаг, Россия!​сидел в гримёрной,​

​когда замрут глаза, смыкаясь,​я пролечу могучим ​

​и впрямь образумится!»​

​в такт​

​рябой,​последний твой,​

​тобой не узнанный, Печора,​«Ну когда он ​

​Только сеpдцу собственному ​от пота весь ​

​Желай, чтоб в час ​Когда-нибудь опять, над Севером,​

​Пускай говорят:​Так как полагается​

​А мой двойник,​чужое счастье – искупленье.​

​твоей, Печора, добротою!​другую печаль.​

​шагается​

​зала.​

​твоё​был обласканный​

​и плыви по ​

​Пусть нам всем ​

​я уходил из ​Ведь за несчастие ​

​раз я такою ​и снова отчаль​

​не так​сам от себя​

​– самооскорбленье.​

​вдруг понял — я чего-то стою,​

Монолог голубого песца

​привинченный,​Стpашно, если мы шагнем ​

​людей,​В нем зависть ​

​И я, затворами облязганный,​если станешь привычно ​

​следующий шаг?​

​разбросанный по тысячам ​Как равновесье – бытиё.​

​себя попробовать просила.​С шурупов сорвись,​

​А куда наш ​

​публика влезала,​

​сочесть завистливо обидой.​

​и клюква, за зиму прослаженная,​беспричальная дальняя даль.​

​и тайги​когда в пальтишки ​

​там, за стеною, чей-то смех​подносила,​

​Призванье твоё –​У высотных зданий ​

​И было кое-что ещё страшней:​

​и разбитый,​и тундра ягель ​если станет прилипчивой.​

​далее -​

​прикасаться.​когда ты мрачный ​

​я присаживался,—​не верь,​

​Кеды и так ​но разучился тихо ​на душу грех,​

​Когда на кочки ​

​И пристани новой ​

​Детские сандалии​врезать,​

​И не прими ​веселоглазые олешки.​

​отпусти.​

​сапоги​Я научился вмазывать,​

​ли не рыдаем.​пантах бархатных​

​с ладони её ​Туфельки стучат и ​

​можно пробросаться.​когда мы чуть ​

​меня несли на ​

​серёжкой ольховой​шаги​

​но так собою ​

​смеётся кто-то за стеной,​орешки,​

​любимая,​

​Над Россией слышатся ​в раскат,​

​неувядаем:​цветы и заячьи ​

​если даже разлюбит ​

​к списку​–​и тем вовек ​

​непаханых,​Прости и пойми,​

​смерть?​не в тишину ​

​мир земной​

​Через простор земель ​

​и даже предавших, – прости.​На что уходит ​

​Я верить стал ​Но так устроен ​

​ондатры мокрыми усами.​Друзей, не понявших​

​бы:​

​особенно с галёрки.​беспечно.​

​Сопя, дорогу вдаль показывали​переменами неозлобимая.​

​– мне знать хотелось ​

​не разглядишь,​

​когда смеёмся мы ​и кустами.​

​Яснеет душа,​Уж если умирать ​

​зала акварель​рыдает кто-то за стеной,​

​неся над мхами ​нет.​

​душу упасти суметь?​что из большого ​будет вечно:​

​Меня ветра чуть-чуть покачивали,​что единственной пристани ​

​Но как нам ​при хитрой отговорке,​

​и так устроен ​летною.​

​расскажет тебе,​когда-нибудь бестелостью,​

​В плакаты влез​земной,​

​с какой-то новой силой ​призрачной пристани​

​Мы станем все ​натуги багровел.​

​Да, так устроен шар ​поднялся вновь, крылами хлопая,​и скрип этой ​

​Но мелочи кровавы. Кровь сосут.​Я слишком oт ​

​и, может, даже издеваюсь.​

Монолог из драмы Ван-Гог

​а сам я, трепетный и легкий,​

​Немножко обвыкнешь,​На мелочи, казалось бы, бескровные.​

​оттенков.​

​смеюсь над ним​дно холодное,​

​огоньки сигарет.​суд!​

​но отбирала таинство ​

​что это я ​

​Они пошли на ​

​Там тоже глаза, голоса,​

​надо бы под ​размах,​

​уже сдаваясь,​

​их Печоре.​

​нас издали.​

​Но скромных трусов ​

​ты давала мне ​

​и ей почти ​даря на память ​

​то, что часто пугает ​что-то внешне скромное,​

​Эстрада,​

​И думал он, бедой гоним​кровью вытолкнул,​

​Не страшно вблизи​

​Уходит жизнь на ​и отделкой.​

​горестно смирялся!​и все дробинки ​

​пугающе чёрный причал.​простейшим воровством.​

​и темой​

​и с этим ​

​печали,​

​поверь в неизвестный,​

​Что вдруг окажется ​

​но стал грубей ​кто-то гас​

​как будто выдохнул ​

​–​

Море

​что-то внешне сложное,​

​не размяк,​

​а за стеною ​

​и выдохнул,​

​ей-богу, не надо отчаиваться ​Уходит жизнь на ​

​распустился,​

​я тоже, тоже так смеялся,​

​Я океан вдохнул ​

​мой милый товарищ,​вырастет потом.​

​Мой стих не ​

​Смеялись люди... Сколько раз​

​океана.​

​надеждой встречал,​В бесславье слава ​

​эстрада?!​

​смеясь, и не подозревали.​

​в меня величье ​

​где рассветы с ​славу нашу ложную.​

​ты рада,​с моей больной,​

​нерпами​от тех берегов,​

​Уходит жизнь на ​–​и обо мне ​

​пахнуло льдинами и ​беззвёздное чувство отчаленности​

​жизнь?​мной ты сделала ​

​себя вином подогревали,​

​как из-за леса осиянно​

​Когда возникает​

​На что уходит ​

​Но что со ​

​стеной,​

​всеми нервами,​

​другом корабле.​Страститесь, раны! Кровь, под кожу брызнь!​

​и Лондон.​Смеялись люди за ​

​И я почуял ​

​и совсем на ​

​к мёртвым, к тем, кто живы.​и Мельбурн,​

​кем-то.​

​опустился.​на новой воде​

​Не будем глухи ​Париж, и Гамбург,​

​и не над ​

​и на Печору ​покачиваться​

​проклятых взрывы.​

​аплодировал весь мир:​не надо мной ​я прилетел, подранок, селезень,​

​что начали странно ​Нас оглушили войн ​

​вместе​так,–​

​и нерестился,​

​и не замечаем,​

​жизнь?​

​Нам​

​они смеялись просто ​

​где крякал мир ​

​земле,​На что уходит ​

​отдал.​

​паркету,​Сюда, к просторам вольным, северным,​

​к неведомой новой ​

​Не умирай, природа, продержись!​тайно все букеты ​

​устав кружиться по ​

Мужчины женщинам не отдаются

​к списку​и вдаль отплываем​

​детскости, ненужности.​

​и вам я ​

​там, в гостях,​слезы и гроза.​

​в какое-то новое качество​В их кажущейся ​

​посрамил,​

​На самом деле ​

​-​

​И мы переходим​апрельской гонке бездорожности​

​я вас не ​

​смеялись!​и на ресницах ​изменяется мир.​

​К ручьям в ​Учителя,​и как бессовестно ​

​хлестанье мокрой хвои​когда изменяемся мы,​

​брожений,​головою.​

​мной,​

​-​изменить всё немедля, как хочется, –​

​к булькотне земных ​всходила над моею ​

​Они смеялись надо ​а по лицу ​

​дано​Так глух он ​

​Есенина шальная голова​издевались.​

​и сердце, и глаза,​

​Пусть нам не ​роковой вооружений,​

​полевою,​

​Они как будто ​-​

​разломил.​Мир в гонке ​

​дыша пшеничной ширью ​стеной.​

​чтоб все вперед ​

​кто тихонько её ​жизнь?!​

​удальства,​

​Смеялись люди за ​

​с гордой головою,​

Муки совести

​Тот станет другим,​

​На что уходит ​

​И, золотая вся от ​в руках, пустевших постепенно.​

​свету​выше любого пророчества.​

​ухе, червь, не копошись!​прорезывался грозно Маяковский.​

​больной​Чтоб шел по ​

​Серёжка ольховая​

​Ты в бывшем ​сквозь желваки​

​с душой, как с девочкой ​ни жилось.​

​просто пустяк.​Не слышат черепа. Их бог рассудит.​

​моём​

​на эту стену​мне в жизни ​

​не похоже на ​будет.​

​но на лице ​а я глядел ​

​как трудно бы ​ничто​

​Смерть вырвет вату, но ушей не ​Слабы, конечно, были мои кости,​

​стеной,​так пелось,​

​когда в ней ​себе и прочим!​

​дураки!​Смеялись люди за ​

​чтобы и мне ​

​вещь пустяковая,​

​На забивание ушей ​

​Какой я Северянин,​

​Е. Ласкиной​И я хочу,​

​не такая уж ​ушло когда-то в прошлом​

​взрыв.​к списку​

​стекали вкось...​

​а, видимо, жизнь​А сколько времени ​

​сокрытый в слове ​хочет отступать.​

​по скользкому стеклу ​мире не так,​

​прослыть не виноватой.​ну, а потом –​

​и молодость не ​струйки, пенясь,​

​всё окажется в ​Так легче ей ​

​вначале было слово,​немолодость угрюмо наступает​

​и струйки,​

​–​уши ватой –​

​Как в библии,​пядь,​

​И пела женщина,​но сдунешь её ​

​Мы совести забили ​

​и оказалась чем-то третьим слава.​

​За пядью отвоевывая ​блеске молний грозовых.​

​лёгкая, будто пуховая,​нарочно глуховатой.​

​в призыв,​

​схватка проступает.​весь в белом ​

​Серёжка ольховая,​

Мы перед чувствами немеем...

​Мы совесть сделали ​Эстрадный жанр перерастал ​

​Все резче эта ​сшибая ветки,​

​ней.​хрип старухи.​

​темноте.​сошлись.​

​разбрызгивая грязь,​

​печально осознанно в ​Услышим лишь предсмертный ​

​которые таились в ​немолодость и молодость ​

​летел наш грузовик,​величие жизни​

​–​невысказанность зарев,​

​неравной схватке​как сквозь тайгу ​

​малости –​Пока она жива, к любимой глухи ​

​как будто бы ​в душе в ​

​отныне и навеки,​

​в осознанной собственной ​

​самым высшим.​

​невысказанность залов,​

​и у меня ​

Мы шагаем, шагаем...

​Но помню я ​

​и нет униженья​

​Свои слова считая ​

​вошла в меня ​мной сочлись,​

​верил ей.​

​умней,​

​слышим,​

​огненной черте​

​жестокие, за все со ​

​ну, а я не ​но поддельных величий ​

​С друзьями говорим, но их не ​И на эстрадной ​

​складки,​смеялась,​

​конечно, старо,​

​них всё выжмем.​

​сначала.​

​на лбу такие ​и смеялась,​

​звёздной туманности,​Особенно когда из ​

​кто был кем ​И у меня ​

​Она брала клубнику ​

​до пылиночки в ​к дальним. Глухи к ближним,​

​важность,​

​этом странном двойнике.​

​до бровей.​

​Себя низвести​

​Мы часто глухи ​

На велосипеде

​и что за ​я видел в ​

​Платочек белый съехал ​

​к невозможности истолковать.​слух?​

​им,​жестоком дневнике,​

​радостью сменялась.​и вновь прихожу​

​Чем воспитавшие симфониями ​и я был ​

​как в собственном ​

​В движеньях радость ​и, как нанятый, жизнь истолковываю​

​глух,​мной,​

​становленья,​эту женщину глядел.​

​задумаюсь вновь,​А может быть, не более ты ​

​и время было ​

​боль и трепет ​

​Я вновь на ​куковать,​

​гаража... Да ты глухой, дед?​ломавшееся время закричало,​

​и ту же ​

​я вскоре.​

​сквозь крик поездов ​

​Ответь мне сторож ​

​моим​самых мыслей столкновенья,​

​Забыл про ягоды ​

​начнёт ли кукушка​

​уходит?​И голосом ломавшимся ​

​И тех же ​

​А я...​ольховую,​

​Действительно, на что? На что она ​

​сковать.​мучается он.​

​соснами гудел.​

​в ладони серёжку ​

​жизнь?​

​что невозможно сценою ​и этим тоже ​

​лес мошкарой и ​

​Уронит ли ветер​На что уходит ​

​такое пёрло,​любимой​

​взгорья,​к списку​

​вопросы вдруг сошлись:​

​но что-то сквозь меня ​идет не от ​

​Пушистою травой дымились ​

​его не разглядишь.​

​В котором все ​

​и горло,​

​что тоже он ​

​со стеблей.​

​что среди них​

​Всё задаёт вопрос,​

​звон внутри​

​с ним соединен,​ее губами брали ​

​и настолько белый,​

​–​а были только ​

​которой был я ​

​и в ней, дурманной, лежа,​еще немного -​

​своей чумной скороговорочкой ​

​нечего сказать,​с грустью нелюдимой,​

​и падали,​

​совершенно белый,​

​И хор грачей ​

​Мне было ещё ​

​И понимал я ​ней,​

​как деревья,​шолочкой,​

​балеток.​тридцати.​

​Гремя посудой, мы бежали к ​да,​

​Попавшая за шиворот ​на тальке, что остался от ​

​но все-таки не больше ​Клубника млела, запахом тревожа.​

​белый,​

​со снежною оборочкой,​

​и неловко стал​Лет двадцать пять, а может, двадцать восемь,​

​«ах!»​как деревья,​

​И ель апрельская ​

​когда я вышел​

​вовсе.​

​как выдохнуть растерянное ​он,​

​чей-то врос,​букетов,​Курить — я видел — не умел он ​

​Это было,​

​Уже и сам ​

​В которую окурок ​хотел аплодисментов и ​

​Пошли мы рядом. Было по пути.​

​глазах рябило.​тишь.​

​под ледяною корочкой,​Хотел на пьедестал,​

​тем.​

​У нас в ​

​мягко падающим в ​И бульканье ручья ​

​Я молод был.​

​знакомый вместе с ​

​солнце, в ягодах, в цветах.​

​под снегом,​

​На опохмель.​

​эстрада...​

​и странный и ​

​вся в пьяном ​

​неумелый,​

​гаражный сторож выцыганивает​

​–​облик:​

​лес густой пробила,​сутулый,​

​А у меня ​души моей растрата ​

​«Нет закурить?» — и смутный бледный ​И вдруг поляна ​

​Уходит он,​

​так поголубел,​

​Проклятие моё,​

​шел... Вдруг чей-то резкий окрик:​

​и не дошли...»​

​профессора глядим.​И воздух щёлкающий ​

​к списку​

​Я шел и ​

​До ягоды еще ​

​мы молча на ​

​Апрель сосульки отливает, вычеканивает,​- так их мать.​

​у стен.​

​просто юмор!​деревья,​

​к списку​

​И добавил грустно ​Бродили кошки чуткие ​

​«Эх, граждане, мне с вами ​

​глядим не на ​

​я пишу...​Светяться то, светяться как, Женька​

​куда его, конечно, не пускали...​мы должны:​

​но мы сейчас ​за стол,​

​- благодать​стихи​

​Ставлю в воду ​

​Возвращаюсь в Москву.​

На что уходит жизнь

​и, к рулю привязав ​

​пути​Я знаю,​

​Только вы не ​как сумеешь, гони».​

​гудя напряженно,​

​ним.​Я за ними ​

​с веселостью прущей ​и знать я ​

​Почему-то я верю:​«До свидания, Галя и Миша».​

​рядом с ним ​кино.​

​Вот держи,​Жизнь идет.​даже в беседе ​

​Хороша!»​

​Говорит мне:​Он сидит, мой товарищ,​

​еду на дачу.​Свое имя скрывает:​

​привалившись спиною​я ниппель даю ​

​и звоню...​Я весело жму ​

​не видали!​и сразу подскочет ​

​По ступеням он ​постели:​

​к списку​не отступи​

​сверкая​Жизнь такая, такая​

​Не боимся в ​И только так​

​То тайгой сибирской​и, оглянувшись, бросить в воду​

​не разрядили,​Так что ж, стрелять по цели ​

​дружить,​мы не умеем​

​Мы перед чувствами ​скользком краю,​

​верю в тихое: «Что вы творите?»,​землей кое-что.​

​свете на белом,​если нету и ​

​палачам.​набатные звуки,​

​«Тот, кто мучится,— тот баламут.​темень пурги,​

​а в хоромы ​с укором бессмертным​

​на порог​

​на бессовестной к ​И бредут ее ​

​забываем поэтому стыд,​отдаюсь.​

​мочили,​не без причин​

​моё бесстрашно смотрят​Поднимут меня женщины ​а женщинам грехи ​

​и гладить их ​за жизнь поистаскаться,​

​как слабость?​а их, как водку, судорожно пьют,​

​и лишь слова ​

​стало так сине,​«Да погоди,​

​упрекая,​знобила,​

​Да, это же вот ​и только шум ​

​мире нету ничего:​

​«Да погоди,​и был в ​

​и только лишь ​квартирах​

​плечи,​коридоре,​

​соседнем практиканты​«Москва - Сухуми»​

​в путь пора.​в наш талант!​

​пусть дни превратности ​форму новую,​

​Смещайтесь, краски,​а надо только ​ребра.​

​уверовал,—​

​Кто меня гладит ​

​но я рожден ​рот, обманчиво шепча...​

​как это ей ​и помереть мне ​

​мой загривок кротко,​электротоком. Чисто как-никак.​На звероферме, правда, перемены.​

​в клетке вновь,​ту клетку, где меня за ​

​Кто в клетке ​

Над Россией слышатся шаги...

​Я вытащить не ​собой.​

​разбито на квадраты,​В глаза летели ​

​увидел я, что дверь не ​

​Гляжу с тоской ​завыть, сюда попав,— еще не так.​

​магнитофоне​прося у звезд ​

​но голубое, брызжа и ликуя,​не утешаюсь тем, что голубой.​

​звероферме серой,​когда никто меня ​

​им не молюсь. Я их люблю.​На кой — во что-нибудь еще?!​

​звезды, женщин, травы,​

​и в отношенья ​из лживого монастыря.​

​Я ухожу в ​

​с вамп — я убег.​а от хоругвей, из кадила,​

​веры​И я учуял ​И выбивали изощренно​

​монолитны​узрел червей.​

​владели —​но — богохульником прослыл.​

​но церковь — боже упаси!​

​инок. Целью​

​сквозь время прорубясь,​

​бас,​тобой так беззащитно ​

​лугам, к зверью и ​свеча​

​сращенье запахов, теней​чтобы, тая загадку вечную,​

​как бурлаки идут ​Дай твоей неизящности ​

​твоей -​

​недоброты твоей сестра ​

​Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,​Дай, Пушкин, мне свою певучесть,​

​готовый и для ​надо мной витает​него.​

​и будущего призрачный ​

​лишь тем, в ком бродит ​про жизнь​

​Подари, господь,​

​виноват.​Все мы в ​

​С чем придешь ​

​Но и в ​

​Что-то большее, чем мы.​

​и тлеет,​

​Хлебушка ломоть -​

​Помоги, господь,​

​нежней.​

​Жизнь и смерть ​

​А душа сквозь ​

​Можно бросить в ​Если гордость мы ​

​Униженьями и страхом​и только жаль, что ты не ​

​помочь.​

​мне была она ​

​кого-то жду.​

​все ждет и ​

​Христа...​Всё жестоко – и крыши, и стены,​

​словно криком кричал ​

​тело,​

​то, захлопавши, вбок относил.​

​к ветру,​

​а ты плакала, словно ребёнок,​к списку​

​в канаву смятый ​

​возы роняли бы ​

​на высшем уровне ​

​в такой приятельской ​мне из канавы ​
​Вдали бы кто-то рвался к ​бы, небритый,​
​тоску​где хорошенько бы ​

​бесславье,​

​вся жизнь моя...​

​тычется.​

​был открыт?​
​Между Лубянкой и ​на российском сквозняке​
​где пытали их,​тяжёлых, восковых,​паря.​
​про Лёньку-Короля.​

​пугая тех,​С Галиной Волчек,​

​Здесь «Бабий Яр» услышала Россия,​

​шпанья,​Мое дыханье тоже ​

​Политехнический,​стращали,​

​дубовые,​хотя я был ​

​из рук.​поняв, что навсегда потерян ​

​получал по метрикам,​стихе разоблачал Америку,​

​а всё же ​родной –​

​камушек морской.​

​охваченный надеждой и ​

​немного надо, Маша,​Что мне сказать? Пусть не боится ​

​чащах,​

​грядой —​крабов, как хмельной.​

​Плывет и Маша ​

​мальчишеские тоненькие ноги​Маша —​

​ничего.​

​тапочки снимает,​восходит... Что с ней ​к списку​

​прошедшем​слепое сердце матери ​

​явно он солжет,​чужие сыновья на ​

​отмеривает слезы или ​

​А там, где надо, ласкою возьмет,​

​катаясь в ловко ​когда, лукавя каждою веснушкой,​

​сидит, как император Петр ​

​У матери от ​бредит и соленым,​

​такой неукротимый атаманчик​

​Прекрасна мать с ​мне хочется опять​мы, зная все, не знаем ничего.​

​про братьев, про друзей,​

​Не люди умирают, а миры.​

​да, многому остаться суждено,​

​он с собой.​

​человек,​этом самый страшный ​

​мир.​и с этой ​

​Их судьбы — как истории планет.​

​слезы...​думай.​
​пальца кольцо,​

​а под ними ​язык.​

​и в святой ​власти тупой​

​мы из этой ​

​услугу,​

Настя Карпова

​ну а мы ​

​«Любимая, спи...»​

​пёс на цепи,​спи...​

​в глаза заселяются,​

​сорваться вдвоём.​и надо обняться,​

​сне!​Прости меня – слышишь? –​

​Любимая, спи...​Деревьев мольба?​

​им будет во ​кричит в глубине.​

​если не спим.​

​Во сне можно ​Бормочется?​

​(все слезы отставить!),​О, как мне заставить​

​Мы сони.​ссоре.​

​потом – полушёпотом,​

​И всем своим ​лохмато-дремучий,​

​мучай,​

​дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,​Солёные брызги блестят ​

​не сделав почти ​а если не ​

​возьмите меня трубачом!​наступление —​

​беды​

​выстоять вы должны.​будьте сильны и ​

​Вашего покорения​

​к списку​Хозяев сбросишь в ​

​в ревущих голосах.​Но как сдержать ​

​Такая наша служба ​Нет хуже приговора ​

​красоты, подкосившей меня...​

​пустым тротуарам,​глубине,​

​прекрасна,​не придраться,​

​чем бессмысленно так ​плечи мои?​

​от какой неразумной ​

​грязь,​

​только снег под ​на улицу вышел,​

​это белое лишнее ​просьбе —​

​к списку​

​благодарный случаю,​Пойте,​

​ребячья и женская.​

​обняв её,​выводит...​

​в подъезде.​до бледности в ​

​забытости!​Грызёт она грустно ​

​решает: «Быть или не ​в сравнение с ​

​спешат к метро ​смятенье​

​И вечность гамлетовской ​

​современный​

​рана та, больней которой нет, -​к пьяному и ​сказал,​

​«Завтра к парикмахеру ​их когда-то».​

​не всерьез,​заслонив две разные ​

​полюсами разными земли,​кратким, убивающим надежду,​

​Сказать «люблю» – не будет правдой,​

​звенит.​и не помилуй,​

​Но лишь тогда ​

​не кривлю.​не страшно,​

​Себя веду с ​Под шум полночного ​

​в упор​царёвой,​

​но за своим ​невсполошённо​

​к списку​чья суть смутна ​

​и что-то выше, чем смятенье,​и черный очерк ​

​голосами​нему,​

​когда его убили.​И пели травы ​

​Тебя ни вяз, ни ива​игрушечный гидальго!​

​игрушки-донкихоты.​

​И только в ​и нищие, и лорды.​

​и свиньи в ​

Не возгордись

​но не гадают ​ляжешь с мертвым.​

​Кармен в наряде ​убили!-​

​убили!-​который бы не ​

​Матрёне.​

​лежит на мне, и на кремлёвском ​

​и чернее снег,​

​Когда придёт в ​приторным сияньем,​

​бедностью отцов​Не раздавать бы ​

​Россия станет, как пустыня Гоби.​не рыться в ​

​Взять в руки ​

​а всех детей ​должен медленен, но быстр.​

​прислушиваться к липким ​сможет.​

​Мы ни за ​сможет сделать лишь ​

​обманул России?​

​ничто не помешает.​или распад, или расцвет -​

​комедь не угоди,​то не сошелся ​

​базарным днем​но если не ​тобой торгует кто-то.​

​у торгаша,​

​- не продашь.​лет,​

​с ярмарки пешком​схватить удачу за ​

​Отяжелела голова.​цель.​

​а в результате ​И плоти, в общем-то, кранты,​

​ведь если плоть ​Когда мужчине сорок ​

​перед богом.​Когда мужчине сорок ​

​перед своими сорока,​Когда мужчине сорок ​

​рассчитанным чьим-то словам:​

​и из меня ​хоть в чем-нибудь подведу.​

​Не страшно,​

​страшно мне.​революция,​

​за правду пали.​считаю​

​шли умирать бескорыстно.​Как те мужики ​

​Но шли вы ​колючесть!​

​не наврет.​народ нельстивый,​

​он все, что угодно, подаст.​революция,​

​Пусть у столов ​За это я ​

​то,​

​и врет на ​

Не исчезай

​—​

​породу.​а после —​

​это вполне в ​они,​

​им это было ​преданно,​

​революция,​

​лицо...​взят в кольцо.​

​хотя лелеять не ​конца открытий, слёз, восторга,​

​и в краски ​вначале понял я ​

​к списку​от Главгарпунотреста.​

​в почетном карауле.​поплакать над добычей.​

​эскимосов.​На кладбище китов​...Идет большой загон,​

​гроба.​но над могилой ​

​по крови, как по следу,​

​но словно кит ​

​Величье убивает,​На камни брошен ​

​и с гарпуном ​Плотва, как вермишель.​

​расплатой за огромность.​

​в мире.​Спастись куда-нибудь?​шар​

​киты,​Ваш фотопыл умерьте!​

​как будто бы ​вколоченные в лед,​

​Они не по ​стоят взамен крестов​

​Жизнь кончилась.​Есть что-то​Ты - Зощенко песни​

​И бедными гениями ​Тебя хоронили, как будто ты ​

​болоте.​И ты к ​

​Ты пел для ​

​кого мы презираем!​

Не надо

​Володя,​

​и цедит,​

​уже нету.​автомобили!​

​«В продаже - Высоцкий».​киоск звукозаписи​

​жив».​

​внезапно я пойму, что голос плоти ​

​моя, посмеиваясь втайне:​Когда-нибудь потом – не дай мне ​

​нам предлагал взаймы.​на зеркальце в ​

​не в силах ​нещаден.​

​шару,​

​ораторскому жару,​

​любил, как сорок тысяч ​Я думал о ​

​а за моей ​и ночь плыла, как пёс, косматый, мокрый, чёрный,​

​жить! По соснам дятел ​навеки друг для ​

​с луга,​

​скрытно​к списку​

​Их вера - мужество мое.​

​карьеру!​Все те, кто рвались в ​

​Зачем их грязью ​

​Итак, да здравствует карьера,​шел Галилей один ​

​свершив предательство свое,​

​Он знал, что вертится земля,​но, как показывает время:​

​не буду никогда!​но я, мальчишка, плакал от стыда.​

​уверенной, весомой,​

​и честностью своею ​

​всё добавляли чьи-то сапожищи,​

​Со вкусом били. С выдумкою. Сочно.​рассчитаться,​

​железными штырями от ​

​в лоб ледяшкой.​

​голову от града​когда мы увидали, как сужалось​

​Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу,​

​Мы – карликовые берёзы.​

​И это нас ​то вдруг наши ​стронет,​

​Прижатость есть вид ​Мы, карликовые берёзы.​

​сильнее.​

​по-зверски, –​среди мерзлоты – прогрессивна.​

​поддержку моральную вашу.​

​В тепле вам ​как вроде бы ​

​хамства,​

​Мы крепко сидим, как занозы,​

​захохотала​

​зябко​

​оттолкнули его руку ​

​дрожащий попик подлетел,​где голытьба,​

​голова еще ворочалась,​

​раза,​

​с армяков​

Не писал тебе я писем...

​Красная,​

​струйки...​"Не зазря...»​

​и затылком приказал:​(не зазря он, видно, жил)​

​ЛИЦА​быть на дыбе,​

​словно в малых ​увидал.​

​менял,​

​будто чайки поутру...​

​как Волга, голубой.​палача,​

​К месту Лобному​

​дурень...​был холоп.​

​был я добрый ​

​тем, что мало вешал ​не тем я, люди, грешен,​

​-​

​что дьяк хотел.​удел.​

​Супротив народа -​глаз не прятал.​

​приговаривал,​грамоте не очень...​

​Чьи-то очи,​и тогда,​

​кто хочет вам ​все же радость ​

​ты в Москву...​ты как ветка,​

​не утирался,​

​на расхристанной телеге​

​Стеньку Разина везут!​

​под хмельком вскочив ​

​что-то шамкая,​Стеньку Разина везут!!​

​Прет купец,​

​боярчоночек.​Стеньку Разина везут!​

​выдаивает,​Не страшит его ​

​Как во стольной ​

​стоишь, ко мне звоня,​не любишь,​

​и что-то там открыл.​спешит.​

​синем,​мечты.​

​с тобою?​

​твоей руки просил.​

​что я какой-то странный,​тревожишь​

​но всякий раз ​Но лишь с ​

​— не плачь.​плачешь, опять наливая,​

​просто пели и ​расспросов пришло,​

​«Как там Ванья, как Ванья, как Ванья?» —​

​голубые​Не застал я ​

​в Монте-Ротонде​

​Как сказал — что прошло, то прошло.​

​Передай, если помнит, конечно,​там живут партизаны-браты.​

​мне — работа.​

​его спрятать куда:​

​комкастого джема,​

​той…»​

​что досталось нам ​

​но его отобрали ​далеко.​

​и оружие сдали ​

​кровной стране​

​в так знакомых ​

​Но солдатики нас ​своим:​

​в форме новенькой, так его мать,​

​и кричали мальчишки ​

​По-немецки овчарки рычали​

​как были,​«А потом через ​

​сливовый джем,​

​серп и молот​

​на флаг.​от юбчонки подол!​

​(да простит ей ​

​хватило:​на нём».​

​фашист… Он сбежал…​

​у храма​и французский, и английский был,​

​лужи,​«А потом?» — «А потом при ​

​в отряде, кто нет.​

​и пули,​и крестьяне — дрались на ять!​

​тамошним в горы​

​Оказались они хороши.​

​И овчарок, солдат мы — в лопаты,​

​вдали,​

​так, что сразу мы ​— сапогом.​

​фашистам проклятым,​из своих семилетних ​

​и что люди ​

​шоссе проступала,​Италию он.​

​Говорил он, тяжелый, поникший,​усмехался: «А,- всё это блажь!»​

​боли своей,​если плачет не ​

​поселке Анзёба​Пусть щадит тебя ​

​тот, кто добротой такой ​есть с кем ​

​такая девичья!​

​Как тебя марали ​

​Можно ли, чтоб эта полюбила!”​А друзья смеются: “Что ты, Женечка!​

​лоб тебя, зардевшуюся.​

​но пальто не ​и со мною ​

​знаю, что за это ​к списку​

​светце,​станут власть предержащими​

​испустившая дух!​Чистых глаз изумрудины,​

​завалить на кровать,​быть красивой такой, -​

​Кто я - поезд? Перрон?​Неужели взаправдашне​

​ноги Дитрих Марлен,​

​то сверкнут, то замрут они ​эту женщину,​

​Будет много святого ​но и нынче ​

​с загорелого тела ​

​бились алые паруса.​Шум и смех ​

​в «козла»,​

​молодая и сильная ​

Не понимать друг друга страшно...

​к списку​Быть бессмертным не ​

​Идут снеги большие,​как во все ​

​труда,​что хоть малую ​

​нескладно,​и её стариков.​

​и когда подо ​А любил я ​

​ну, а кем же ​я не снег, не звезда,​

​смерти​

​с земли.​но, наверно, нельзя.​

​Идут белые снеги,​

​и думал – это вечно,​вечности умней.​

​Недолог век у ​

​всё-таки со мною,​

​Над памятью, как нищий над ​

​И, медленно сливаясь, правы тени​называемая зрелость​

​В незнании властительная ​

​в тумане простодушья ​

​позавидую в смятенье ​

​Когда увижу над ​

​кощунственно позволил​поймешь,​

​И это все ​

​страшит.​Но лет пяти ​волчата - не зайчатки,​

​Жестокости зачатки,​

​в них - черное проворство,​

​есть притворство.​

​когда ты злой!​И нету во ​

​это доброта.​то я не ​

​и лучше вы ​о злости...​

​пью​я не скучаю ​

​и щипчиками​

​о злости той,​одним ударом​

​вновь я подставлял ​

​и в зубы ​

​«Ты подобрел бы.​

​все-таки совсем не ​Мне бы — только клевера сладинку​

​счастью вам прощу.​

​Я хотел того, что невозможно.​

​горе человека не ​

​самолета.​и легко.​

​потому что счастья ​

​Понял я, что тайно был ​

​холмы,​

​Я забыл, казалось, все, что помнил,​никогда.​

​Мы уйдем не ​

​голубем тугим,​

​что и я ​Зашумит ли клеверное ​осенней ночью думай ​

​—​

​или под дождь, шумящий в вышине,​

​ты жмурилась от ​

​сквозь ветер, тучи рвущий на ​

​О чем захочешь, можешь думать днем,​

​все кверху дном,​волне,​

​на длинной и ​

​думай обо мне.​и летней ночью ​

​большего,​

​«Судьба у каждого ​так».​

​простак:​полюблю,​

​развяжу,​

​«Стоит!» - и возьмет перо.​

​за его добро,​Он и тут ​

​я был всегда ​

​в детстве не ​

​так бесхитростен и ​

Не разглядывать в лупу...

​и очень я ​Этого секрета​

​Это вам я ​Я люблю вас ​

​не таковы.​сколько героического в ​

​Но помимо этой ​Вы, хозяйки нервные домашние,​

​не боясь загара ​

​Что вы, право, тянетесь туда?​

​И глаза синющие ​«Как же это ​

​рельсами​

​Ваши позолоченные статуи​

​о любви​

​блаженна сладость напоенья​пульса​

​продолговатый и прохладный.​Срываю розовый кизил​

​один в горах ​

​веришь,​

​отливов.​

​Крыму​

​В ней столько ​

​ты чужд.​

​и от потери ​

​дождь вытряхать из ​

​не слышал этого ​

Нежность

​тепло, и дела мало!​

​и тяжелы сырые ​и о приехавшем ​

​Все оставляло злым, голодным —​

​куда под праздник ​сбруи,​

​— какая слякоть,​

​Дорога в дождь ​

​Можно о стольком ​

​Кончились пули. Сорван твой голос.​

​мой голос, как будто​и пробудить ее ​

​залах гремел, как набат,​

​хоть бы услышал ​

​стреляю, стреляю,​

​Дремлет избушка на ​что не мной ​

​мне славу гусляры.​

​(правда, милость государя до ​окружает и к ​

​А наутро просыпаюсь ​«Будь спокоен!- мне сказала.- Можешь спать».​

​доставала ты, шутя, сады зеленые​

​кику бросила жемчужную,​Там, где бровью указала ​

​синему пешком,​

​что Премудрой Василисою​и сюда, на эту кручу, привели.​

​к морю, да не цацкайтесь!»​

​А не сделает ​

​да и лапти ​

​Призывал меня вчера ​

​сих пор:​к списку​

​- убийцею станет одна,​

​сжигая как жлам.​

Неразделённая любовь

​беда пригнет молнией ​

​тумане ночном корабли.​ночь, то ли ангельское ​

​То ли слишком ​

​Убеждая меня белой ​То ли все ​

​войду, как в колосья,​пахал.​

​глухим не позволю.​зазнайка, нахал,​

​и скучища смертельная ​и умеешь лишь ​как по полкам, по чьим-то устам.​

​там,​

​всех моих ненаглядных ​бесправительственность на земле.​

​Как на матч, где сплошные Пеле,​до его синевы ​

​старикашкой-подонком,​меня.​

​ремня,​

​цитатам,​Я приду в ​

​натянуты,​

​до конца моих ​

​труда​

​Да-да-да...​и куда ты ​

​просит, дразня, резеда,​звезда.​

​Да - жизнь, как песня дрозда.​

​хоть подохни -​

​погасится свет,​

​копирку ответ:​Черта с два ​

​из бед.​в нем желчью ​

​Все мертво, все запугано в ​

​и городом Нет.​к списку​

​другими,​а в иное ​

​любовь нам придумает​

​в друга​и - щекою к щеке,​

​это я,​

​сапой​

​эти двое в ​

​И уходит на ​двух нежнейше обнявшихся ​

​в подглядывающих цветах?​

​и под пение ​Что летящие по ​

​о лица?​всем далеким планетам​

​за что потом ​

​хоть немного Бога!​а как сгибаемся ​

​узреть Христа,​Дай бог лжецам ​

​тебя не пнула ​драка.​

​ни жертвой быть, ни палачом,​

​конечно, если так возможно.​вляпаться во власть​

​Дай бог быть ​к списку​

​вдруг в ней ​«Граждане, послушайте меня...»​

​- только без гитары...​они чужое:​

​высказаться суть их ​

​«Граждане, послушайте меня...»​Но ведь сколько ​

​мусолит,​

Нет лет

​заладил неотвязно:​

​и откушать​

​мучительно исходит:​к гитаре,​песенки свербящее начало:​

​стонет,​- слышится мне, что ли,​

​«Фридрих Энгельс»,​Тот, что втягивает в ​

​И, наверно, в мире у ​с ним бегать ​

​свете те, чья цель – кровать,​можно было целовать,​

​Я прижался бы ​

​к списку​

​реки, зарей пробитой вкось,​

​бессмысленно глубокий омут,​

​Но и другое ​

​в незамутненности волны,​но так вода ​

​коснешься сразу,​цветными пятнами камней.​

​Она летела озаренно,​

​Будил захвоенные дали​

​в землю без ​Когда с твоею ​Пускай спасутся – хоть в других ​

​Мы ждём от ​

​и гнева!​

​будущей войне?​Убьёт в ней ​

​Её губами Ярославна, Саския​

​полночь к любимой.​

​ветку вербную,​

​А города спускают ​Из жилки на ​

​Откуда же у ​

​шепчет, скрытый в тайном ​крови при порезе ​

​Ну, а зачем вставали ​

​душу​

​опустим, в наши гены.​Я трогаю тихонько ​

​плачущей, берёзовой,​А нам из ​

​от корней до ​На их ветвях ​

​Им всем воскреснуть ​

​Я трогаю тихонько ​

​не буду,​

​пугайся,​по кусочкам в ​

​и от пепла ​макдональдсовый Париж.​

​вернется в другой ​

​и не может ​

​Но моя ли, и только, вина?​за маму и ​

​себя он врачует​и ночует,​Эмиграции воздуха нет.​

​нужен поэт.​Все надеялся я,​

​Страшны выбор -​и свобода у ​

​под крестами в ​

​Что ты сделал ​

​Ты однажды возьмешь​

​И жестоко пророчит​сына везу на ​

​я веду «кадиллак»,​

​но строго диетной,​

​может, срастется,​

​лесочкам​

​расколошматили,​и только те ​

​тяжка,​

​всё это не ​лицу.​

​И вот оно ​

​того плеча и ​совести твоей.​

​которые глядят всегда ​

​дано,​

​Но есть такое ​

​которая особенно сладка,​

​а если и ​мятежный свой.​

​чтобы в него ​жалея и немножечко ​

​7–8 ноября 1983​

​поезд​

​перроне корону,​

​восьмилетний поэт.​На перроне, в нестёртых следах ​

​и Шекспира – детсад?​

​Если взрослые пропасти ​

​беспоэтье,​

​из железа – тетрадь.​раскалённой короны невидимый ​

​впились.​

​маленькая королева,​

​Только на ноги ​сотворённая Ника,​восьмилетний поэт.​

​На перроне, в нестёртых следах ​навек.​

​Я ревности не ​

​глаз.​

​Как верил я ​

​на ложь.​

​и тщетно трусь ​игрой и бредом​

​душа.​Но тень есть ​

​Я в тень ​

​свкозь мои пальцы,​

​покуда есть на ​

​никогда.​

​не зная жалкого ​

​как будто на ​

​меня кормили, как могли.​Я верен Волге ​— рассказ не краток.​

​ивняка...​

​Кубань и Днепр, Нева и Лена,​

​тяжелые, как валуны.​к списку​

​тобой велик,​то мы его ​

​Я – за порядочный порядок​Эй, бабоньки, за полководство,​

​нам надо,​– как на войне.​

​Беда. Не гений даже ​Великих книг у ​

​с тобой танцую ​бедно!​

​Он​Он грустно и ​

​лодка.​

​В их складках​с тобой!​

​Но лишь тебя ​

​выпив,​

​твой,​

Неужто берёза-калека...

​бегло.​

​Ты далеко, но разве это​вроде,​

​в ней​

​Марта.​вы,​

​что надо всем. Быть одному​им​

​И Надя с ​дымчат.​

​океан​И тихо кружится ​

​звоны.​соль,​

​Сингапур,​

​парни —​

​Никто не спросит: «Вы куда?» —​

​кеды.​

​спят​за молодой его ​

​Теперь не ринуться ​

​А были дни, когда сквозь чащи,​

​поднять своих.​

​его берут.​касалось.​

​дыма​Но память к ​

​Хотели сделать все, чтоб он​

​Потом расставили комоды.​Потом привыкли. Печь сложили,​

​в насыпь врос.​

​где шлаком выложен ​И в людях​

​ни рисковали,​

​Мы ухитрялись брать ​

​как эту церковь ​то ли черт!​

​бог,​в вышине.​

​а церковь — росписи деталь.​пряча робость,​

​передо мной вознесена​

​сумок​

Ничто не сходит с рук...

​Их обвешивать грешно.​Все на свете ​

​И бетон они ​они сжимают​

​теплей.​

​но покуда движусь ​

​кастрюль!​в магазин поодиночке​

​соединиться никогда.​

​кричат.​как с кем-то много лет ​

​Но все зазор ​

​там руки тянутся ​девочки, поют.​

​Еще мои воспринимания​в другие движешься ​

​бездомности,​

​Я уезжаю от ​

​на верхней полке ​как дети, мы из двух ​

​и плача где-то в глубине,​

​за дверью прошлое ​

​от страшной общей ​

​ты не от ​

​Я вспоминаю вечерение​

​и просят шумно ​

​ранящий других?​по руинам​

​а кому-то после было ​лепестком.​

​добираясь до дому ​

​такой же, как я, но признать это, дурень, боится...​Мой лик,​

​мулете тореро униженно ​

​то с одной ​

О переводах

​прости мне, что стал я ​и злобы?​

​глазами зыбкими глядит.​

​спит у ног ​огня​

​в густой полыни,​верил ничему.​

​побрел один в ​что с нецелованным ​

​меня.​саду,​

​мечтал о пламенной ​Такая ж баба, как и все...»​

​«Таких встречаешь, брат, не часто.​и топорных​

​Все говорили, что она​рукой с латышским ​

​«А ну-ка, спой!..» -​

​на куртку рыжую ​и женщина из ​

​25-26 декабря 2004​тебя, как тайного богатства.​

​и надо мной​

О, бойтесь ласковых данайцев...

​Боюсь не справиться ​

​где-то,​человек...​

​навек,​все то, что им сейчас ​

​Вот поднимается оно,​восходит солнце,​

​мог.​

​и немой,​

​серебряными делаясь,​Были звезды сонны.​

​его руками поднятой,​который вышел рано ​

​пахарей,​

​к списку​свечами...​

​неведомого пола​плеча​

​этап,​ее первопричинный,​

​но женщина! меня! благодарит!​меня стыдом студеным ​Но, как волчонок загнанный, одна,​

​Ища защиту в ​

​огорошить!​за белою оградою ​

​Мы с ней ​

​кроваткой сына,​

О, нашей молодости споры...

​может быть, Вера, а может, Тамара,​

​может, конец, а быть может, начало —​

​море, на может быть ​

​не смотрит печально.​

​все это — белых ночей переливы,​причала невольно:​

​Кто его знает ​

​нерпичью шкуру!»​

​Может, и так, а быть может, не так.​может быть, плачут, а может, смеются.​

​отстранять свои губы?​а под бровями, как лодки-ледянки,​

​Может быть, с грустью, а может, с весельем,​к списку​

​придет за все ​

​бога,​

​набата:​

​—​

​этом свете,​Шеф посещал молебны, как всегда,​

​крепостных.​

​в раздольях исстрадавшихся ​

​«Есть божий суд...» — в смятенье слышал ​тех пор утратил ​

​Уже давно докладец ​

​надел очки... Дойдя до строк: «Но есть,​в носы табак ​

​Представляю я,​Я представляю страх ​

​ласточке.​Она шептала: «Родненький мой...» - ласково.​

​когда они пошли ​себя и человечество​

​страшный крюк.​склада опустил.​

​он. будто бы фарфор ​всегда к чертям​на самом верхнем ​

​ком.​ну, а точнее - прямо над крюком,​

​две в порту,​и выраженья вновь ​

​Сысоеву паршиво было, муторно.​Деваха из деревни, - кровь бунтарская! -​

​Когда Сысоев, хлопнувши сполна,​

​и рыжую заразу-маркировцицу,​

Ограда

​и черными трусами ​

​Он поднимал, тросами окольцованные,​

​Простор алел, синел и верещал,​

​и потому –​

​в крови моей.​

​когда навеки похоронен ​

​Ничто во мне​

​каждый здесь расстрелянный ​

​как сплошной беззвучный ​кричит,​

​Над Бабьим Яром ​

​Иди ко мне.​темной комнате обнять.​

​неба.​

​Как мало можно ​

​И мне не ​я – это Анна Франк,​

​что, и жилочкой не ​

​твоим чистейшим именем ​О, русский мой народ! –​

​молю.​

​стойки​

​Мне кажется –​

​оболганный.​

​Я за решёткой.​

​Мне кажется, что Дрейфус –​

​по древнему Египту.​

​народу.​Крутой обрыв, как грубое надгробье.​

​притихшая,​

​не меньше во ​не меньше во ​

​кто молчать над ​

​потеряли еще,​

​в одномуголочке​не значит еще,​

​На всемирные конкурсы​

​не налезет.​примеряешь опять, как обнову,​

​На кого ты ​

​на собственных идолов.​но в невидимом ​на которой так ​

​Персианка и Стенька ​ней все -​

​В чью-то кофту вцепилась ​как будто молилась.​

​девчонка-подросток,​платочке,​

​На скамеечке тихо ​лужу,​

​я не встретил ​к сапожкам чьим-то там, внизу...​

​окном.​

​Но снег повалится, повалится,​

​переиначивать,​

​при беспристрастном свете ​и моя молодость ​

​ещё,​И мне покажется, покажется​

​на чьи-то тени и ​что моя молодость ​

​к списку​

​И всё мерцает ​Наверно, добрый Дед Мороз.​

​Он чист, как то, о чем молчу,​

​«Мой самый главный ​И все вокруг ​

​старый друг не ​Ты пригрозила, вскинув ступку: «Бесстыжий, зыркать не моги!», и, сделав мне в ​

​Дай бог слепцам ​

​Я разный – я натруженный и ​

​также как режиссер, сценарист и публицист ​моих близких, дорогих, я, так больно и ​

​лет, или распад, или расцвет – мужчина сам решает. Себя от смерти ​

​на улицах мира.​родиться во всех ​

​детей.​

​// Фото: Соцсети​

​уже в самом ​Евгений Евтушенко был ​

​Мне снится старый ​моей судьбе, спасибо, снег, тебе.​

​Всегда найдется женская ​

Одиночество

​а хорошее вряд ​Ты смелая.​

​работы. «СтарХит» собрал отрывки из ​

​Моргулис. Это известие стало ​Поэт Евгений Евтушенко ​

​его стихотворение про ​гранит.​

​совет,​

​жизни прав;​Ты для нас ​

​В общем счастья, дружище, тебе!​в работе​

​Я желаю тебе ​

​меня поздравок:​без всяких сомнений​

​В жизни много ​

​людей:​

​И всегда видеть ​

​пожелаю​

​Сердце пусть наполнится,​щедрой,​

​Дом твой обогреет,​в жизни​

​вздремнуть.​В Италии поесть ​

​от счастья,​не спеши!​

​Желаем все тебе ​

​Поздравить мы спешим ​час парит.​Желаем Жене радости, здоровья.​

​его полна.​сомнений,​

​в праздник!​

​И только правильных ​

​Здоровья крепкого, достатка,​Тебя поздравить с ​

​теле.​

​всегда​

​Я хочу успеха.​Твое имя «благородный»​

​сказать:​Что мы с ​

​несет,​

​места на небе).​Смял камышинки резиновый ​как идти во ​

​Цапли простуженной робкий ​

​и сквозь неё​не имеем.​

​Он изрублен, коварен, жесток,​

​ему славу,​

​Вот такой, вот такой, вот такой –​

​А Европу мы ​Слава Богу, живём, не таясь,​

​в поле?​

​На краю просвещённой ​обеду».​

​Два холопа прервали ​Хроноскаф отсчитал времена​

​к списку​

​забытые пьяной страной,​

​что нету в ​в богачи.​

​проснись на секунду ​В кармане потрогать ​

​везенья пошла полоса.​в вагоне метро.​

​и мне привалило ​

​любил?​– Вот угодил!​

​пути зарублю,​А за то ​

​и с Добрыней ​С Шемаханской царицей ​

​не считать дураков​Заранее плакать о ​от боли​

​Свои у России ​И дурочкой бедной ​

​безразличье,​

​О чём же ​горлом,​

​давно.​Что плещется ночью ​

​Не плачь о ​при дороге.​

​И я допущен ​

​А каждый танец ​она пульсирует лучами,​на дорогу​

​к списку​бреду незрячем:​

​Для всех холостяков ​на окно,​

​Обстрел посольств,​

​паденья.​

​Огней далёких смутной ​

​Что здесь ему​

​тьму,​

​Он, мудрый и печальный ​Презренной человеческой хворобы.​

​и инженер,​

​нас считают родными,​как забытое имя,​

​слишком долго,​доброй​

​катаются наши забытые ​к списку​

​И там уже ​

​Есть небесный сайт.​писать,​

​к списку​

​И розовый огонь ​

​и говорит: «Побольше кушай супа».​

​Оконца полусонные сквозят​у Бога, – молчалива и серьёзна.​

​и красные рубашки.​

​...там в ярких ​океанских,​

​в человеческих глазах.​

​отчего душой полынною​все равно на ​

​к списку​

​Прилечь на травке ​

​Или нечаянно мяукнуть​

​и – вперёд.​

​«Смешно бояться глубины».​

​жалко​

​– одна глава…​Выйдет к тебе ​

​Не соблазнись на ​Вдруг оказались в ​

​Словно бы хвостик ​

​Падают замертво птицы,​

​встаёт,​

​И не плюётся ​Он себе славы ​

​С солнечным светом ​Как в раю​

​Пальчиком​

​Мол, прости уж как-нибудь,​

​Если женщина молчит​

​– не живет».​

​Нету денежек? Прорвёмся.​

​В тишине озёрных ​

​Плачут рваные лианы,​Книга Царств...​

​столба,​там встретит? И что их ​

​И много погибло ​

​земле.​

​собакой хромой.​звучат.​

​Почти неподвижны на ​

​череда.​

​И не жалуем ​

​зря».​

​Дипломатам недовольно​

​умён.​

​У России нет ​

​счёта.​

​Что всех вас ​

​Неся свой грех,​

​Мои друзья.​

​Души струя,​А как-то так…​Когда женился по ​

​свои​Тебе покажет,​

​и небес,​

​Одна звезда.​

​Лететь? Куда?​

​десять минут​стал очень крут,​

​И деньги уже ​

​Какая такая любовь?​

​На тёмные стены ​

​свечи​

​И в будке ​ней.​

​дурочке?​в январе.​

​морковкою​Будто не было ​

​к списку​

​«Простите, товарищ».​

Одной знакомой

​Я что? Настоящих не видел?​

​«Товарищ, а где наша ​А что ещё ​

​Что я до ​

​Суров и спесив ​и злых похорон,​

​работку такую​

​и крещусь,​

​ешь сухарик,​

​и чешских.​что погрязла в ​

​ночной тишине,​

​Чудаку.​

​боку.​услышит меня.​

​стою и курю,​зато.​

​недоволен моей.​

​злой соловей,​

​Зная, что я не ​

​Чем-то встревожен и ​полей ледяных.​

​за мысль.​

Ожидание

​Хоть, признаюсь, мысль была.​Я сжигал тебя, как мог,​

​И устал тебя ​

​Ты дотронься: вот он я!​

​крыле​рукаве.​

​На снегу или ​

​А слов своих ​

​устал.​

​И что тебя ​

​Он осеняет всякую ​

​Трепещут и шатаются ​

​сошло в тартарары,​

​На честном слове ​Не толкай так ​

​Ни страны своей ​

​Может, он сидит голодный,​

​Дай-ка я к ​

​Да, видать, стыдится слёз.​

​Чуть пообок от ​редкий​

​И что вовек ​И просит жить ​

​И Бог давно ​Две сироты или ​

​невосполнимо​в облака,​

​На берегу страны ​

​...пока сверкает капля ​стихотвореньях!​

​рыдает над трагической ​Он жаром пышет,​

​дождевая.​возьмём с собой.​

​жизнь – полушка.​

Окно выходит в белые деревья...

​там мы – в любви и ​(не жлобься, злюка,​

​и увлажняются чуть-чуть.​А в нём​

​стакан кефира и ​часов одолжу?​

​Подмигну, словно брату, и честно скажу:​буржуи пришли​фляжки противный коньяк.​

​Средь скрипучих качелей ​И пристрою его ​

​Я покину все ​

​Словно предсказано вещим ​Часто и грустно ​

​Силу меча его, тяжесть щита.​

​Как ты манил, обещал и царил,​

​для горячих голов,​

​Как распадался на ​

​Константинополь, Царьград и Стамбул.​

​Воздух вздохну весенний.​

​деле.​

​Господи! это что же?​Нету ему спасенья.​

​Кажется нереальным.​Он идёт.​

​скрипнет​И закаты, что обиты​

​В нём лиловые ​Но её так ​душе.​

​У него глаза ​Машенька,​

​Брошу, как сор, под забор.​

​монастырь.​Говорит непогода,​

​Над древнерусским простором​

​тронь.​невозможно​

​Спят слова мои​

​торопливый бельчонок сидит​сапогами.​

​двустволку возьму,​

​Я запру до ​

​к списку​О котором не ​

​И крестом над ​Меж одной параллельной ​

​беспределом,​

​Договор меж душою ​Что их не ​

​пища​

​Так нерешительно влюблённо​Твои веснушки на ​

​царевич​

​простил.​

​Зачем он на ​

​Когда убивали в ​

​Ну а я?​

​Словно шарики-туманчики​

​выйдите​

​Только я да ​к списку​

​крыс в подвале​

​только месяц ходит ​

​артистов​всё бездомней.​

​разбрелись средь тёмных ​Пало облако тумана​

​всё печальней,​Стихли торги на ​

​и сажусь я ​верхнюю лампу гашу.​лицом.​

​в звоне лесном.​Я слезаю в ​

​это так, для фасону.​

​кидаюсь.​

​ну, а дальше уже,​

​Говорят мне,​

​прицепляюсь я к ​одним.​

​Не могу я​не сможет,​

​плечу.​

​Вскоре я говорю:​

​тихой террасе,​

​ругаем стихи и ​

​«Там душ.​

​легче.​

​Он о чем-то все думает,​

​«Тоже мне страж...​

​зеленеющей у гаража.​

​шуршу по шоссе.​

Ольховая серёжка

​я к товарищу ​

​мокрой мелочью сдачу.​Кунцево,​

​Белобрысому парню​

​и звоню,​асфальту.​

​вы посадки такой ​

​-​

​вниз.​

​Мать кричит из ​

​Рано, парень быть уставшим!​

​Ни в чем ​Зовут к себе ​

​Просто здорово!​

​эпоха​Ну-ка в такт,​

​Эх, шагаем​

​для оправдания пример​чтоб мы заряд ​

​совершить.​

​нельзя с мерзавцами ​и жить еще ​

​к списку​

​у безверья на ​

​в тысячный Рим,​можно сделать с ​

​И покуда на ​свою честь,​

​проникали к самим ​

​Но как будто ​Палачи понимали прекрасно:​

​мчали Пушкина в ​смердов,​

​Не они ли ​от порога опять ​

​муки совести — странные муки​

​стоит.​

​Мы живем, умереть не готовясь,​

​я женщине любимой ​Мужчин, чтобы других мужчин ​

​и бережно привык ​когда в лицо ​

​родинкам бредут.​

​я ласковостью каюсь,​

​приласкаться,​

​Успел и я ​

​Мужская нежность выглядит ​

​отдаются​

​затихло все -​когда от моря ​

​А она - какая?»​

​Любовь за невниманье ​звала,​

​же было.​

​затихло все,​и сразу в ​

​А оно - какое?»​

​трогал я рукою,​

​только на картинах​

​в музеях и ​схватив товарищей за ​

​Курортники толпились в ​

​Уже в купе ​к списку​

​Вставайте, братья,—​

​тем, кто не верит ​

​то лаянье,​

​мы придадим ей ​и холста!​

​ни Христа,​

​мы из Рембрандтова ​

​кто в дальнее ​

​предан.​наивным быть, как предок,​

​мне провод в ​

​мой срок железный,​от всех болезней​

​и чешут пальцы ​

​современно —​

​ненависть любовь.​

​но только оказался ​

​я понял, что люблю​

​Дитя неволи — для свободы слаб.​Но я устал. Меня шатали вьюги.​

​с деревьями. Я был самим ​

​что небо не ​с бездумностью, обычной в новичке.​

​Однажды, тухлой рыбой пообедав,​подохнуть не могу.​

​тоже​

​Заезжий мистер на ​

​суда,​

​с себя,​

​сеткой​Я голубой на ​

​Русь,​

​но я коленопреклоненно​Родину и правду...​

​Я верю в ​

​здесь до слез,​счастливый, вольный поп-расстрига​

​— это бог!​а я не ​

​испокон,​Всегда в предписанности ​

​ребенка, грязным сапогом.​

​звено.​

​О, лишь от страха ​у них внутри ​

​как будто тайною ​бога,​

​церкви,​

​Я был наивный ​я,​

​буйство,​

​что мы с ​к березкам и ​

​чтобы вовек твоя ​

​смущенье веток,​

​крыла,​чтоб идти, волоча всю Россию,​

​лесов и полей.​

​боль иссеченной музы ​

​где дышит, скрытая в тиши,​как бы шаля, глаголом жечь.​

​великие российские поэты...​

​становясь,​

​Но дух России ​итог всему, что было до ​

​- образ века своего​поэтами рождаться​

​о смерти​

​в окошке,​Кто всех меньше ​

​ад?​

​Что, душа, ты скажешь богу,​

​Кто-то песней, кто - дитем,​

Осень

​После смерти остается​

​На кострах горит ​Подари, господь,​

​Улыбнуться тихо ей.​Часто жизни смерть ​

​Как пушиночка, легка.​

​Высоко за облака,​Под колесами карет.​

​божий свет.​про одиночество​

​Мой славный пес, ты всем хорош,​которой должен я ​

​Но кто же ​

​и тоже я ​

​черный нос,​как распятия без ​

​пощады нам нет».​водостоки,​

​это детское тонкое ​тянул тебя кверху,​

​к ливню и ​по плечу,​печально улыбнется Блок.​

​скамейки​

​босые девичьи ступни,​бы​

​лишайным​

​той напасти,—​ну хоть «Цыганочку» пляши.​

​И я проснулся ​

​всю мою смертную ​в канаве,​

​Меняю славу на ​Политехническим​

​пыль подвалов​

​А кем он ​истории в руке.​

​есть счастье –​у стен Лубянки,​

​в ожогах слёз ​над струнами опальными ​

​Булат нам пел ​чаруя этих и ​

​схватки родовые​

​Не дождались меня.​

​от мелкого богемного ​

​в поэтический.​

​–​там, на Лубянке, привербовывали,​И внутренние штирлицы ​

​выловил в лапше,​боясь газету выпустить ​

​на внука вся,​

​и гонорар я ​

​Я в том ​поучительным,​

​стоял мой дом ​

​как сквозь прозрачный ​

​вечности и смерти,​

​Мне от тебя ​и снова счастлив, что несчастлив я.​

​И я плыву, плыву в подводных ​над бурою подводною ​

​среди цветов и ​

​маску.​

​когда, забыв про чей-то взрослый суд,​

​и снова вниз... Все это вместе ​

​хотя не понимает ​Она у моря ​

​В ней все ​

​- мать.​в грядущем и ​

​серной кислотою​И вдруг однажды ​

​распускаемые сопли -​

​- каверзный провизор​наконец.​

​Уже он знает, маленький хитрец,​грань,​

​повелитель​восходит первый зуб​

​уже он горьким ​

​мальчик -​про жизнь​

​И каждый раз ​родного своего​

​Что знаем мы ​игры.​холсты,​

​Все это забирает ​И если умирает ​

​Есть в мире ​

Памяти Ахматовой

​У каждого — свой тайный личный ​

​А если кто-то незаметно жил​

​мире нет.​две невидимых миру ​

​Дай мне губы. Прижмись и не ​

​мне дарящая с ​остаются ресницы пушисты,​

​бесцензурен мой грешный ​Я ворую свободу, ворую,​

​под мостом этой ​друг к другу​

​Оказал нам диктатор ​тюрьмы,​

​Потом – уже молча:​опытом –​

​слышишь, любимая? –​Пусть соники тихо ​

​–​

​грозящем взорваться, –​хотя бы во ​

​в этой вине.​а просто моя?​

​Ревущее море?​Под веками легче ​

​что подспудно,​что бормочется,​

​и окутайся им.​

​красивых купи.​Во сне улыбайся.​

​в сон.​Мы в сене.​

​Позабудь, что мы в ​– шёпотом,​

​и ветви – всем ропотом,​хромучий,​

​Мою душу не ​

​И море,​к списку​

​Пускай, если даже погибну,​

​изменю,​из поколения,​

​Возьмите меня в ​но будут и ​

​—​

​—​

​не увядать!​нашлепки на глазах.​

​А ты, народ, как скоро​бычьи​

​тяжел его замах.​всегда на тормозах.​

​впотьмах.​

​я, раздавленный даром​Так по белым ​где-то там, у меня в ​

​не была так ​

​Ты добра, и к тебе ​

​бы дров,​

​вдруг свалилось на ​Ну зачем, почему и откуда,​Под сугробами спряталась ​

​собою услышал,​А когда я ​родилось​

​не сорвался на ​

​подпеваю.​что я,​

​потоньше.​две грусти –​

​Маша,​Протяжно и чисто ​

​поют они вместе ​

​отцом-забулдыгой замученной,​и женской кричащей ​

​сорок.​

​земной, как Гамлет,​мямлят​

​и гуд,​

​сейчас, когда в одном ​

​- Шекспир.​Кто самый острый ​

​но кричала, словно неизбежность,​тебе, ночной вокзал, -​

​Ничего мужчина не ​переупрямить:​

​помнят, как ты гладил ​

​И она сказала ​женщиной молчали​было между​

​над прудом​

​не кривлю.​Но колокольчик не ​

​Ты не казни ​корчу,​

​С тобой душою ​Мне быть обманутой ​

​Лицо легонько отводя.​

​Прости, мой милый, что в подъезде​лиловый,​

​Не убоись руки ​лукавствуй, смейся и пляши,​

​пусть у плеча ​

​булыжник, Блок и облака...​

​прологе,​мостовых,​

​глазами​

​И над ночными ​когда тоскую по ​

​Лорку,​из нас, из донкихотов!»​

​кричали: «Где ты, Лорка?​

​надеждой,​Лорки​

​Лорки.​Остались юность, старость,​

​и запивохи рожа,​жалко,​

​ведь спать не ​

​Поубиваясь малость,​а ведь его ​

​а ведь его ​Россию тот народ,​

​на нищей солженицынской ​вина​

​Но всё чернее ​– мы его обманем?​

​не лжемессия с ​

​когда над честной ​по честности, но лишь чужой, тоскуем.​

​маленьких воров?​Как не звереть, матрасы распоров,​

​нахальную невежливость свободы?​

​в убийц,​

​Здесь уж быть ​обрыдло,​

​сделать нас не ​

​сложит?​А что он ​

​который бы не ​но, кроме смерти, расцвести​

​лет,​Ты лишь в ​

​лет,​

​и не продай ​

​в серый цвет,​когда​

​конем в руках ​Там не обманешь ​

​Когда мужчине сорок ​а в сорок ​

​До сорока, до сорока​лет - похмелье.​До сорока яснее ​

​Один роман, другой роман,​ей.​

​на жажду удовольствий:​

​ему выходят боком.​перед собой и ​

​хлеба.​душа не одряхлела?-​

​к списку​

Памяти Есенина

​в пример неискренним,​

​до конца,​что революцию​

​страшно мне.​но это не ​

​я,​В бою вы ​

​в годы бед​за революцию,​

​шли!​

​плели.​

​терпели вы за ​солдат на других ​Солдаты —​

​—​

​Нужны тебе,​

​если бы можно!​

​и потому тревожно.​

​а важно им ​

​кто юлит, усердствуя,​

​в любую погоду ​

​Я знаю эту ​

​плохого не порицали,​

​случае —​

​прислуживали,​

​примазывались —​

​привязывались​

​шли за тебя,​когда зайдёт твоё ​

​Я страхом этим ​

​и есть любовь. Его лелею,​конца нежданного восхода,​

​оно особо осветило​

​моею,​

​Пустите к эскимосам!​несут китам венки​

​убийцы, креп надев,​

​сперва всадив гарпун,​есть такт у ​

​жестокая Аляска.​

​с оптическим прицелом.​проросший ввысь из ​

​Хемингуэй молчит,​Почти не простонав,​

​Китеныш, а не кит,​

​Кровав китовый сан.​Величью мель страшна.​

​в руках дрожат, нацелясь,​

​Кто мельче — тот умнее.​

​бок​

​воды не хватит ​Давай, ребята, бей их!»​

​И солнца красный ​А жили те ​

​там?​тоскующий по стопке,​

​но держатся — порядок!—​

​все зубы мягковаты.​на снеговом погосте​

​около пляжа.​раздирающих душу,​

​гитарой.​

​семидесятых​

​Ты наш...​

​у костров на ​чье имя - «галерка».​

​наши предсмертные стоны.​крутиться для тех,​

​крутанем!»​

​измазанной в шоколаде,​даже если тебя ​

​Со стереомагами​и наглая надпись:​

​шипящей так сочно,​

​Когда-то я любил. Когда-то я был ​

​страстей, печально поздний умник,​то будет плоть ​

​Ещё любили мы, и, значит, были мы.​и выдержку свою ​

​Любовь ещё была. Любовь ещё дышала​в таких, каких любить уже ​

​Да, стала ты другой. Твой злой прищур ​дать всему земному ​

​Какая же цена ​Ведь я тебя ​

​измученная мной, любимая спала.​

​окно малиною сырою,​

​грибах,​

​А как хотелось ​

​но умирали мы ​«Постойте умирать!» – звучало в ржанье ​

​Он чуял, дом-скрипун, что медленно и ​

​ее!​

​их святую веру.​

​вот эти делали ​

​но помнят тех, кого кляли.​Гомера и Толстого... Льва!​

​я понимаю - карьерист!​За осознание планеты​

​в карету,​глупее.​

​и неразумен Галилей,​

​сто первым я ​

​Быть может, сто, быть может, больше было,​

​Бил с правотой ​

Парижские девочки

​мордой​извожены в грязи, в навозной жиже,​

​в снегу весеннем, превращенном в грязь.​

​толпа сполна хотела ​

​вожжами,​Вдруг слева залепили ​

​вобравши в плечи ​

​И замерли. В сердчишках что-то сжалось,​

​на базаре.​Но крепко сидим, как занозы,​

​привыкли – в уродах.​

​климат,​

​что эту паскудину ​только притворство.​

​нас ценят повыше.​

​зато мы корнями ​

​когда нас корежит ​но зелень, пускай некрасива,​

​скорбно и важно​квазимоды?​

​Вам больно, надменные пальмы,​идёт на различные ​

​Мы – карликовые берёзы.​над царем​

​глаз​по-зверьи страшны,​

​Суетясь,​

​туда,​и чуба тяжела,​

​и ударили три ​

​перескакивали блохи​Но застыла площадь ​

​струйки,​

​прохрипела голова:​

​изрубленный упер​

​И спокойно​

​прорастают​бесслезно,​

​угрюмо-вольных,​ЛИЦА​

​целовальников,​струги,​

​голубой топор,​

​бьется кожаный передник ​

​гудут.​

​Нет царей хороших,​

​сам я малость ​

​злобства​

​глазах моих​

​Нет,​я был против ​том,​

​выбрав сам себе ​правда.​

​Я держался,​

​зубы,​Я был в ​

​Что я ведал?​

​на персидских берегах​

​в тех,​плюйте -​

​Вот и въехал ​

​«Стенька, Стенька,​

​Он молчал,​всех сторон​

​в ляжках зуд...​

​тоже,​на вые,​

​Семенит ярыжка-плут...​

​Стеньку Разина везут!​за боярыней катит ​

​и на площадь...​Царь бутылочку мальвазии ​

​маковой.​

​к списку​

​Эрмитажа»​

​а ты его ​Он аспирант-историк​

​сейчас к тебе ​

​В костюме новом ​на все твои ​

​Что делать мне ​

​пьяный​меня,​

​А ты меня ​

​нередко,​

​решает время пусть.​

​и запомнит Россия ​

Парк

​Что ж ты ​

​пьяны, ни тверезы —​столько их для ​

​и священник, и дровосек:​и взглянули твои ​

​обнимали меня, как браты.​Ваня, все же я ​

​про лагерь, понятно.​в седых — столько лет.​

​Монте-Ротонда,​

​Завтра рано вставать ​и не знал ​

​да и ложкой ​из юбчонки девчушечки ​

​оружье безмолвном,​тот флаг,​

​до свободы совсем ​

​низко​в нашей собственной ​

​железной подружке​

​его не сдадим».​мы гордились оружьем ​

​Весь в прыщах, лейтенант-необстрелок​

​на нас,​а встречали, браток, при штыках.​

​Мы героями вроде ​— недетских совсем.​

​дернул спирта под ​красный флаг, а на нём ​

​а потом нашивала ​да и шварк ​

​— Мария​но чего-то ещё не ​

​только лев затесался ​Наш посол был ​

​Но один старичишка ​

​партизанский,​

​Гладиолусы плюхались в ​и любые — всё это одно…»​

​кто был русский ​Мы делили затяжки ​

​рабочие парни,​к партизанам их ​

​уже — в автоматы.​не могли.​

​оттерпела от дома ​и заплакала, горько, по-русски,​

​и вдобавок ещё ​Ну а этим ​

​протянула какой-то их фрукт​

​итальянка-девчушечка шла,​

​а роса на ​был отправлен в ​

​плачь».​Он опять подливал, выпивая,​

​и кричали о ​до озноба,​

​Возле Братска в ​- женская.​

​всё-таки встретится,​

​Как же это: что тебе сейчас​а душа твоя ​

​такая добрая.​

​было-перебыло.​преданною, верною, чуткою.​

​и целую в ​

​любовник,​а возьмёшь — и чем-нибудь накормишь​

​пришёл я, ибо​25-26 декабря 2004​

​Но, как будто в ​Неужели они​

​Что карга-ростовщица,​

​плевать!​

​улица​И в Москве, и в Казани​

​поздно.​

​ты живёшь, всех казня.​

​–​

​зеленее травы –​

​но увижу я ​час.​

​будут годы дробиться, мельчась,​

​смутные​

​ее купальнике​

​черных росла.​

​Рядом громко играли ​

Паровозный гудок...

​Выходила свободно, торжественно,​

​значит, буду и я.​

​заметая следы.​

​меня,​

​Идут белые снеги,​

​про меня без ​

​(полный тайных тревог)​

​Пусть я прожил ​её Пушкина, Стеньку​

​разливе​

​больше жизни любил?​

​И я думаю, грешный,​

​в чудо,​

​Не печалюсь о ​

​идут в небо ​

​бы на свете,​к списку​

​И я любил ​и лишь мгновенья ​

​жизнь высокомерна.​

Партизанские могилы

​но эти крохи ​

​но если бродят, – значит, в нём живут.​чувств?!​

​и вся так ​лишь нас вдвоём, и больше никого.​

​И я любил, и думал – это вечно –​

​я им не ​к списку​

​страх​

​Не сразу ты ​

​!​

​вот что меня ​

​Что старый подхалим!​

​в том, что они порой​

​в них​В них - крошечный вождизм,​

​В них тоже ​интересно жить,​

​я надолго разозлился.​неправде -​

​покамест не спешите»,-​Вы молодой,​

​расскажу еще​

​я чай смиренно ​мне чаю,​

​чинные ведут,​

​о злости,​

​был,​Ударят -​

​Меня ломала жизнь​качая головой:​

​—​не ищу.​

​и стремленье к ​слава богу — счастье не сбылось.​

​предательское что-то —​Счастье — словно взгляд из ​

​Счастье смотрит пусто ​

​Понял я, что человек несчастен,​

​в жизни мы.​

​зеленее в юности ​

​был.​не заменят мертвых ​

​без чувства смерти.​

​встанет мальчик с ​я замру, прислушаюсь и вспомню,​

​к списку​думай обо мне,​

​не во сне ​

​Молю тебя — в тишайшей тишине,​

​узки,​

​свистки,​

​совсем ином.​

​Пусть день перевернет ​

​отдавшись мягкой медленной ​стране,—​

​и зимней ночью ​обо мне​

​что он добьется ​твердя:​

​надо жить не ​Я притворюсь, как будто я ​

​а я и ​где я ни ​

​он скажет:​

​злу не прощая ​он не пропустит.​

​шишках,-​

​я так смеяться ​

​я не был ​

​где-то,​

​Завидую я.​Лучшие мужчины - это женщины.​

​мужественны вы.​

​от рожденья вы ​

​возвышенности, нежности,​Как в тайге, на кухне тяжело.​

​шуткой ободряете мужчин.​

​Вы идете, губы чуть прикусывая,​нашествие.​

​«Ишь жалетель! Гляньте-ка каков!»​боль звенит надтреснуто:​вижу вас над ​

​природе таковы.​к списку​

​суетой​и только внутреннего ​

​горлу заскользил —​

​вернее, грустно, но легко.​

​горы далеко,​

​и хорошо, что ты не ​кругу приливов и ​Мне хорошо, что я в ​

​священней.​

​и сонно радостям ​смерти чувств​

​Зевает возчик. Надоело​

​романа,​Ему б в ​

​дорога, дед в дождевике,​романе модном​

​зло.​чьем-то доме,​

​и мокрое мерцанье ​И надо же ​

​к списку​слез.​

​Ты растерялся, промок и продрог.​так же неслышен ​

​этой избушки​

Паруса

​Голос мой в ​выстрелы ветер донес,​

​Криком кричу и ​

​к списку​- его действительный творец,​и уже поют ​

​ласкою​

​толпа огромная,​случая опять.​

​небеса, мосты расставила.​как, улыбкой создавая острова,​

​Где на землю ​сапожком.​

​и, пройдя по морю ​

​Вдруг я вижу ​слуги царские​Вы ведите его ​

​синю морю вы.​«На тебе, гляжу, заплатанное платьишко,​

​топор.​я помню до ​Я боюсь полюбить, потому что люблю, и давно.​

​Две любви невозможны ​

​Драгоценные некогда письма ​То ли это ​

​Вдруг сойдутся, как будто в ​То ли белая ​

​любовью другой.​рубах​

​к списку​я по пояс ​

​где когда-то по скалам ​Я тебе быть ​

​Вдруг ты просто ​самоедством безлюбья, бесстрастья,​

​– барыга​дыханий​

​Все товарищи мои ​не сравнимых –​

​беспартийность,​но оставшаяся зелёной.​

​первый век,​но не тем ​

​так похожего на ​Век, воспитанный мной без ​

​не разодранный по ​

​к списку​Пусть уж нервы ​

​мечусь​

​столько почти без ​«Да-да-да...​

​ни следа,​и сорвать себя ​

​в руки любая ​Ну, а в городе ​-​

​А когда совершенно ​Пишмашинки стучат под ​

​замкнуто каждый предмет.​

​-​По утрам натирают ​

​и городом Да!​

​между городом Да​отпустит с нее.​

​только под именами ​

​в смерть,​не будет -​

​и упали друг ​

​земле​Это ты,​

​забираются самой тишайшею ​сейчас​

​шурша.​сдвоенная душа,​

​на боку отдыхая​

​по тропе,​росу?​

​чуть не разбившись ​велосипедные спицы​

​Дай бог всего, но лишь того,​Дай бог ну ​

​Не крест – бескрестье мы несём,​Дай бог живым ​

​нищим.​Дай бог, чтобы твоя страна​

​когда идёт большая ​

​шайкой,​– но не красть,​

​Дай бог не ​горбатым.​

​«Граждане, послушайте меня...»?!​

​Вдруг вся песня, в целом-то, мелка,​и, уже охрипший, повторяю:​

​я такой же ​слышать не хотят ​

​корежа,​

​же начало:​рвет меха.​

​кто-то карты сальные ​Что он им ​

​Гражданам бы выпить ​а из губ ​

​Наклонился чубом он ​пробует пробиться одичало​

​Палуба сгибается и ​

​Не пойму я ​Я на пароходе ​

​Этот голос, упоительно грудной,​языком.​

​По росе хочу ​Как бедны на ​

​Если б душу ​можно было целовать,​

​насквозь!​бы стать волною​

​грош​

​глубины.​

Патриаршие пруды

​Я знаю: есть порой опасность​

​немало метров,​что дна легко ​

​светло-зеленых​и наблюдали Ангару.​

​к списку​Уйдут сквозь раны ​

​сроков,​на гибельном пороге.​

​Напрасно сокровеннейших уроков​

​Сгорят, хрипя от жалости ​Погибнет в страшной ​

​сдуру​

​у дверей.​Я приползаю за ​

​Я трогаю тихонько ​Я убивал врагов, но не природу,​

​Ракет неандертальские дубины...»​Мир стал другим. Культуры нахватался.​

​И он мне ​Я с каплей ​

​раздуть в пожары?!​

​Зачем на человеческую ​Глаза в себя ​спрятанной в дупле...​

​Когда из виселицы ​Потрогаем замшелые коряги,​

​В движенье соков ​Как генеалогические древа.​

​Не прадедов, а дальше – пра-пра-пра...​к списку​

​Я иначе собою ​За отца не ​Я дорогу домой​

​тлеющей​

​Д’Артаньяна -​Петербург никогда не ​

​он ищет,​и тебя.​

​Мой двойник шестилетний,​

​почует,​кочует,​

​Но поэзия - воздух души.​Никакой им не ​

​Новая не начата.​нищета.​

​Несвобода уродкой была,​себя спрашивали миллионы​

​задумался ошеломленно.​что-то случиться похуже.​

​испуга похоже.​к пятилетней возлюбленной​

​груздей,​многодетной,​

​болотца​кочкам,​

​Всех, кто мне душу ​ещё,​простит, хотя обида и ​

​Ты сам себе ​

​«Предатель!» – ветки хлещут по ​раз!​

​только той руки,​

​глаза любви и ​

​женские глаза,​

​не на ночь, а навек тебе ​

Пахнет засолами...

​судьба.​

​женская рука,​

​глуша,​

​ему доверив сон ​

​плечо,​

​чтобы она, прохладна и легка,​

​восьмилетний поэт.​

​глаза призывали на ​

​об уроненную на ​

​внутрь простонала,​

​быть боимся детьми.​

​выдвинут ясли​

​заполняя провал?​

​Может, это спасение на ​

​пальчиках тягостней жезла,​

​Страшно мне, что вот-вот​

​В лоб зубцами ​Ты как тайная ​

​извела себя всю.​

​Ты, почти в пустоте ​на прощанье чуть-чуть постояла,​

​к списку​

​Теперь я твой ​

​нас ?​

​других дверей и ​

​ты даешь.​

​когда любовь разменивал ​

​свою свободу предан​

​Я победил тебя ​

Певица

​внутри которой тёплая ​

​перед ней валюсь.​?​

​Волна волос прошла ​

​шуметь и цвесть,​

​но не расплачусь ​Я буду драться, ошибаться,​

​я и пою,​семье растили,​

​и Ленин — это все она.​

​А что она ​

​всю в окаймленье ​

​душою всей​

​ее медлительные волны,​счёт великих книг.​

​и буду я ​

​век несладок,​

​порядочных людей Руси!​людей! – порядочных людей!​

​Но больше гениев ​

​а на войне ​

​пророков, русская земля?​

​к списку​

​в море,​

​и так​Он заикается умело.​

​верный.​

​пруд,​

​плывут,..​Как горько танцевать ​

​слабо.​

​и лишь​

​С тобой иду! И каждый вальс​им​

​чья-то.​

​нет​

​довольно странной, правда, я​

​вы,​на меня​

​надо,​

​и очень хочется, как всем,​

Первая женщина

​Вася.​

​путь​и кружится весь ​

​с другом.​

​плеск,​

​кожу рук металл,​На их рубашках ​

​Вот​крайний.​

​бахилы,​

​грузовики,​И неподвижность - как расплата​

​шатая голосом плетни.​

​в них.​колес не мог ​

​они с собой ​

​Дыханье их его ​

​в огнях, свистках и клочьях ​не вспоминал, что он - вагон.​

​прибоев.​Потом - герани на окне.​

​для них чужим.​он до колена ​

​Стоял вагон, видавший виды,​рисовали​

​И как собой ​

​дурили головы господ.​

​творцы подспудных перемен,​ангел,​

​Он то ли ​а не витали ​

​церкви — роспись,​Но понимаю,​

​жестких догмах,​

​на усталые от ​

​Их обсчитывать постыдно.​все они перенесут.​

​и суд.​

​и в руках ​

​в магазине все ​стоя,​

​звон бутылок и ​

​как на подвиг, как на труд,​

​наши бедные​

​и пальцев кончики ​

​все это повторяется,​Насколько мог, он сблизил их.​

​Над всей вселенною, над вечностью​

​как в церкви ​я.​

​другом каком-то поезде​Я уезжаю от ​

​еще держу.​тетрадочкой зеленою​

​к несуществующему дну,​

​И, улыбаясь как-то сломанно​Ты, непосильно весела,​

​а от какой-то общей равности,​Пришла ко мне ​

​пишу.​и шамкают​

​и так просто ​

​Почему иду я ​ходу,​

​можно ранить даже ​ранен,​

​Он бык,​(Но нет!)​

​рогами по алой ​

​вонзают в меня ​Трава,​

​громадой из шерсти ​

​из полумрака​

​Я видел -​в текучих отблесках ​

​Я лег ничком ​и я не ​

​туманным,​

​тени ветвей,​и говорила про ​

​и лег в ​длинные свои​

​думай, что начальство!​

​меня лениво поучал:​

Письмо в Париж

​От шуток едких ​в том походе.​

​себя,​

​скажет:​

​приляжет​

​костер занявшийся гудит,​

​бояться.​

​чего –​

​чтоб над тобой ​

​нет секрета.​

​когда тебя увижу ​

​и что-то шепчет пашне ​

​счастливая отныне и ​

​так сладко принимается​

​поигрывает гром.​

​с трудом,​

​солнца он не ​в степи неозаренной ​

​и попадали совы,​

​Пахал он ночью.​за эту ночь​

​или Челекена,​

​Благословенны руки ее ​женщину считали.​

​Они мерцали тихими ​

​и как глаза ​

​О, господи, как сгиб ее ​Какой занятный общества ​

​Забыв про смысл ​теряться, то бледнея, то краснея,​

​она,​

​ее постели.​долг.​

​на жизнь свою... И вдруг так ​звук «р», как виноградину, катая​

​стул.​

​задернув полог над ​

​тумана,—​

​у причала —​

​в может быть ​Он уже больше ​

​она:​

​Чудится мне у ​остается.​

​«Я привезу тебе ​

​«Как твое имя?» — «Это не важно...»​

​—​

​надо ли им ​

​обнику официантки,​

​может быть, солнце, а может, луна.​

​— это божий суд!​не спасут,—​

​нет на свете ​звучит с неумолимостью ​

​надо всеми подлецами ​

​бога нет на ​

​атеиста.​

​глаза скидавших шапки ​«Есть божий суд...» — весной стонала Волга​

​приемов, заседаний, церемоний:​но Бенкендорф с ​

​раз прочесть.​

По Печоре

​ругая подчиненных идиотов,​

​перхоть,​

​«На смерть Поэта»1...​

​баллады​- дело было в ​

​прибегать.​ежилась под ситчиком,​

​он поднял и ​

​как бережно разжался ​гнездо на крышу ​

​И, не употребляя выражения​

​Он сантименты слал ​гнездо живое, теплое, пищавшее​

​детях - больше ни о ​Над кранами, над баржами, над спицами,​

​который мок недели ​

​мучил «беломорину»​пятерней...​

​она.​под ситчиком​

​(На пне бутылки, шпроты. Мошкара.)​

​кальсонами​матом выражал​

​Леной. Пахло елями,​как еврей,​

​Еврейской крови нет ​пусть прогремит,​

​ребенок.​Я –​

​И сам я,​Всё молча здесь ​

​Нет – это ледоход...​она сюда идёт.​

​друг друга в ​

​и нельзя нам ​

​друга мы смотрели.​

​И я люблю.​

​Мне кажется,​

​Как подло,​

​Но часто те, чьи руки нечисты,​мою.​

​Напрасно я погромщиков ​Бесчинствуют вожди трактирной ​

​в лицо.​

​оплёванный,​

​судья.​– следы гвоздей.​

​Вот я бреду ​

​как самому еврейскому ​

​памятников нет.​

​над могилой поэта ​как ни горько,​

​шахту,​

​петь,​

​Мы не все ​но пока хоть ​

​мы не попали,​бесполезно.​

​на Россию никак ​

​с чужого плеча ​

​выдумав.​

​Все народы похожи​

​плебса,​Пастернаковская свеча,​

​Пастернаку таинственная благодарность.​

​Как смешалось в ​водку.​

​но чуть-чуть шевелила губами,​в диве базарной​

​поглощенно в затрапезном ​известную душу.​

​обходя неизбежную русскую ​базары,​

​и жизнь, как снежный ком, покатится​

​опять цыганкой под ​

​засажу.​

​Начну я жизнь ​

​Но, сразу ставшая накрашенной​и, как в воронку, втянет в грех,​

​был я пока ​

​огней, деревьев и пурги.​

​И поведёт куда-то за руку​в его канве,​

​Спасибо, снег, тебе.​А снег идёт, а снег идёт,​

​мою принёс?​-​

​всех:​А снег идёт, а снег идёт,​

​что происходит: ко мне мой ​чуть-чуть распятым.​

​// Фото: PersonaStars​чьим-то там, внизу.​

​Евгений Евтушенко прославился ​

​по руинам самых ​

​Когда мужчине сорок ​и собаками всеми ​

​Я хотел бы ​место для потерянных ​

​был четырежды женат ​Спасать любовь пора ​

​быть, а друг — он только старый.​

​// Фото: Соцсети​

​и плывет. За то, что ты в ​стихотворений // Фото: Соцсети​

​не сделаю,​

​любви.​

​наследство потомкам замечательные ​

​сообщил писатель Михаил ​прониклась. замечательный поэт.​

​случайно наткнулась на ​Нерушим будь как ​

​Ты всегда даёшь ​Ты всегда по ​

​смех —​

​всегда, и везде,​Я желаю успехов ​

​не ругают,​

​Вот прими от ​

​Что легко и ​

​идей.​И внимательно слушай ​

​трудностей​Я сегодня тебе ​

​Нежностью и лаской​Жизнь пусть будет ​

​Солнце пусть лучами​

​Не найду я ​

​На пляже сладенько ​стоял Лачетти,​

​Лицо светилось чтоб ​

​Ты стариться душою ​

​Любви, здоровья, счастья, уваженья​

​не раз,​Ангел Господень каждый ​

​него до дна!​

​И справедливостью душа ​

​Замечу, чтобы не было ​

​А будни превращались ​

​достижений,​Любви и счастья, друг наш милый!​

​Мы уместить смогли, Евгений,​

​Будет тонус в ​

​Пусть везет тебе ​

​Пожелать тебе сегодня​Проще расставайся.​

​А еще хотим ​для нас,​

​Радость миру он ​(ту, для которой нет ​

​Крякнул, вздохнул и подумал: «Пойду...»​

​Здесь перед тем ​

​места на небе.​

По ягоды

​чёрная, словно неправедный жребий.​Мы другого пока ​

​державу.​

​Как народ прокричал ​человечек.​

​ответчиках – князь.​в горьком запое?​

​Сколько ржи уродилося ​Как живёте, ребята-холопы,​

​Говорил, что вернётся к ​

​без властей,​

​столом в общепите.​

​со мной...​

​улиц,​мою радость ценя,​

​что выбился я ​и товарищ,​

​избыть!​и думалось, вот и везенья,​

​под лавкой​

​...и мне подфартило, дружище,​

​– И девиц не ​

​встретив с подарками:​и какую-то сволочь в ​

​ругать за обжорство.​пить,​

​пряжу с упорством.​без меня​

​позволит​

​И даже качнувшись ​

​сгоряча.​тебя пальцами тычут​

​О русском глухом ​И смолкли. И факел погас.​Сатир с перерезанным ​

​Её уже нету ​О Трое, об озере праха,​Сними несгораемый плащ.​

​...как эти листья ​на чудный бал,​

​И преломляет сон, как в призме.​Она вращается ночами,​

​что сыплет листья ​

​уже не значит.​

​Неслышно бормоча в ​и смешно​

​Свои герани ставят ​в сети.​

​Всю красоту бесстыжего ​звук,​

​И кажется ему,​сон как злую ​

​дорогу,​

​пример​Спит старый холостяк ​

​до сих пор ​И пламя взрастёт,​

​помнить о них ​внимая сердечком мелодии ​

​тебя и меня.​вчера.​

​серебра.​

​За белым сайтом​

​Что, как бы ни ​Бога.​

​(так много!).​

​Снегурочку в детсад​несбыточной и звёздной.​

​руке​лазурный бант​

​о факелах, горящих на мосту.​как в безднах ​

​звериная​есть,​

​шёлком шерсть,​

​На пару лет… Или веков.​пошататься,​

​дворе​

​Я пью таблетку ​

​русалка:​

​А сердцу хорониться ​

​Где каждый год ​хлебом-солью​

​Только его порази.​Скромницы и недотроги​межи.​

​Но, непонятно с чего,​Рядом с престолом ​

​Не разрушает жилище​

​впереди.​

​долгий​

​Как в могиле,​

​Лишь серёжку теребит​

​Говоришь, мол, очень плохо,​почернела.​

​«Кто не плачет ​

​но остался небосвод.​врагов.​

​из прочитанных стихов.​

​Книга Джунглей...​от столба до ​

​И кто их ​

​в мире война.​нет никого на ​

​Хромой человечек с ​

​Но светлые дольше ​

​цепенеют,​Цветов и плевков ​

​Мечем бисер, мечем бисер​

​Не мечите бисер ​ведал он.​

​Потому что был ​

​флота​Повторял монарх без ​

​И то,​вас​

​на меня​Куда стремится, шелестя,​

​любовью прожил жизнь,​

​И натощак,​Не чисти пёрышки ​

​Средь смутных снов​

​Не хватит воли ​

​взошла​лететь…​

​А это на ​Не то чтобы ​

​Какая ночная работа?​

​много, ни мало.​лучи​

​Не движется пламя ​

​становится тише.​

​Горько плакали о ​

​Может, так и надо ​

​В день холодный ​

​Только нос торчит ​

​Затвердело сердце нежное,​не больно-то надо.​

​стада.)​(Какой ты мне, на хрен, товарищ, стервец?​

​хоть немного.​«Товарищ…» – шепчу я убого.​

​Простите, товарищ,​Лишь слово «товарищ» осталось.​

​От свадеб драчливых ​Нет, ребятки.​

​Я люблю​ютясь,​

​польских​

​на свете стране,​горьких строчек в ​

​всё,​

​и усну на ​Зная, что он не ​

​Я пред окошком ​сонный да умный ​

​То ли страной ​

​Словно охрипший и ​

​И говорит, говорит, говорит,​окон моих.​

​Гордо прошёл мимо ​

​Не казнит Господь ​Хорошо, что не продал,​

​Подкосил наверняка.​

​Видишь, как я занемог​Вдалеке иль взаперти?​

​Словно капля на ​

​Словно козырь в ​

​Не ищи меня. Я здесь.​

​слово дал,​

​ждать и я ​люблю,​

​Презревший и хулу, и похвалу,​Хрустят, как стёкла, робкие надежды,​Давно бы всё ​

​к списку​Пропусти, страна родная,​

​Удивлённо в небосвод.​Одинок и изнурён.​– Пропусти! – кричу кому-то, –​

​Он вот-вот готов заплакать,​табуретке,​

​На дворе дождишко ​вечны все распятья,​

​самих дрожит сердцами​Переходящего в пургу.​

​–​И вся страна ​Сидим и смотрим ​

​к списку​

​творческий микроб!​

​Микроб, ты оживёшь в ​

​и два часа, охваченный рекой,​

​слагающий стихи.​

​блестит вода живая ​

​быть...)​Судьба – индейка,​

​тетради,​

​твой полдень – слаще сладкой ваты.​глаза твои смеются​

​поведай метеопрогноз.​кряхтенье набожной старушки,​

​Хочешь, дождик на пару ​пройду напрямик.​

​И не знает, что к власти ​И глотает из ​

​средь тесных ветвей,​дождинке​

​к списку​Вирусы чьей-то далёкой любви.​

​с варяжеских пор​себе неспроста​венец.​

​Искус и приз ​среди звёздных ночей,​

​к списку​

​Форточкою скрипя,​Лучше скажи о ​

​Лоб промокну рукой:​

​Льда истончал настил,​Календаря число​

​Сквозь прищуренное солнце​

​Ось земная тихо ​Гореглазые русалки​

​Льётся свет голубоватый.​так мало.​

​И пробоины в ​

​море.​Сашенька будет боксёром,​

​Да и тебя, старикашка,​Машка уйдёт в ​

​– Врёшь! –​огонь.​

​Их одиночеств не ​только их прикормить ​

​пеньки.​

​приличной лапище​

​простучав по крыльцу ​Подпояшусь,​

​домишке.​Но, наверное, он существует.​

​Договор, что древнее всего,​Между крестиком, что на груди​

​скукой сидельной,​Меж системою и ​

​и тьмой,​От страха,​

​Чуть обжигая и ​Как крошечные огоньки,​

​Хохочем, умствуем, немеем.​А каждый убитый ​

​Убийц и убитых ​Его, не понявшего, в общем,​свинцом,​

​Точно снятся?​Вдоль дорожки, кроме нас?​

​Как свидетель честный ​свет:​бака...​

​шорох​седовласые матроны,​

​не зовут своих ​

​всё страшнее,​все по паре​

​через сердце протянулись.​–​

​(1932—2017)​восемь,​

​Зажигаю настольную,​и букет раздвигаю ​

​Я ломаю черемуху​я хорошо научусь.​

​мчусь,-​Я шутками лихо ​

​дадим тебе скорость,​Люблю я рискованность!​

​Па подъемах крутых​догоняю я махом ​

​Я качу!​

​Ну а если ​жена прислонилась к ​

​вино.​

​на прохладной и ​бродим,​

​Говорит он:​

​На войне было ​

​широкие, сильные плечи.​И корит домработницу:​

​на траве,​и опять я ​

​Улыбаясь: «Пока!»,​Продавщица сдает​

​в пропылившемся городе ​

​кривого и куцего.​и звоню,​

​Я качу по ​-​

​Стукнуть шину ладонью ​Я свожу его ​

​своего двухколесного друга.​Кто там устал?​

​Не отступи​небо​

​эту жить неплохо​

​Нас зовет рабочая ​Не сдавай!​

​Мы шагаем, шагаем​И там найти, глотая воздух,​

​преподнесли,​где выстрел надо ​

​Но, избегая вырождений,​

​умерять,​

​мою.​темные руки​

​во второй или ​

​в ком-то слышится: «Что я наделал?»​

​бы есть.​

​кто давно потерял ​муки совести — грозные муки​

​мук».​

​и Толстому шептали: «Беги!»​на загнанной тройке​

​в слюдяные окошечки ​пазухой — бог.​до калитки,​

​и суме —​на любых перекрестках ​

​про женщин​

​Как женщина, сокрытая в мужчине,​на мужчин.​

​Спасён я ими, когда было туго,​

​не изменя,​по позвонкам и ​

​Во всех грехах ​

​к ним просто ​грабастать даже душу, словно грудь.​

​горячую их бъют.​

​Мужчины женщинам не ​

Подранок

​на свете,​

​в минуты эти,​«Скажите,- скоро?...​

​о ней.​

​когда любовь уже ​со мною так ​

​и только море,​и поезд - на просторе,​

​«Скажите,- скоро?..​

​И вновь соседей ​Его я видел ​

​А для меня​Одни,​

​и карты.​были разговоры.​

​безденежные мастера!​и угадывая!​

​отомстим талантливо​свистки,​

​земля стара —​глины​

​ни Магомета,​из ребра Гомерова,​

​Мы те,​

​— тем я буду ​

​Хотел бы я ​водицу,​

​но знаю, что меня в ​

​Она меня спасет ​ласкательно рука,​

​Теперь нас убивают ​

​и превратилась в ​

​И я вернулся, жалкий и побитый,​и с ужасом ​

​ни друга, ни подруги.​же голубой.​

​Я кувыркался. Я точил балясы​поводыри,​

​бездну звездную побега​

​и знаю — никогда не убегу.​а все никак ​

​не выл, а мог бы ​линьку навсегда.​

​трубой косматой Страшного ​

​себя сдирая яростно ​

​за непрогрызной проволочной ​

​к списку​

​что есть, была и будет ​в ладу,​

​Я верю в ​

​лезет пес.​

​и хорошо мне ​

​благодаря,​но только правда ​

​Служите службою исправной,​

​не от ошибок ​идеал.​

​наивность веры, как из чрева​но вечно среднее ​

​за неимением своей.​внешнюю железность​

​мне отлучением грозя,​

​старался выручить я ​и обличал пороки ​

​к списку​

​чтоб смог и ​глыбастость,​

​другому на земле,​нежность мне​

​цвело и зрело,​

Половинчатость

​Дай, Пастернак, смещенье дней,​

​и два кренящихся ​мучительный твой,​

​и в просторах ​

​Дай, Некрасов, уняв мою резвость,​души,​

​-​у вас,​

​И, на колени тихо ​сулит...​

​робость,​

​Поэт в ней ​

​В ней суждено ​к списку​

​Звезд не прячь ​

​расплаты,​

​он или в ​

​Умирая, мы живем.​

​Кто-то книгой, кто-то вздохом,​не сдается.​

​болеет,​в окошке,​

​неслышно,​

​на смерть клевещет?​дорогу,​

​улетело​

​пылью будем​Гасят в душах ​

​о животных​

​здесь других.​

​а иногда, казалось,— дочь,​жила.​

​шерсть его кладу,​

​В стекло уткнувши ​телевизорные антенны,​

​и за это ​

Померкло блюдечко во мгле...

​И кричали вокруг ​погружённое в забытьё,​

​Черный зонт то ​

​И рванулась ты ​

​много гладил тебя ​

​губ с наклейки​

​...Швырнет курильщик со ​

​бы негрешно​бы и лежал ​

​обнимку с псом ​

​и мне-то что до ​

​незнаменитый —​

​на боку.​выложил всю душу,​

​на место теплое ​

​к списку​

​Между Лубянкой и ​

​Железный Феликс в ​

​из Соловков.​

​но у самой ​для вечного,​

​дедушек​

​в страданьях сведущих,​

​мятежными кудрями шевелила,​

​Политех!​И, словно воплощённая опасность,​

​случились в зале​

​там выбрали...​

​ранено​

​воздух –​Тянул другой магнит ​

​меня​

​и вообще.​как будто жемчуг ​

​типографскую я внюхивался,​

​И бабушка встопорщилась ​во сне,​

​не спёрт!​

​был горько​

​Политехническим​

​тоненькое сердце,​В раздумиях о ​

​я, Маша, зла.​

​от того, что счастлив,​водой.​

​светлой​

​ищу глазами Машу​

​Я надеваю трубчатую ​пересыхает нёбо,​

​через всех​на свете понимает,​

​женщина сейчас.​бледнея, розовея и дичась.​

​есть первая обманутая ​

​но сколько бы ​и ложь ребенка ​

​собственный ко лжи.​и с целью ​

​ну, а в головке ​и получает это ​

​играть?​Но где неуловимейшая ​

​когда ее всевластный ​во рту его ​

​Вкушая молоко, протертый суп,​на волю рвется ​

​к списку​не возродить.​

​И про отца ​знали, в сущности, о них?​

​Таков закон безжалостной ​машины и художников ​

​и первый поцелуй, и первый бой...​неведомо для нас.​

​миг.​среди людей​

​и нет планет, похожих на нее.​

​Людей неинтересных в ​

Последний мамонт

​угрюмой​Я не плачу. Я выплакал все.​

​плащик,​

​людей так малы,​

​в поцелуе​

​свободны с тобой.​

​бетона и страха,​эмигрируем в губы ​

​в его черной-пречерной тени.​Смотрят звезды глазками ​

​потом – полушёпотом,​

​И всем своим ​

​и всё-таки –​

​копи.​

​а если сорваться ​свирепо летящем,​

​сне,​что невинен я ​

​А может, не чья-то,​Что причина бессонницы?​

​многолюдно.​

​ведь всё,​

​всё то,​

​завернись​и множество платьев ​

​Любимая, спи...​

​из погреба, –​

​Свежесть во всём.​

​Любимая, спи...​а я тебе ​

​И море – всем топотом,​

​И пёс наш ​

​Любимая, спи...​

​запоре.​

​коснутся лба моего.​сменю.​

​ни нотой не ​Лучшие​

​Благословите на бой!​жмуриться,​

​то и лучшие ​Разные будут случаи ​

​цвести вам —​

Последняя попытка

​- лошадь пикадора -​нашлепки на глазах.​

​Я слышу стоны ​Хозяин поднял пику,​

​Поводьям я послушна,​

​при солнце я ​брел и брел ​

​спокойнее мне?​И тот бог, что кричит из-под спуда​

​Если б ты ​даров.​

​из меня наломала ​чудо​

​опушенные краны, кренясь.​

​строго и лыжно.​только снег над ​

​темных волос.​

​из опавших одежд ​если б я ​

​и молча вам ​узнаете,​

​ещё погрустнее,​блаженствуя,​

​И ей подпевает ​Поёт она тоненько-тоненько.​

​робко, по-детски​белесой девочкой тощенькой,​

​ней детской забитости​Лифтёрше Маше под ​

​когда и шар ​Артисты просто жалко ​

​под реактивный свист ​виски​

​ну, а по моему ​к списку​

​на много лет,​

​и пошел к ​даже эту память».​

​крик внутри смогла ​волос​страны, плечами​

​и мужчина с ​

​потому что столько ​Было то свиданье ​

​С тобой душою ​

​тобой, мой милый,​Забьётся, может быть, в груди.​

​Нет, недотроги я не ​меня упрямой,​мне добрее будь.​

​по-детски​к списку​

​и, как циклопа глаз ​

​тиши.​

​пиром,​

Потеря

​ритм,​

​стук пролетки,​

​И, как в загадочном ​

​дробятся звезды в ​

​круги под страшными ​а мост, пролетку и Неву.​

​о Блоке,​

​что не убили ​

​Ведь ты бессмертен,- ибо​

​смешные крошки-шпаги,​а ты живи ​

​не веря смерти ​лишь не осталось ​

​роза.​-​

​Ей Лорку было ​-​забыли.​

​Когда убили Лорку,-​Когда убили Лорку,-​

​Когда придёт в ​она! –​

​И тёмная тяжёлая ​человеки.​

​и не обманет ​

​в Россию человек​горькой памяти последки,​

​Собою обесчещенные, мы​

​Казнить больших и ​слабо оды.​

​и терпеть​

​прицельно попадали лишь ​

​и быдла?​когда обязан, как бы ни ​

​когда он лучше ​

​в согласие он ​

​но, может быть... когда-нибудь... впервые...​

​Россию человек,​не спасти,​

​Когда мужчине сорок ​Все впереди - ты погоди.​

​Когда мужчине сорок ​

​яблоках конем​жизнь его красит ​

​когда торгуешь и ​

​Еще противней ржать, дрожа,​от ярмарки подальше.​

​Обворовали - плачем.​

​скачем,​

​- новоселье.​

​а в сорок ​

​- как в бане.​

​как лже-Христос, губами.​

​съесть душу удалось ​запрет​

​чернил​нет​и каждой крошкой ​

​ответ:​

​скажет вам.​И пусть не ​

​но буду прям ​Мне страшно,​

​и это не ​—​

​и, беспартийный парень,​нет.​

​за верность ей ​

​шли вы​Вы в партизаны ​

​столько на вас ​

​Какие обиды горючие​

​не стихнет,​он все, что угодно, продаст.​

​Улыбка лакея приятельская ​

​кто ловчее.​и трижды —​

​это очень важно​

​что власть Советская,​

Поэт

​Им,​

​Они​

​шли в полицаи.​

​бархатисты,​

​и предавали при ​

​изгибаясь,​Другие к тебе ​Иные к тебе ​

​папахи и бескозырки,​исчезнут краски,​

​страж.​Я помню – этот страх​

​Я так боюсь, я так боюсь​Но рощи, реки и моря​

​над жизнью скомканной ​Довольно доброты!​

​место,​пилюли​

​обычай:​—​

​Честнее твой закон,​

​даласский китобой​торчит,​

​в Лету.​

​качается Есенин.​вбивает.​

​выхаркивает Горький.​

​«цейсов».​Бинокли на борту​

​Тот дурень, кто велик.​

​Гарпун получишь в ​

​нырнуть —​«Киты по борту! Жарь!​

​фонтаны обожая.​смерти.​

​Кто резво щелкнул ​Горбатый эскимос,​

​Их вьюга, тужась, гнет,​зубам —​

​На кладбище китов​

​...Киоск звукозаписи​

​твоих,​

​был Чехов с ​

​Ты - бедный наш гений ​отнимут.​

​Спускался и пел ​Для части планеты,​

​Не выкрадут​

​раем​

​«А ну-ка Высоцкого мы ​Со шлюхой,​

​И пой,​

​полюбили​

​с хрипинкой несется,​

​с шашлычной,​скажу: «Я разлюбил. Я умер.​

​Но в суете ​умру,​

​живы.​Качался старый дом, скрипел среди крапивы​

​уверовать в твоё, в моё небытиё.​

​Но кто же, как не мы, любимых превращает​живой душе!​

​хотел я счастье ​

​врагов.​

​нас – предателей, врунов.​

​сестрою,​Дышала мгла в ​

​ручной в усадебных ​равно, что умирать вообще.​

​сосенной волшбе,​нём умирал.​

​и нас, как отпевал, отскрипывал хорал.​

​тем, что не делаю ​Я верю в ​

​холер,-​

​Забыты те, кто проклинали,​

​и Пастера,​

​он... Вот это​губил ее.​

​И он, садясь с женой ​

​был Галилея не ​

​Твердили пастыри, что вреден​за дело! -​

​Не помню, сколько их, галдевших, било.​приговаривал: «Шалишь!...»​

​Их обладатель - парень с честной ​лежачему под самый-самый дых,​

​и нечто, с телом схожее, топтала​им: «Братцы, что вы, братцы...» -​

​обрушившись дрекольем и ​дал с оттяжкой.​у овощного ряда,​

​утереть.​

​кого-то люди били ​

​крючит и крючит.​Ведь мы же ​

​Но если изменится ​что вечномерзлотность – невечна,​

​но всё это ​но в тундре ​

​Конечно, вы нас повольнее,​

​небесами,​деревья-калеки,​

​и шлёте вы ​какие мы все ​

​Вам странно, каштаны в Париже?​

​И вечномерзлотное ханство​

​В. Новокшенову​не скрывая торжества,​

​от этих чертовых ​Но, напружившись,​

​швыряла голова...​подмоклого​

​А от крови ​площадь шапки сняла,​

​Среди мертвой тишины​- и пляши!​

​-​в крови горя,​

​подбородок в край ​лице...​

​поздно​Стоит все терпеть ​

​а в глазах,​Стенька​

​хари​

​струги,​над толпой​

​на ветру полоща,​Над Москвой колокола ​

​за хорошего царя.​

​что, враг холопства,​что в мире ​

​Грешен я в ​до конца.​

​сам себя казня:​

​но не в ​отрекаюсь,​

​«Супротив боярства -​

​Будешь знать, как супротив!»​

При каждом деле есть случайный мальчик...

​с оттяжкой в ​да седло...​

​на стругах!​так хотелось​

​люди,​плюйте,​хотел ты въехать!​

​усмехался над собой:​

​он.​под плевки со ​

​шпарят рысью -​И срамные девки ​

​старцы с вервием ​

​скомороха.​

​Нынче праздник!​бочоночек,​

​Примеряет новый перстень-изумруд -​

​Стеньку Разина везут!​бежит с булкой ​

​меня.​а ты у ​

​дождь,​В душе - любовный пыл.​

​наверно, Витька Силин​чтоб разлюбила ты?​Смотреть стараюсь трезво​

​то счастьем, то борьбой...​что Витька Силин ​

​ни часу без ​твердит, что дома нет.​

​Ты мне звонишь ​

​или к худу,​Тебя помнит Италия, Ваня,​

​и любые — все это одно.​Были мы ни ​

​—​крестьяне,​

​в её дом,​

Пришли иные времена...

​Там крестьяне, шофёр и ремонтник​

​в общем, Ваня живёт хорошо…»​

​Ну не надо ​

​А теперь уж ​где-то в городе ​

​было так никогда.​

​сдержал через силу​

​пропустил,​серп и молот​

​И лежал на ​под рубахою спрятал ​

​неблизко,​

​Опустили мы головы ​

​негаданно делась​

​к так знакомой ​и без боя ​

​приказ наплевали,​у глаз.​

​с подозреньем смотрели ​

​Гладиолусами не встречали,​на борту.​

​и в морщинах ​«А потом?» Похмурел он, запнувшись,​

​у братвы загрубелой, лютой —​

​и чего-то она вырезала,​барберии,​

​А чернявый грачонок ​льва,​

​Флаг, взгляните-ка, алое поле,​посольства Сиама.​

​Рим позабыл.​

​Развевался и флаг ​

​музыку в Рим.​Итальянские, русские слёзы​

​и порою, ей-богу, я путал,​я стал уважать).​

​Были там и ​

​и, вертлявая, словно юла,​ну а после ​

​мы уже потерпеть ​

​отстрадала,​на шоссе,​

​вдарил прикладом,​жалетельных рук.​

​Вся чернявая, словно грачонок,​

​корзинкою мимо​

​всех полосе,​

​девятнадцатилетним парнишкой​лучше выпей, да только не ​

​и малых детей.​

​были,​

​Это страшно всегда ​

​к списку​

Проклятье века — это спешка...

​а великая девственность ​

​Пусть тебе он ​

​и детским.​

​Скоро тридцать - никуда не денешься,​потому что ты ​

​Сколько у ней ​

​–​

​задерживаю​

​муж и не ​

​снова не прогонишь,​Без звонка опять ​лице.​

​за родину.​Всюду твари дрожащие.​

​Лишь Раскольниковы.​ей на это ​

​Хочет всю тебя ​или я – это он?​

​Мне любить тебя ​

​Красоту не запрятавшая,​

​Твои ноги великие ​Глаз твоих изумрудины​

​беды,​в смертный мой ​

​хорошее, скверное,​только слышались капли ​

​а на синем ​из волос ее ​

​летящие линии...​

​удивленно глазами кося.​

​если будет Россия,​и мои, и чужие​

​и как после ​навсегда, навсегда.​

​Пусть она позабудет,​

​И надеждою маюсь,​

​тужил.​дух её сосняков,​

​её реки в ​жизни поспешной​

​никогда, никогда.​Я не верую ​

​уйду.​словно белые снеги,​

​Жить и жить ​

​Сентябрь 1973​

​на свете слав.​бессмертна,​

​К любви напрасно ​во хмелю,​

​а я, как дом, где бродят привиденья,​места нет для ​

​моих познаний чушь​

​чистосердечно​

​и вздохну.​в тишину,​

​правды нет...»​что лишь отцовский ​

​ничем не опозорил.​но человеком будь ​

​в семь -​бескровное меню.​

​виню​

​Когда я вижу ​

​кино сладка.​

​правды нет...​

​И -​И знайте -​

​Быть злым к ​

​лезть​"Бросьте!..​

​И я вам ​из блюдечка​

​Когда вы предлагаете​

​и разговоры​

Пролог

​расскажу сейчас​

​чтобы злей я ​подобно глупому щенку.​

​Недолго это было.​

​Мне говорят,​

​Мне бы — только малую слабинку ​

​потому что счастья ​

​Я люблю вас, люди-человеки,​

​я неосторожно,​

​В счастье есть ​

​глубоко.​

​порой такая тупость.​сразу всех времен.​

​сколько раз любили ​

​снег пушистей,​

​значит, я недаром битым ​

​но живые, те, что мертвых сменят,​

​Чувства жизни нет ​

​возле водостока​

​на ветру,​думай обо мне.​

​и летней ночью ​

​и все же ​

​ладонями виски.​

​чтоб в комнате, где стены так ​

​Услышь сквозь паровозные ​

​заставит думать о ​

​днем.​

​на спине,​

​такой далекий, как в другой ​

​обо мне​

​Весенней ночью думай ​

​где-то,​

​я это,​

​кому-то же ведь ​Буду улыбаться.​

​не разлюбит,​

​так разрубит,​

​«Не стоит!» -​

​жесткой прямотою,​

​в книжках,​

​в ссадинах и ​

​как он смеется,-​

​как он дерется,-​Я знаю, что живет мальчишка ​

​про женщин​

​завидуя смотрю,​

​от того что ​

​в слабость вашу, жертвенность,​сколько в вас ​

​Над супами, над бельем дымящимся.…​

​кедровой прикуривая,​

​вас тайга.​Женщин в геологию ​

​ломами веселые:​в сердце моем ​

​И когда я ​Вы уж по ​

​предшественницей наполненья!​О, как над всею ​так пусто-пусто,​

​Вот он по ​

​этого не грустно,—​

​Иду я в ​

​похожий вереск,​в несуетящемся кругу,​

​и высота.​Нет ничего ее ​

​горе сонно​

​Есть пустота от ​Тоскливо хлюпают следы.​

​Не знает этого ​

​руке.​

​рожью,​

​и споры о ​глотал непризнанно и ​

​Еще недавно в ​и мост, и силуэт креста,​

​— она беда.​

​так называется перевоз.​

​Но не тужи, что обидно до ​

​Что ж ты, оратор, что ж ты, пророк?​

​спят, словно пашут, спят не спеша,​а дотянуться до ​

​так называется перевоз.​

​Хоть бы им ​

​темном лугу.​дворец...​

​что не я ​

​фряжские,​

​и милостью и ​Вижу - движется ко мне ​

​и оставила до ​

​Птиц пустила в ​И смотрел, застыв на круче, удивленно я,​

​земли.​

​шитым золотом заморским ​

​На меня ты, подбодряя словно, глянула​

Проснуться было, как присниться...

​как избавиться, не знал я, от беды.​

​Подхватили меня крепко ​

​шалавой головы!​

​отведите его к ​

​говаривал слова:​

​Я кручинюсь. Я оперся о ​

​Ведь недаром сон ​дно,​

​война,​клинком попалам,​

​опасным избыдком дано,​любви, но страшнее, когда две любви​

​светло,​не ходить за ​

​дворы рукавами плакучих ​15 ноября 1995​

​в разливанное многоголосье​

​полю,​лишь еле слыхал?​

​взамен?​себя жлобством заел,​

​Двадцать первый, а вдруг ты ​

​в тёплой библиотеке ​

​плавных бабусь.​

​и узнаю – ни с кем ​где беспаспортность и ​

​ветвь,​Дотянусь в двадцать ​

​к сожалению, не ребёнком,​и надеждах мальчишку,​

​на качелях, взлетающих вверх.​нём, как в двадцатом,​

​и городом Да!​и городом Нет!​

​Пусть уж лучше ​что дается мне ​

​и, журча, как года, чуть лепечет вода:​ком подозрения нет ​

​бормоча еле слышно: «А,- все ерунда...» -​

Процессия с мадонной

​С неба просится ​черного города Нет...​

​Черта с два ​нет-нет-нет...»​

​или, скажем, привет, или белый букет.​В нем насупился ​- из фальши, в нем стены ​

​обитый тоской кабинет.​

​между городом Нет​уж лет​

​и земля не ​снова я,​

​на велосипедах не ​И когда нас ​

​отрубили​ненасытно прижались к ​

​звонари.​на руле​

​увидав, что за игры ​о воздух смущенный ​

​и, как будто бы ​

​два заплутавшие велосипеда,​

​под шипение шин ​

​с травы собирая ​Что подумали бабочки,​

​Что сигналили вспышками​– чтоб не обидно...​

​во всём,​лике.​

​в детском крике.​тебя любила даже ​

​не потеряв своей, однако.​рваных ран,​

​не сожранным ничьею ​и быть богатым ​

​чуть-чуть распятым.​

​и спины выпрямить ​кровью:​

​Страшно, если слушать начинают.​руки простираю​

​бочкотары,​душою,​

​Распирая ребра и ​и шептало это ​

​кто-то у гармошки ​

​смаком солит,​

​важно.​его слушать.​

​себя изводит,​на бочкотаре.​

​а на баке, тоненько моля,​

​«Граждане, послушайте меня...»​мыслей безбилетных толкотня.​

​о любви​

​забудь! –​Кожи голоса коснуться ​

​голос. Он – твоя душа.​лучу.​

​Что-то шепчущий, обняв ночную тьму.​Если б голос ​

​камешком​

​И я хотел ​

​ставлю ни во ​отнюдь не признак ​

​ее большая глубина.​Пусть было здесь ​

​пути,​сквозь толщу волн ​

​палубе стояли​не будет...​

​пророков​

Псковские башни

​О человек, не жди проклятых ​

​Что мы сейчас ​ними, спотыкаясь, тащимся.​

​Как генеалогические древа,​во мне​

​Неужто бомба дьявольская ​Она меня целует ​

​Неандертальской стукнутый дубиной,​Вот варварство... Я – разве это варвар?»​

​«Я был кочевник. Ты – из городских.​

​торчат не глубинно​остались в пене?​

​неандертальца,​

​лапы больше денег?​Чтоб волшебство огня ​

​выползли на сушу,​поколений верую.​

​От глаз фашистских ​в петле​

​фараоны.​– этруски, ассирийцы.​

​– справа или слева,​наших прадедов, наверное,​

​я тоже - дорога домой.​домой.​

​в одно.​

​других пепелищ.​над планетою,​

​как в Париж ​Россия одна.​

​отчаянно в мире ​

​я запутал себя ​

​лесной земляникой стога.​но, как только отраву ​

​который по свету ​в эмиграцию.​

​А они зарвались.​Прикончена бывшая.​

​да глупая честная ​

​на кладбище Сен-Женевьев.​«Где дорога домой?»​

​Суеверно я вздрогнул,​с тобой может ​

​Все вокруг до ​

​-​ни хрустких соленых ​

​По Америке столь ​И у аленушкиного ​

​Буду по северным ​к списку​

​простит сейчас, да и простит ​прозрачная рука​

​Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.​

​бьёт.​в жизни столько ​

​и мало тебе ​

​последних твоих дней​

​Но есть такие ​что​

​касается, как вечность и ​

​Но есть такая ​чтобы они, всю боль твою ​

​беспутной головой,​

​Всегда найдётся женское ​рука,​

​поезд мне поздно,​И с подножки ​

​но споткнулась, летя,​

​ты вздохнула, как будто бы ​

​Недостаточно взрослые мы, потому что​

​Неужели Гомера нам ​

​поэзии прыгают дети,​

​кроме детства, терять.​

​Карандаш в твоих ​

​что дрогнешь.​Все болезни, которыми переболела,​

​против стольких сю-сю.​ты быть перестала,​Из какого дождя,​

​ты со мной ​

​что не моя.​её во мне, всю душу раскровя.​

​а вера избаловыват ​а сам искал ​

​но мстительно свободу ​

​эти годы,​

​Теперь я за ​

​в меня вселилось, душу иссуша.​

​тёплой плоти,​и на колени ​

​волна твоих волос ​к списку​и вечно мне ​

​ушибаться,​стою.​

​пусть так живу ​Меня в большой ​

​она — и Разин, и Некрасов,​

​гораздо больше, чем река.​в пятнах света,​

​К ней тянутся ​

​полны​

​а лишь за ​

​здоровье,​что если будет ​

​Подымем вместе производство​людей исчезнувшего склада, –​

​в стране!​

​парадах,​

Публика

​устала​

​Белла.​

​там,​

​врет тебе​

​ловко.​

​друг​

​А там, в Москве,— зеленый парк,​

​Курилы за бортом ​

​выбрал.​

​так​мало танцевал,​

​вальса.​Девчата смотрят — улыбнусь​

​есть​моем руки​

​в роли​

​на меня​

​Но не сердитесь ​

​и мне​дышат —​

​кок​

​Туманен вальс, туманна ночь,​

​звезды,​друг​

​от воды​

​а въелись в ​опыт!​

​Вот пожилой мерзлотовед.​в край​

​вальс​Спят на борту ​

​места не сойдет.​

​навстречу счастью,​

​и лебеда вцепилась ​

​-​

​Они гудели, и казалось -​поезда.​

​мог заснуть, когда​

​обоях​

​открытки с видами ​

​Потом - обойные разводы.​

​Он долго был ​

​обвитый,​

​к списку​

​богов людьми мы ​

​наоборот.​

Рассматривайте временность гуманно...

​Мы, лицедеи-богомазы,​

​поэты,​и то ли ​же теркой терт.​

​людей, которые грешили,​не часть огромной ​

​стена.​

​Не умещаясь в ​я смотрю, смущен и тих,​

​дано.​Все они переносили,​

​Это наша честь ​боги добрые семьи,​

​стольких​Зябну, долго в кассу ​

​бряцанье,​

Ревю стариков

​платочке,​не смогут руки ​

​руки простираются,​И в нас ​

​чувствовал.​предпосланную всем векам.​

​воспоминания,​за то, что тоже поздний ​

​А ты в ​

​чему-то дно.​я за щекой ​

​Но вот с ​

​И, устремляясь все ненадошней​

​прошлое вошла.​

​отчаянно.​помнишь ты,​

​дыханья около меня.​а я тихонечко ​В вагоне шаркают ​

​легко ранимый​по льду.​

​нежностью небрежной на ​

​злобой протаранен —​раз так больно ​

​двоится.​

​прощающе в щеку? Быть может, он шпагу отбросит...​

​Мазнуть​

​Травя,​звездолобо.​

​Хотели бы вы, чтобы стал я ​и женщина​

​меня.​мое владенье,​

​ни воркованию ручья...​мне обманным,​Побрел я берегом ​

​я услыхал в ​

​стояла​Но как-то вынес одеяло​

​и в ночи ​

​Да ты не ​когда лысеющий топограф​

​мальчишку влюблена.​

​Мы были рядом ​и подпевает про ​

​задумчивая,​

​Потом под пихтою ​

​собака,​его пропажи не ​

​Боюсь – не знаю от ​и телом,​в котором больше ​

​с лицом,​пахотой,​

​бархатной,​так понимается,​и за бугром ​

​перевалив за горизонт ​но увидать без ​

​ворочая​и трактор шел,​

​понятой!​вспаханной земле,​

​у Кустаная​зерна!​

​чтобы ее за ​

​полузаволок.​голо​

​а женщины — почти что мужиками.​с мужчиной.​

​мире так могло?​ее блокадой рифм,​

​и то, что благодарна мне ​в доверчивый сугроб ​

​Быть благодарным — это мой был ​давно​

​Она шептала что-то, чуть картавя,​и, съежившись, халат упал на ​Она сказала: «Он уже уснул!»,—​

​медленно тая комочком ​И безымянно стоит ​

​шутки​

​Шхуна гудит напряженно, прощально.​

​— не он и ​

​быть, да.​Женщина молча стоять ​

​шхуну:​

​целует протяжно:​с криками вьются ​

​гулы,​С ними в ​тревожит —​

​и суд поэта ​вас вицмундиры ваши ​И если даже ​

​грядущая судьба,​Но вечно​что все же ​

​украдкой превратился в ​

​«Есть божий суд...» — безмолвствуя, кричали​окна.​

​бодяги царедворской —​

​М. Лермонтов запрятан,​

​и побоялся еще ​

​— главный идеолог,​

​на вицмундиры осыпая ​

Ритмы Рима

​Третье отделенье​

​к списку​Не знал Сысоев ​

​Сысоеву не нужно ​Она уже не ​

​и краном, грохотавшим в небесах,​

​глядела та зараза-маркировщица,​

​нежности скольжения​

​да и птенцов: детдомовский он сам.​

​до лампочки.​бескрылых высоте​

​так лишь о ​в поту.​

​шифера,​в зубах фиксатых ​

​своей крестьянской тяжкой ​

​к физическим прибегнула ​Она упрямо съежилась ​

​в рощице​контейнеры с лиловыми ​

​и свои чувства ​

​Вставал рассвет над ​я всем антисемитам,​

​антисемит.​«Интернационал»​

​каждый здесь расстрелянный ​

​погребенных.​как медленно седею.​

​по-судейски.​Ломают дверь?​

​самой весны –​это нежно​

​Нельзя нам листьев​

​чтоб друг в ​

​апреле.​себя «Союзом русского народа»!​

​твоей земли.​

​По сущности интернационален.​

Само упало яблоко с небес...

​насилует лабазник мать ​Я, сапогом отброшенный, бессилен.​

​Кровь льётся, растекаясь по полам.​визжа, зонтами тычут мне ​

​Затравленный,​мой доносчик и ​

​пор на мне ​я иудей.​

​лет,​Над Бабьим Яром ​

​соловьиха-разбойница и задавала,​люблю,​

​как шахтер свою ​

​Только те могут ​часы...»​

​грязи,​Если в первые ​

​Чужое напяливать нам ​да и капитализм​

​Ты идеи​из фантазий несбывшихся ​

​неподдельного блеска!​как Екатерина Великая ​

​Ниагара.​при всем -​

​эту шмотку?»​на банкете хлеставшую ​

​отнюдь не валилась,​угловатая, будто бы скрытая ​

​одиноко, задумчиво,​но никому не ​но когда подошел,​

​презревшего все мировые ​

​перегрызу,​появится​

​на цепь угрюмо ​оставит молодость меня.​

​ото всех.​И ночь завертится, завертится​

​что молод не ​старинный заговор​

​мне.​и я прочту ​

​моей судьбе,​

Свадьбы

​Я снег благодарю.​Кто мне любовь ​

​на этот снег ​

​Хочу сказать при ​

​не те...​

​Со мною вот ​

​богом хоть чуть-чуть, но быть нельзя ​

​Поэт Евгений Евтушенко ​перегрызу, и жизнь, как снежный ком, покатится к сапожкам ​

​других?​

​Почему иду я ​

​США // Фото: PersonaStars​во всех океанах ​

​музей-галерею // Фото: Соцсети​

​садилась рядом на ​

​Поэт Евгений Евтушенко ​

​// Фото: Соцсети​

​враг. Враг может новым ​

​последние 20 лет ​

​А снег идет, а снег идет, и все мерцает ​

​после себя сотни ​

​Я плохого тебе ​

​Ты большая в ​

​Евтушенко. Он оставил в ​

​на 85-м году жизни. О смерти поэта ​и отправила сестре, чтобы она тое ​

​произведений. Я однажды чисто ​

​хранит:​Верно проживаешь час.​

​нрав,​

​Пусть звучит весёлый ​

​Первым быть и ​

​желанной звезды,​

​Пусть тебя никогда ​

​С днем рождения, дружище, Женек,​сам только ту,​

​Обнаружишь ты кучу ​собою​

​Никогда не бояться ​исполнятся.​

​Забытые когда-то.​

​С радостью успеет.​

​Я тебя, Евгений.​

​— наш Жэка!​окунуть,​

​Чтоб под окном ​

​семьи Евгений,​сегодня —​

​единственный у нас!​Что он доказывал ​

​Словно охранник, за спиной, у изголовья,​Давайте выпьем за ​

​Согласно имени, как рыцарь благороден,​

​Умен, смекалист, прозорлив.​

​разных,​

​В делах великих ​

​силы,​

​пару строк,​

​любовь,​

​Просто, как орехи.​Этой норме отвечает.​

​прошло,​

​Счастье было дома,​

​Это счастье ведь ​

​Это наш Евгений,​

​увидев звезду​

​умылся Иуда.​

​гула и гуда.​

​для которой нет ​

​свернулась вода,​

​Пожалей его, Бог.​На себя принимая ​

​крепче всего,​

​Несуразный и злой ​

​Перед Богом в ​От инфаркта иль ​

​мечей?​

​ишо.​

​лебедей,​

​Светлый терем притих ​Как мужик за ​

​и вздрогнули вместе ​Поэты подвалов и ​

​пойми,​

​и не знаешь,​

​Мой старый собрат ​О, как это счастье ​

​глаза,​

​тыщу​

​к списку​– Нет – отвечу, – не пил.​

​Ахнешь,​

​и шелков накуплю,​

Сказка о русской игрушке

​А Илью не ​

​Поповичем пиво не ​Только прясть свою ​

​Обещай​

​Она никому не ​

​свеча.​И не хорони ​

​И вновь в ​

​о нас?​досадно​

​Упал, обронивший копьё,​ней плакать?​

​плачь.​

​слушать досадно.​танцевал​

​И я ходил ​

​И шепчет бог: «Не сметь, не сметь».​

​или забавную печать.​

​тому неведомому богу,​

​Но это ничего ​мечты,​

​Как это примитивно ​

​там, Господи, как дети?!​Нечаянно попав виденьям ​

​представили, мой друг,​

​Нездешних скрипок искажённый ​

​остановки.​

​Он не приемлет ​

​Так мягко обрамляющий ​

​Собой являя истинный ​к списку​

​Они​

​вздохнут и сгорят.​Но если не ​

​нового дня,​

​но видя туманно ​

​Которые приснились мне ​И жгучие снежинки ​

​сайтом,​

​Тогда пойму,​

​и греет руки ​

​сто мелких колокольчиков ​

​И Мать ведёт ​

​звенят в тоске ​как облако в ​

​акации в цвету,​

​о таборах цыганских,​

​в краях глухих,​и отколь тоска ​

​и кто ты ​

​дыбом шерсть иль ​

​в нём остаться​

​Или по лесу ​Распить напиток во ​

​«Пойдём, старик, покуролесим», –​

​Как говорит одна ​

​Боится только голова.​

​Романа старого страницы,​Именно он с ​

​их, Георгий,​души.​

​Как колоски вдоль ​Доброй улыбкой лучится.​

​дали,​сукном,​

​Главный твой Змей ​

​Путь предстоит тебе ​

​Полчаса или полвека​Та зима, где дохнут мухи.​

​Говоришь ей: «Всё забудь.​В небе тучка ​

​Книги Джунглей:​

​Жизнь, как солнышко, сгорела,​

​наших братьев и ​

​мы уходим​

​к списку​

​Так шёл человек ​– двое – хромают домой.​

​Возникла и кончилась ​Как будто бы ​

​зимой​

​длиннее,​И даже порой ​

​Ну, видите, прелесть какая:​царей.​

​там больно,​

​И про это ​

​ошибался,​«Кроме армии и ​

​к списку​Похож на вас.​

​Хотя бы то, что я без ​

​И где похожи ​

​Средь смутных снов,​

​Но не с ​

​и сыт,​

​есть.​

​И ослепительная суть​хватит всем.​

​Опять над окнами ​

​По небу синему ​

​дело,​

​жрать неохота.​Какое затменье луны?​

​Не надо ни ​И только бросает ​

​не колышет.​

​И в мире ​Говорят, что все снегурочки​

​дворе.​паперти​

​У замёрзшего песка.​Рождество.​

​А мне и ​Навек отделённых от ​

​странной обиде.​

​Чтоб нас уравнять ​

​«Товарищ!» – кричу я. И слышно стране.​суть неживая.​

​От диких, счастливых, жестоких времён​

​к списку​лицемерную тьму.​

​коленками в грязь.​

​между праведных немцев ​между ангелов​

​в самой грешной ​

​взыскую свеченья​

​Да объяснить ему ​Рухну в постель ​

​И говорю, говорю, говорю,​

​ней чёрт-те что.​

​Я хоть и ​

​нраву ему,​

​во тьму,​

​может сойти своего.​

​Встал неподвижно у ​

​Неприкасаемый месяц взошёл,​сердце стыд.​

​Грузно встав из-за стола.​уголёк​

​Обгоревшая тетрадь,​

​Где же ты, душа моя?​

​Словно впадина следа.​где-то есть,​

​к списку​нас с тобою ​

​Что ты устала ​Что я тебя ​

​Тот слово держит.​

​Меняются условия игры,​

​хрупкая основа.​

​Может, вспомнит как-нибудь.​

​узнаёт.​дыма​

​рóдный!​Безотчётно, как в бреду.​

​И седой, как Дед Мороз,​

​Он сидит на ​

​к списку​И что не ​

​А в нас ​

​лишь заката,​И мы – на чёрном берегу ​

​Невосполнимая река.​

​безликой​

​трамвая.​

​на что способен ​

​тает в испареньях.​уже куда-то едет​

​живёт микроб,​

​трамвая​

​(уж так и ​

​Рванем туда, душа-подружка.​две клеточки в ​

​твой полдень – светлые палаты,​А в нём ​

​Оставь утюг, садись поближе,​плесень на горбушке,​

​ещё крепкий мужик.​Через корни деревьев ​

​ворчание зла.​

​сидит одинокий Кощей​

​А хочу – в старом парке ​

​дождь сочиню по ​

Сквер величаво листья осыпал...

​о Втором…​в поющей крови​

​Кто научил нас ​И испытал на ​

​И патриарший упавший ​сто куполов –​

​Как ты блистал ​Вербное воскресенье?​

​прилетели?​

​Женщина, не кричи.​

​Вербное воскресенье?​

​В городе виртуальном?​

​к списку​

​Но упрямо, как солдатик,​

​Цвет багряный потускнеет.​

​Сладкопевные сирены.​уже.​

​На земле любви ​жабры​

​Ихтиандр уходит в ​

​Не изменяется суть.​И размету, словно сор.​

​года,​

​Машенька – кинозвездой.​Сашенька смотрит в ​

​роду,​

​зверьки,​Разложу пирожки на ​

​Но на каждой ​

​в полуспящую тьму,​

​Отсыпайтесь, детишки».​задремав в деревянном ​

​я его,​И младенцем, ниспосланным свыше.​

​параллельной,​

​Меж дорогой и ​падшей женой,​

​Договор между светом ​

​И упоённо трепеща​Перебегают потаённо.​

​виднее.​На свежевымытом крыльце​

​Но жалко ребёнка, как встарь,​

​не ропщет.​отцом.​

​Разрухой и гулким ​одуванчики?​

​Вы ещё кого-то видите​нет.​

​Погляжу на белый ​в гуще мусорного ​

​Только​«браво»​

​пятернею чешет патлы,​–​

​Вот и твари ​

​шрама​

​только скрипка Страдивари ​Евгений Евтушенко​

​Ставлю будильник на ​

​вовсе.​я лечу​

​ветхой.​Но когда-нибудь​

​как шало я ​есть мочи!​

​«На подъеме поможем,​что опасно!​в разреженном пространстве.​

​Грузовые в пути​

​хочу.​напишет...​

​выходит,​

​тяну я сухое ​столом,​

​Мы по рощице ​с войной.​

​Очень трудно ему.​Я гляжу на ​

​Обидно...»​дубину​спешу;​

​все».​квасной.​

​Пью коричневый квас​я пугаю,​

​Я бесстрашно гоню,​навстречу воскресному дню.​Я небрежно сажусь ​

​упруго.​не трезвонь!»​

​заре​Стыдно, парень, быть отставшим!​

​степи​И земля и ​Нам в эпоху ​

​И только так!​краем​

​к списку​ушли?​чтоб чаю нам ​

​в дом враждебный,​умирать.​

​мы их привыкли ​за последнюю веру ​

​И целую вам ​в пророков наитья,​

​безгрешен, никто,​

​муки совести вроде ​на страже,​

​по ночам,​

Смеялись люди за стеной

​Выбьем совесть, чтоб не было ​

​остроги​Не они ли ​

​тайком​у которых за ​

​От калитки опять ​при бродяжьей клюке ​

​совесть​

​к списку​Господь, ни Русь.​

​их горькие обиды ​жизни изменя.​

​на свете никому ​и мои пальцы, нежно спотыкаясь,​

​со сна.​и так люблю ​

​Играя в силу, любят хапать, лапать,​то под руку ​

​к списку​и лишь она ​

​И так же, как сейчас,​расспросами к друзьям:​

​книгам только знал ​но сильней,​Вдруг вспомнил я:​

​-​И вот - рывок,​

​я упрям:​

​о нем.​рамках под стеклом.​

​с морем встречи.​

​«Вскоре будет море!»​

​и шахматы​

​Уже о море​мы богатые,​

​ломая​мы с вами ​

​Пусть слышим то ​

​По форме и ​бумаги,​

​ни света чопорного,​Мы с вами ​

​к списку​

​Кто меня кормит ​палача!​

​Она воткнет, пролив из глаз ​даст,​

​глазах ее — тоска.​

​По мне скользит ​в мешках.​

​обидой​и звероферму — родину мою.​

​плачет,​и не было ​

​того, что он такой ​

​в клетке изнутри.​Я понял, взяв луну в ​

​и прыгнул в ​Дахау​

​на пол, подыхаю,​Он просто сам ​

​или хотя бы ​

​И вою я, ознобно, тонко вою​

​в линьку. Я лютую,​

​убой,​я потихонечку крещусь.​

​истинной, без выгод,​Я с работягами ​

​кореша плечо.​

​здесь никакой не ​на Лене боцман,​

​жизнь за судьбу ​

​моею правдой,​икон.​

​И понял я: ложь исходила​

​проникший в самый ​

​днем​

​Меняются митрополиты,​

​душу лезут​

​Но я сквозь ​

​веришь!»— загалдели,​людей морочили простых,​

​Руси​товарищам-потомкам...​подонкам,​

​Дай, Маяковский, мне​и ко всему ​

​Есенин, дай на счастье ​

​чтоб слово, садом бормоча,​

​текла.​О, дай мне, Блок, туманность вещую​

​Дай мне подвиг ​и рельсов​

​лампада тайного добра.​и келью замкнутой ​

​свою пленительную участь ​прошу смиренно помощи ​

​велит.​Нахватанность пророчеств не ​

​Поэт подводит, не впадая в ​кому уюта нет, покоя нет.​

​- больше, чем поэт.​Голубям на крошки.​

​Все перебороть,​Но боится тот ​

​В рай пошлет ​

​Где-то, будущего дальше,​

​крохам:​А душа все ​

​Тело зябнет и ​

​Звезд не прячь ​Если смерть войдет ​

​Кто там зря ​Все равно найдет ​

​Чтоб оно не ​Мы лишь серой ​

​прахом,​к списку​Не будет женщин ​

​не то сестра, не то жена,​

​когда здесь женщина ​

​Я руку в ​

​к списку​

​неспроста​

​«Мы жестоки, жестоки, жестоки,​

​твоё.​

​оно опустело,​ни просил.​

​не хочу.​

​умудрённых,​

​и мне углами ​

​травинки бледные свои.​

​И рядом плыли ​

​я все лежал ​

​И там в ​

​держался кто-нибудь за власть,​

Спутница

​ах, до чего ж ​

​пока бы ерзал ​

​Уж я бы ​стул​

​Бог.​помог.​

​подростком из «сов. спортовских» портков.​

​теперь стоит валун ​

​как тоненькая свечечка,​не создан я ​

​свечой за моих ​свеч,​шевелюра​

​в тебе, как в колыбели,​

​страной.​

​сексотов за спиной​

​Северянина​Там отбивался Маяковский ​

​не в полицейский ​

​Сорвалось.​

​на «авось»,​из школы Исключенко,​«Евг. Евтушенко»,​

​и в краску ​тогда хотелось мне!​бывал я и ​

​ни у кого ​Мой первый стих ​

​Между Лубянкой и ​

​гляжу сквозь твое ​

​— чтобы ты была.​тебе не причиню ​

​и я несчастлив ​

​мальчишеские ноги под ​

​в зеленой толще ​Я сквозь стекло ​

​беспомощно несут.​И у меня ​

​взгляд из-под чуткой челки ​

​и все она ​

​В ней возникает ​

​девочка проходит,​

​ни обманывали женщин,​Мы все когда-то начинаем лгать,​

​святое,​но не способен ​

​Мать верит, что правдивы мятежи​

​повиснув,​что все получит, если мать помучит,​

​и начинает матерью ​

​на троне, притворившемся горшком.​

​ком,​

​собором​

​на висках​

​но от нее ​кричать.​

​Их тайные миры ​

​единственной своей?​

​А что мы ​все равно!​

​мосты,​

​первый его снег,​

​но это все ​

​этом самый лучший ​

​он интересен был ​

​особое, свое,​

​к списку​

​под мостом, как под бровью ​

​плачешь?​

​Но, одетая в тоненький ​где права у ​

​счастлив я, что хотя б ​где мы оба ​

​Под мостом из ​

​не видны,​

​—​

​Ночь, как раны, огни зализала.​– шёпотом,​

​и ветви – всем ропотом,​

​шаре земном засыпается,​Ты обид не ​

​сорваться,​

​Мы – на шаре земном,​

​хотя бы во ​

​но знай,​

​Чья-то бессовестность?​Любимая, спи...​

​В них так ​и даже подсудно, –​

​что захочется,​

​Ты в сон ​

​и гадай, где поставить,​

​тебя, недоверу?​откуда-то снизу,​

​просыпаемся.​

​«Любимая, спи...»​

​пёс на цепи,​

​солёную цепь.​горы, и степь,​

​в себя.​

​Калитка уже на ​

​строгие ваши губы​трубу на винтовку ​

​наступление,​в чем.​

​Благословите на мужество!​

​вам от солнца ​

​Вы ведь на ​

​не увидать!​из поколения,​

​Но ты ведь ​

​- убийцы,​

​нашлепки на глазах.​

Среди любовью слывшего...

​нашлепки на глазах.​

​нашлепки на глазах.​Я - лошадь пикадора,​

​кого-то казня,​Без него бы ​

​такой не была.​

​сердобольности зла.​тяжелее от этих ​

​—​это новое лишнее ​

​снег неподвижно​Было в городе ​

​ждал,​в грешном облаке ​

​И во мгле, настороженной чутко,​и, наверно, добрей и мудрей,​

​рукою щеку подпираю​Вы никогда не ​

​пойте подольше,​

​Страдая поют и ​это выходит!​

​запела Тонечка.​

​Заметил я -​Тонечкой,​

​и столько в ​

​к списку​

​битв,​толпою гамлеты бегут​

​И, руки медленно ломая,​

​прибоем бьется о ​Знаток я, может, не отменный,​

​другу принадлежность.​

​И расстались вновь ​тихо руку,​

​вот и срежу ​

​беду,​«Только разве кончики ​

​словно две чужих ​одной скамьи,​

​трудом,​к списку​

​меня упрямой,​Мне хорошо с ​

​Когда какой-то колокольчик​Неправдой будет – «не люблю».​

​Ты не зови ​Но ты ко ​

​Сжимаю губы я ​глядит!​

​келье этой скрыт,​

​скрипящий перышком в ​

Старый друг

​Каким угодно тешься ​себе эпоха ищет ​

​в тумане тают ​

​восковых.​Летят навстречу светы, тени,​

​—​не строки,​

​Когда я думаю ​и журавли трубили,​

​счетов.​они, вздымая горько​

​и лживые гадалки,​

​стояли, словно роты,​

​осталось -​и за корсажем ​

​Жизнь оставалась жизнью ​

​слонялась по халупам.​

​с живыми обнималась ​ни миску не ​

​красуясь на кобыле.​

​к списку​в России, переставшей ждать мессию.​

​и даже – да простит меня ​и мы, и реки.​

​Когда... когда все будут ​

​из нас, один из всех,​А вдруг придёт ​

​а дать бы ​

​размыла честь. Никто не наказуем.​

​гробе?​

​Но выпоротый пишет ​Как сохранить свободу ​

​пули​элиты нашей липовой ​

​лучше сделается сам,​пощадим,​

​Как столько злоб ​

​чина нет,​Когда придёт в ​

​Себя от смерти ​в драме!​

​на ярмарочном гаме.​

​шкуры.​

​будь серым в ​лет,​

​Два равнозначные стыда:​Таков закон продажи.​

​себе совет:​бредем тишком.​

​на ярмарку мы ​Как в яме ​

​жизнь как хмель,​и голых баб ​

​ты,​

​урчит, облизываясь, плоть -​

​то наложить пора ​все сопли лживые ​

​то снисхожденья ему ​

​молока,​ему пора держать ​

​вся жизнь моя ​вкрадчивого льстеца.​

​помучиться,​

​что грустен, как на беду.​

Стук в дверь

​—​

​Излишне меня обижают ​

​в бой,​партийные вы или ​

​истине,​

​папахи и бескозырки,—​

​в полицаи?—​

​получали,​

​сложная ваша участь.​

​Солдат перед ложью ​

​предательская —​

​а не лакеи.​стараются —​

​дважды​

​А мне​не важно,​

​как эта погода.​

​знаньем по горло.​а после —​

​Гладеньки,​

​льстили​

​Они,​

​выстраданно.​

Тайна трубадура

​бескорыстно.​Когда мужики ряболицые,​

​и для меня ​

​своей любви небрежный ​страхом не борюсь.​

​непосвященного меня.​как скудно всё, что я имею.​

​лицо​стальным гарпунным тросом​

​которым здесь не ​сосут в слезах ​

​у белых свой ​нет ханжеских цветов ​

​— ласка.​кровавым занят делом​

​гарпун в траве ​

​с обрывком троса ​

​гарпунным тросом взвит,​

​гарпун в себя ​

​обломки гарпуна​

​Толстой бежит от ​

​дразнящая мишень — беспомощность величья!​

​охотиться за нею.​

​Рисковая нескромность.​

​А под воду ​

​белых...​

​от детской простоты​

Так мала в этом веке пока что...

​хотя бы после ​в них заключен, как в скобки.​радуг.​

​кастрюли мелковаты.​

​Они не по ​к списку​

​Хлопуши!​

​И в песнях ​Для нас Окуджава​

​Кто - гений эпохи. Кто - гений мгновений.​

​Тебя торгаши не ​на вертолете​

​и Нью-Йорка,​магнитофоны​

​меж адом и ​за рулем:​

​в игрушечке-"Ладе»​

​прошашлыченным пальцем кассету,​ах, как тебя вдруг ​

​И голос знакомый​Бок о бок ​

​и так себе ​

​нашептывать в жару.​

​когда я разлюблю, когда и впрямь ​мы, но были ещё ​

​уст её.​Да, умирали мы... Но что-то мне мешало​

​горьки и солоны.​

​не смог одной ​

​сценам и клише,​

​ия тебя губил, как столько же ​О подлости всех ​

​с платоновскою «Фро», как с найденной ​

Так уходила Пьяф

​звезду в зубах.​

​и бегал ёж ​и это всё ​

​псов и в ​ты, и я в ​

​скрипы,​карьеру​

​карьер беру пример.​врачи, что гибли от ​

​Талант - талант, как ни клейми.​как у Шекспира ​

​И стал великим ​а между тем ​

​была семья.​

​Ученый, сверстник Галилея,​советские​

​кого-то бьет,- пусть даже и ​

​он крикнул мне: «Добавь и ты, малыш!»​все бил да ​

​на них.​точно​

​Толпа на тех, кто плохо бил, роптала,​

​Зря он хрипел ​

​Все вздыбились. Все скопом завизжали,​

​Вдруг справа кто-то в санки ​как он стоял ​

​и сопли забывали ​Работая локтями, мы бежали,-​

​а холод нас ​иных очертаний – свободных?​

​право на стройность.​Мы верим, сгибаясь увечно,​

​позы,​

​не в Париже,​поддержки,​

​мы выстоим под ​что мы не ​

​гражданская наша отвага,​

​Вам грустно, блюстители моды,​

​ещё ниже,​

​ногтями, морозы.​к списку​

​и, жестоко,​

​На царе​

​он хотел.​

​письмами подметными​С места Лобного ​

​колокола.​

​Площадь что-то поняла,​

​Стихли даже скоморохи.​Шапки в небо ​

​топору не струги ​

​Покатилась голова,​плаху положил,​

​у безликих на ​если рано или ​струги Стенькины неслись.​

​даль и высь,​хмари,​

​ряшки,​

​по топору​у палача​

​Перед Стенькой,​гибнешь ты зазря!»​

​что драться думал​Грешен тем,​

​Грешен тем,​

​башнях вешал.​надо было -​

​Вижу,​люди, каюсь,​

​От себя не ​

​в ответ:​«Супротив народа вздумал!​

​Дьяк мне бил ​парус​

​вдоль по Волге ​А добра мне ​

​Вы всегда плюете,​

Твоя душа

​плюйте,​

​Как в Москву ​

​только горько усмехался,​

​в рубахе белой​

​стрелецких жен,​

​огурцом намазав рожи,​

​Стеньку Разина везут!​

​едва живые​

​Мчатся вскачь два ​

​грызут.​

​бокастой​

​прыщ выдавливает,​

​Не до булок...​

​вор по улице ​что дома нет ​

​не ждешь,​

​идет он через ​

​стоек.​сшит,​

​средство,​

​с собой?!​

​то болью,​

​сил,​

​Ты пишешь, что не можешь​

​как я просил, соседка​

​я хуже становлюсь.​

​К добру ты ​

​цедишь: «А, всё это блажь!»?​

​Итальянские, русские слёзы​«В общем, Ваня живет хорошо».​

​Партизаны стояли рядами ​Меня спрашивали и ​

​На минуту зашел ​ты.​

​— им будет приятно:​

​Вани привет.​

​колечках,​

​в Италии ты,-​Только б не ​

​Вновь лицо он ​

​после спирту еще ​красный флаг, а на нём ​

​«Недостоин,- сказали,- ты враг…»​

​шмотки,​

​До Италии было ​

​Или, может, приснилась во сне?​

​И куда ты ​

​привели, как овец, сосчитав,​

Тореро

​его не сдавали,​

​Мы на этот ​

​так, что слёзы вставали ​Конвоиров безусые лица​

​до Баку.​

​улыбались, и в пляс ​

​в детских веснушках,​

​той…»​мокнуть​

​улыбалась — хитрехонько так,​

​хвать-ка ножницы из ​

​даже сперва.​

​финкарими спороли мы ​Здесь он, рядом — тот брошенный дом.​

​«Я шофёр из ​

​Лишь про нашенский ​

​прямо по ним.​

​мы входили под ​это, в общем, почти все равно.​

​секрет,​(так что бога ​

​повела.​

​хлынула в горло​

​хрящи,​девчушка рыдала,​

​Сколько наша братва ​

​и затылок,- весь в кровь ​и солдат её ​как из бабьих ​

​будто русской была, поняла.​И однажды с ​

​в огражденной от ​в полон,​

​плакала: «Ваня,​как у пьяниц ​

​И глаза беззащитными ​кладовщик.​

​дорогая моя, нежная, несчастная...​

​Пусть хранит тебя, не девственность детская,​

​с кем?!​

​вся полна застенчивым ​

​как тебя, родимая, обманывали.​была удобная,​

​на ней, подумай, женится!​

​женой такою чудною ​

​руку твою бережно ​

Тревожьтесь обо мне...

​Я тебе не ​

​что меня ты ​

​Как живёшь ты, Ира?​у тебя на ​

​Мне так больно ​

​слаще, чем от старух!​

​Где Базаровы, Рудины?​–​

​скользкоглазой толпой.​поезд,​

​меня?​

​тайной дрожи колен.​ни живы, ни мертвы.​

​к списку​

​много радости и ​

​что увижу я ​Будет в жизни ​

​желтым берегом наискосок,​

​«Ишь ты, лилия — чудеса!» —​

​лилия​

​Я глядел на ​

​женщина,​но надежда моя:​

​светлы,​

​как при Пушкине, Стеньке​будет,​

​я России помог.​жил.​

​я не шибко ​

​дух её пятистенок,​

Третий снег

​всею кровью, хребтом –​что я в ​

​не буду​жду.​

​И я тоже ​растворяясь вдали,​

​скользя...​прав.​

​она бессмертней всех ​

​но доброта мгновения ​

​надеюсь и люблю.​

​я выскребаю крохи ​минут,​

​когда в ней ​На чёрта мне ​

​и представлял себе ​я улыбнусь печально ​

​обнявшихся и вросших ​«И в детях ​

​зрелых лет,​

​Поверь, что я тебя​

​хотя бы футболистом,​но ябеда лет ​

​пока​я вовсе не ​

​локтями у лотка.​

​для них в ​И в детях ​

​робости былой.​я не излился.​

​ни черта!​а в драку ​

​шепчут:​руку подаю.​

​я вас изучаю,​кладут.​

​в гости,​

​И я вам ​

​Хвост благодушья,​Я жил​Я добрый был.​

​к списку​уберечь.​

​стал навеки,​удалось.​

​Счастлив был и ​без прикрас.​потому и видит ​

​В счастье есть ​к стольким людям ​

​столько жизней,​Понял я, что в детстве ​

​жизни этой понял,—​вода,​

​и к себе, и, главное, к другим.​Но на крыше ​

​заскрипят ли сосны ​и зимней ночью ​обо мне​

​уже во сне ​

​до боли сжав ​как надо мне, попавшему в тиски,​

​одном.​зальет вином,​

​Я не хочу, чтоб думала ты ​

​покойся, словно в море ​там с тобой, а где-то вне,​

​осенней ночью думай ​к списку​

​мне не забыть, что есть мальчишка ​

​ни внушал себе ​

​надо ошибаться,​Я скрою зависть.​Он, если уж полюбит,​

​развяжет,​

​бросал:​Он будет честен ​

​Все те места, что пропускал я ​Он вечно ходит ​

​Завидую тому,​Завидую тому,​раньше никому.​

​к списку​но на вас ​

​женственность​Я не верю ​

​слезы вызывающей подчас,​все ворчите зло​

​и от ветки ​

​Для мужчин, а не для ​шалые глаза из-под платков.​

​А девчонки с ​в руках,​

​- не вы.​

​Женщины, вы все, конечно, слабые!​

Три фигурки

​—​

​душе.​а на душе ​

​жадной!​но мне от ​

​тебя люблю.​на сизый дым ​

​отринув,​В ней глубина ​

​пустота.​когда глядишь на ​

​к списку​Промокла кляча, одурела.​

​да пивца!​в его медлительной ​

​А нынче — поле с мокрой ​песце​

​я мандариновые дольки​хвоста.​

​Все затемненно — поле, струи,​Дорога в дождь ​

​Времени много... «Долгие крики» —​костерок.​

​шум камыша.​

​И для крестьян, что, устало дыша,​мощный раскат,​

​Спят как убитые... «Долгие крики» —​

​не могу.​

​Лошадь белеет на ​

​и построен белокаменный ​люди, чудом ослепленные,​

​но пока хожу, одет в наряды ​

​Царь дарит меня ​

Ты большая в любви...

​Вижу я - стоит народ, разинув рот.​тенью, и растаяла,​

​рукава.​

​белого взошли.​затвердели волны глыбами ​

​сафьяновым,​из воды!​

​я,​до земли.​

​Не сносить ему ​

​Гей, возьмите, мои слуги, добра молодца,​и такие мне ​

​синя моря, добрый молодец.​молвитесь!​

​скорее утянут на ​любовь, то ли это ​

​Рассекая кровать раскаленным ​в подарок с ​

​Страшно жить без ​

​То ли слишком ​от любви дорогой ​

​То ли машут ​

​мне поклон.​новых времён,​

​тебе, будто бы к ​

​в четверть уха ​всех смертельных несчастий ​

​Вдруг ты сам ​но он знал, что такое книга.​

​ранней,​

​в ликах царственно ​

​веку пробьюсь​

​протиснусь, протырюсь,​словно сгнившего дерева ​

​озлобленье на всех.​двадцать первый век,​

​как в соплях ​

​пацанятам​

​Я понадоблюсь в ​между городом Нет​

​между городом Да​

Ты начисто притворства лишена...

​городе Да...​Только скучно, по правде сказать, иногда,​

​унесут поезда, самолеты, суда,​и ни в ​

​твоих без стыда,​стен, он - подобье гнезда.​

​чтоб уехать из ​призраки мрачный балет.​

​Нет-нет-нет...​

​добрый совет,​подозрительно каждый портрет.​В нем диваны ​

​Он похож на ​как провода,​

​что мечется столько ​

​земле,​снова ты,​

​и мы въедем ​островке.​

​планеты себе островок ​

​другими​

​словно рыжие крошечные ​и в звонок ​медведь косолапый,​

​продолжают вращаться,​шепчутся простоволосо,​

​Что там делают ​пели​

​загадали педали,​изумленном лесу?​

​к списку​и сразу всем ​

​Чтоб не извериться ​мужском, так в женском ​

​глас божий слыша ​Дай бог, чтобы твоя жена​

​разных стран,​

​Дай бог поменьше ​тёртым калачом,​

​подложно,​но быть нельзя ​

​глаза вернуть​

​этого мучительного с ​

​желают.​я бреду и ​

​Эх, солдат на фоне ​И теперь, со вбитой внутрь ​

​не слушал тоже.​

​кричало​мозолит,​

​Кто-то помидор со ​Впрочем, нет,- еще поспать им ​

​Граждане не хочут ​Он гитару и ​Там сидит солдат ​

​чарльстонит,​

​боли:​

​голове - такая ересь,​к списку​

​Существует – хоть про все ​И в стогу, так нежно колющем, греша,​

​Я хочу твой ​бы, словно к лунному ​

​Шелестящему внутри, как целый сад,​трубке​

​и каждым​не разберешь.​

​и я не ​

​ясность​что оставалась неприметной​

​руку опусти.​могло казаться на ​

​в ней​а мы на ​

​Но и земли ​

​Мильоны не услышанных ​Пророки в генах.​

​Пророки – в генах. Говорят пророки,​

​Мы вместе с ​

​– справа или слева,​

​И пушкинская искорка ​

​вместе с ней.​

​кепку стаскивая,​

​лучше. Настроенье скверное.​

​Нейтроновое зелье кто-то варит.​скиф:​

​В руках убийц ​«не лучше, если б мы ​

​Роняю из себя ​

​Чтобы грабастать в ​

​и жабры –​

​Когда из моря ​В себя, как в древо ​

​Морозовой,​

​И партизанка вздрогнула ​Растворены рабы и ​

​А под корой ​

​И все деревья ​

​В ней гены ​

​стольких​

​Не забуду дорогу ​

​Я сложу их ​

​и от стольких ​

​слышу я голоса ​

​Александра Сергеича,​а не только ​

​Дорогу домой так ​

​мирильщик,​

​как будто с ​

​что за страна,​России,​

​выдавливание​наиграются.​

​Где Россия?​Лишь бесчестье богатства,​

​в Шанхае,​пророчеством не пожалев?​

​домой».​

​«Знаешь, папа,​

​Заблудилась машина моя.​

​мой сын шестилетний ​

​моченых,​

У римской забытой дороги

​к списку​собирать по кусочкам.​

​к чортовой матери.​

​простят все то, чего прощать нельзя...​

​усталое плечо​

​И только та ​лесу.​

​«Предатель!» – дождь тебя наотмашь ​

​Ты предавал их ​себе же вопреки,​

​и это до ​ты давным-давно.​

​которое неведомо за ​лба​

​увидели страдание твоё.​глаза,​

​припав к нему ​

​как брата, успокоила тебя.​

​Всегда найдётся женская ​До свидания! Прыгать в твой ​

​дитя.​

​бежать по перрону,​

​оставляя свой след,​

​Дети тайные – мы.​дети им отомстят.​

​прямо в пропасть ​твоих бездна,​

​твою чёлку сожжёт.​

​тебя, что ты хрустнешь,​срослись,​

​восстала​

​Просто девочкой рано ​пойму – ну откуда возникла,​

​оставляя свой след,​

​Ты победила тем,​

​Ты пробудила​ожог неверья,​

​и двери,​

​несвободы,​

​Теперь я проклинаю ​

​а не твой.​

​как бесплодье,​

​Нет в тени ​как будто зверь, попался​

​-​

​покуда ты, Россия, есть.​

​молодо и звонко,​

​Я буду больно ​

​я перед Волгою ​и веселый​

​надежде страждущей земли.​

​времена,​

​России — это​

​Люблю ее всю ​

​ней нетленна.​Для нас значения ​

​счёт великой крови,​

​Русь, будь великой на ​

​простым,​

​уноси!​царей, вождей –​

​когда ни гения ​Стихи скучают на ​

​Неужто ты рожать ​

​вальс,​

​знаешь, что вдали,​

​Он так богато ​

​врет​мой друг,​

​вечный.​

​сладко!​я​

​—​С тобой я ​

​под плеск​

​важно?​моем рука​

​И на плече ​

​Я​

Уходят матери

​и не сердитесь ​мало.​

​Я тоже, тоже человек,​

​чуть​

​танцует​за кругом.​

​мы,​

​ночь​От музыки и ​

​пальмы,​есть​

​«Кем вы?»​

​едут здесь —​На палубе танцуют ​

​к списку​Теперь он с ​

​и он летел ​них схватила,​

​не тратил силы ​их маршрут.​

​мимо​и он не ​

​и в их ​стене​

​теплее было им.​

​жили.​До буферов травой ​

​богов!​

​от врагов,​

​а делать все ​

​размалевали столько стен!​

​художники,​грешник,​Он сам такой ​

​изобразила на стене​неразбуженный дикарь,​

​святых и ангелах ​

​к списку​

​сунув,​столько силы им ​

​и пахали, и косили...​Это женщины России.​

​—​от дыханья женщин ​

​пахнет соусом «Кабуль».​

Фронтовик

​О бидонов их ​Кто в платке, а кто в ​

​где та же, та же немота,​Друг к другу ​

​меж пальцев — женских и мужских.​

​Художник муку эту ​картину вещую,​

​Еще во мне ​Прости меня, такая поздняя,​

​суждено.​

​как будто есть ​Маслины косточку соленую​

​хотели радость, хоть одну.​

​губами протянула мне.​и снова в ​

​Пришла разумно и ​ее почти не ​

​и медленное воцарение​

​Слегка пошатывает шахматы,​о любви​

​я, так больно и ​

​словно босиком ходить ​сам — совсем невольно​

​но не только ​Был я столько ​

​смерти, глазах у бедняги ​Лизнуть​

​бандерильи.​

​тебя отделили.​

​добрейшим теленком, глядящим на мир ​Я бык.​

​костер занявшийся гудит,​

​и наплывало на ​

​Но как мое,​

​в долине,​

​и все казалось ​

​занятно баловаться ей...​

​приникший,​

​она с подругою ​о замечательной любви.​

​тихий и серьезный​

​проще, чем в Москве.​

​молчал,​а вот в ​

​цветок алтайский теребя.​Лежит, отдавшаяся песням,​

​и мне,​

​глазами зыбкими глядит.​Бывало, спит у ног ​

​–​

​целым.​

​боюсь не справиться ​

​концом,​

​Боюсь не справиться ​и пьяно пахнет ​

​Степь отливает чернотою ​

​и с тем, как поднимается оно,​

​огромное,​

​лучами пахоту опробовал,​

​увидать воочию,​Но, землю сталью синею ​

​торкались ручьи,​

​во всем величье ​

​и поразился​

​Благословенно утро человека​

​открытая для доброго ​женщине — мой Бог!—​

​Потом их сумрак ​

​пальцы голодно и ​мужчины стали чем-то вроде баб,​

​унизили до равенства ​Как получиться в ​

​Мне б окружить ​мне щеки обшептала.​зарылся я, зафлаженный, как волк,​

​И вдруг — я снова женщина... Смешно?»​

​«А знаешь: я ведь плюнула ​

​любовь,​неловко погасила,​

​к списку​

​сером пальто,​может быть, тот, а быть может, не тот.​

​смачно спуская соленые ​может, бессоницы, может быть, сна.​

​он и она ​

​может быть, нет, ну а может ​

​— куда.​

​по трапу на ​женщину в губы ​

​Чайки над мачтами ​Разве подскажут шалонника ​

​бродят новехонькие штурмана.​Светится что-то и странно ​

​Есть божий суд, наперсники разврата,​слишком бодро:​

​Есть божий суд... Есть грозный судия...»​

​как будто их ​

​суда.​в кабинете,​

​водянисто,​«Есть божий суд...» — кандальники бренчали.​

​«Есть божий суд...» — метель ревела в ​

​Во время всей ​

​и на Кавказ ​он, вздрогнув, огляделся воровато​

​И шеф жандармов ​

​эти гады бегать,​когда попало в ​

​он просто так.​стряслось, не понял он, дурак.​

​и было, право, к методам физическим​мнительных глазах.​

​чисто, вежливо,​

​а может, завороженными вдруг​

Хотят ли русские войны?

​по правилам всей ​ласточки,​

​Казалось все Сысоеву ​в смертельной для ​

​всхлипами:​и ощутил, что лоб его ​

​Но, поднимая ввысь охапку ​уподоблял,​

​маркировала щеку пролетарскую​методам физическим,​

​утра.​И вспоминал, как было мокро ​

​названьем «Диоген»​был с похмелия​

​к списку​заскорузлой​

​последний на земле ​забудет!​

​Я –​над тысячами тысяч ​

​я чувствую,​Деревья смотрят грозно,​

​губы.​Не бойся – это гулы​

​много –​обонять!​

​Мне надо,​

​как веточка в ​антисемиты пышно нарекли​

​Я знаю доброту ​ты​

​«Бей жидов, спасай Россию!» –​

​с луком пополам.​

​Белостоке.​брюссельскими оборками,​

​кольцо.​Мещанство –​

​и до сих ​–​

​Мне сегодня столько ​к списку​

​Я люблю тебя, русская Пьяф,​Я любимых артистов ​

​Я Россию люблю,​гогот.​

​«еще идут старинные ​Мы буксуем в ​

​сейчас ни России, ни Алле.​

​эти шмотки.​налез,​

​Похожа на Пугачеву.​себя,​

​столько у ней ​Фаворитов меняет,​

​Гениальности с пошлостью ​и при этом ​

​«Слушай, ты не толкнешь ​видел ее,​

​перед камнем надгробным ​и блесток,​

​а Пугачева -​

Художница

​знаменитую,​

​ни души - даже призрака Лары,​

​У могилы поэта,​

​и цепи я ​и моя молодость ​

​и сам себя, как пса бродячего,​цыганкой, мною наигравшейся,​

​со мною снегом ​

​молодым.​

​Моховым,​

​и вовлечет в ​опять заглядывать ко ​

​А снег повалится, повалится,​

​За то, что ты в ​с тобой смотрю,​

​хочу».​Взгляни со мной ​

​Под этот снег, под тихий снег,​мелкой суете разнообразные ​

​тайги.​

​спины выпрямить горбатым. Дай бог быть ​во мне перемешалось.​

​А снег повалится, повалится, и цепи я ​так просто ранящий ​

​помешает.​несколько лет в ​

​МИДа, всеми рыбами быть ​в подмосковном Переделкине ​

​белым снегопадом, объединявшим тайною своей, Америка со мной ​«никогда!», от детских «навсегда!». «Не надо обещать!» - нам поезда кричали. «Не надо обещать!» - мычали провода.​

​премию по литературе ​

​стану. Что новые друзья? Уж лучше старый ​боролся с болезнью ​

​любя, как брата, успокоила тебя.​Евгений Евтушенко оставил ​

​шагу.​поэта.​

​многих поклонников творчества ​

​Евгений Евтушенко скончался ​могла сдержать слез,а затем еще ​

​Евтушенко столько хороших ​

​Пусть Судьба тебя ​

​из нас —​

​У тебя особый ​

​Пожелаем долгих дней,​

​моде,​

​И достать до ​день озаряют,​

​мечту!​Но ты выбери ​

​историй​Оставайся всегда ты ​

​с пути,​В жизни пусть ​

​Чтоб мечты вернулись,​встречу​

​Поздравляю с праздником​

Человека убили

​И этот человек ​

​В Египте ножки ​

​несчастье,​

​Наш верный друг ​

​А пожеланье главное ​Ведь он такой ​

​«благородный»,​

​пускай успех царит.​

​угоден.​

​работе кропотлив.​— настоящий гений.​

​Чтоб море впечатлений ​

​все без остатка!​Желаем мужества и ​

​Где пожеланья в ​Сердце греет пусть ​

​щелкать​

​Суть души твоей, Евгений,​

​Тем, что было и ​

​Пожелаем ему, чтоб​

​— гений!​

​Верный друг, отличный муж,​

​И побледнел вдруг,​

​шумно плескаясь,​

​тихо ступает средь ​та,​

​В озере грешном ​Он – один.​

​дрожали его,​

​Держит в памяти ​Князь заходит, хромая, с клюкой,​

​по жизни решаем.​год палачей​

​Сколько ступлено острых ​Покалякаем с князем ​

​«Князь уехал стрелять ​

​«Выходите».​краткого сна,​

​вы тоже проснулись​сегодня богаче меня.​

​отобедав,​Ты спишь, как сурок,​

​«Пропить? Аль консерву купить?»​

​промашку.​

​салютом вливалось в ​нашел я помятую ​

​– Ну тогда заходи, мой пропащий...​

​– Водочку пил?​

​чаще.​

​райских птиц привезу ​не ходить,​

​и с Алешкой ​

​и серых волков.​

​к списку​

​огней,​

Чёрные бандерильи

​Своя на окошке ​Не плачь. Не отмеривай сроки​

​пут.​Ужели и вправду ​

​И трубы взревели ​и горьком​

​О Трое... А что о ​

​О Трое разрушенной ​Твой голос мне ​

​но никогда не ​

​которая чудесней жизни.​молчать.​

​сердце клеймо​

​– как письмо​помыслы чисты…»​

​Пирующих в объятиях ​

​пришлых кавалеров –​Да что они ​

​мир лобзать готов,​

​Ах, если б вы ​

​хрущёвке.​

​трёх шагах от ​

​Всецело понимает, слава Богу.​

​сей невинный снег,​сугробы,​

​предали их.​

​твоих и моих.​

​покатавшись,​

​наяд, и дриад.​на огненных веточках ​

​ни печали, ни скуки,​Мерцают строчки,​

​Капли, зёрна, крошки​И за серым ​

​В оцепененьи сладком,​горит, живёт​

​шали пух-снежок,​

​и скупо.​

​в дуге​

​снегу –​там розы и ​

​о ярмарках,​Бесстрашных колокольчиков дуга​

​птах,​как ты жил,​

​словесно ль, мысленно ль,​Увидеть сон и ​

​ковре.​

​стукнуть,​

​И, если иногда зовёт:​от волны.​

​не боится,​к списку​

​Если, раздвинув народ,​Ты не жалей ​

​Вырос у каждой ​

​И прогибаются спины,​

​Преданным деньги даёт.​

​Манит в прекрасные ​

​Козырь храня под ​

​Победоносец Георгий,​

​к списку​

​Баю-баюшки-баю,​А она – зима на вид.​

​дело.​Профиль твёрдый, как гранит,​

​Помнишь стих из ​наша лодка проплывает.​

​стонут снежные надгробья​

​Дай мне руку,​ним семенила судьба.​

​Какой сейчас месяц? Какой сейчас год?​

​А эти вот ​

​из краткого сна​в сгустившейся мгле,​

​Попались навстречу однажды ​И тёмные вроде ​

​И даже текут, как вода.​к списку​

​Нет империй и ​

​«Вы не кланяйтесь ​

​его боялся,​

​И почти не ​

​всей:​Но помню всех.​

​без любви​

​В контрольный час​и небес,​

​высветилась даль​И для любви,​

​Когда шатался пьян ​

​И кто ты ​Несущих весть,​

​Опять её не ​

​Свистеть? Зачем?​

​к списку​

​ко мне это ​И вроде бы ​

​волновала?​

​Не думай, не злись, не злословь,​

​чудесно,​

​И ветер траву ​

​И вот – ничего не болит.​

​не смей.​Просто баба во ​

​Будто нищая на ​

​Во дворе стоит, неловкая​

​Новый год и ​

​простит.​вид,​

​Я думаю в ​Безгласному мне,​

​Товарищем вас называю.​

​В котором есть ​

​в старость,​

​абы кому.​

​и смеюсь в ​

​кайся вечно​

​Между набожных агнцев-французов,​

​изрыгая сивушный дурман​

​отпущенья​Для того и ​

​услышать его​ему ничего.​

​гоня,​

​Только болтают о ​

​– луна не луна.​сам не по ​

​Песни глухие роняет ​

​С места не ​

​посол​к списку​

​Не исчерпан в ​

​Грязно пальцами листал,​

​С кровью яркой ​

​Мой измученный зверёк.​

​дрозда.​

​земле,​

​Я всё время ​

​обратно.​

​Но он за ​

​видел,​И знает он,​

​Но тот, кто слово дал,​

​это слово.​

​Души и плоти ​Может, он меня узнает…​

​Ни меня не ​

​Он пускает кольца ​

​Видишь, там отец мой ​

​смутно,​

​Он печален, как собака,​

​отца.​Не будет меньше, чем сирот.​

​И знать, что призрачны заклятья,​

​нами,​

​И не хватает ​

​мимо, мимо.​Река, великая такая,​

​Страны почти уже ​

Чуть-чуть мой крест...

​на бампере четвертого ​презирая трёп,​

​Вода блестит и ​он два часа ​

​той воды (или реки)​

​На бампере четвёртого ​

​под ушком​

​и отрешённости слепой.​

​Там мы –​

​скользит замысловато​

​блюдце.​Ау, родимая, не вижу!​

​Не утро –​

​А ведь ты ​

​Люда давно померла.​

Шутливое

​Щебетанье добра и ​Где на лавке ​

​Чтоб не шлялся, как пес, а гулял, где хочу.​Я свой собственный ​

​Третьему Риму мечтать ​Словно несли мы ​

​Где началась ты, откуда взялась?​на «ты» говорил​

​славянских сердец​Сто минаретов и ​

​гул.​без тебя,​

​К нам уже ​

​И губернатор – тоже...​пропустил​

​прошло​Идёт.​

​Я старею. Я грубею.​

​След песочный растечётся,​

​Диковатые звучанья​Что не вытерпеть ​

​много денег.​У него акульи ​

​к списку​

​жалким забором​

​и Машку​

​– Сашка получит три ​Сашенька будет боксёром,​

​воду,​Им – по шестнадцать от ​

​Ведь стихи – это те же ​хрупкую пищу.​

​на вид.​и уйду​

​«Всё, шабаш!​

​замолкнет сова,​Никогда не читал ​

​Меж бродягой, уснувшим в грязи,​

​И другою чертой ​чёрной тщетой,​Между мужем и ​

​к списку​

​тише.​

​с твоей щеки​При темноте ещё ​

​к списку​отмщении речи,​

​Народ наш давненько ​Его с венценосным ​

​Аукнулись грозные дали​

​Вам не снятся ​добрый час.​

​Никого здесь больше ​– обманщики.​

​только скрипка Страдивари​от надломленной колонны.​

​не кричат паяцам ​дух нечистый,​

​Только скрипке Страдивари ​улиц.​

​У неё четыре ​и прибрежные аллеи,​

​» » »​и вот эти ​

​черемуху.​

​Не устал еще ​ее ивовой веткой,​

​у сторожки заброшенной,​

Эстрада

​что плохо катаюсь.​

​глядите,​Я гоню что ​

​они:​

​Знаю сам,​

​лечу​

​расстаться.​о том не ​

​он сможет,​

​Из ворот он ​

​и женою​А потом за ​

​утирайся».​Юность кончилась вместе ​

​со мной.​Я молчу.​

​«Мячи вот украли...​

​и мрачно строгает ​И опять я ​

​«Какие вы хитрые ​к нагретой цистерне ​

​запасной.​За Москвой петуха ​

​на педали.​

​Из ворот выезжаю​ладонь!​

​скачет​«На лестнице хоть ​

​Я бужу на ​Кто там отстал?​

​В небесах и ​Эх такая​

​мире ничего​И только так,​

​А то целинным ​невыстреливший револьвер.​

​а наследили и ​- или​

​как будто входим ​и не умеем ​

​немеем,​муки совести — светлые муки​

​верю в горькое: «Что мы творим?»​

​Я не верю ​

​где никто не ​

​совести даже —​

​Ведь у тех, кто у кривды ​сотрясая их кров ​

​Муки совести — это опасно.​

​Достоевского гнали в ​

​царей — кулаком?​

​тусклым ногтем стучали ​они странствуют, словно калики,​

​стольким земле.​

​дети и внуки​

​но мадонной невидимой ​25-26 декабря 2004​

​не сотворили ни ​выслушивать, как тайная подруга,​

​и просят чуда ​

​из мёртвых,​со мной сойдут,​

​во сне или ​

​но я, наверно, женщинам сестра,​Отдаться – как по-рабски шею гнуть?​

​и если, прости Господи, упьются,​ее...​исчезло все -​

​еще узнаешь сам...»​

​я приставал с ​

​а я по ​

​чувство,​

​его...​

​исчезло все вокруг ​

​сейчас увидишь сам...»​своих вопросах​по книгам знал ​

​оно висело в ​

​свои припоминали​

​смотрели в окна:​оставили​

​мчался через горы.​

​Какие с вами ​Вперед,​

​таят,​

​безденежные мастера!​

​знаки нотные!​хлеба черного,​

​Не надо нам​безденежные мастера.​

​— тот меня убьет.​в неволе. Я не тот.​

​на звероферме должность ​

​положено,— предаст.​

​с голоду не ​но в ангельских ​

​Гляжу на эскимоску-звероводку.​

​Душили раньше попросту ​

​как виноватость сделалась ​сетку прячут,​зачат — тот по клетке ​

​мог увязших лап,​

​И снег, переливаясь, не боялся​как мне казалось ​

​лунные караты.​

​на крючке,​

​на мой родной ​И падаю я ​

​запечатлел мой вой. Какой простак!​

​или навеки волю,​сквозь шкуру прет, предательски слепя.​

​И я бросаюсь ​но, цветом обреченный на ​

​не видит,​

​И с верой ​Живые люди — мне иконы.​

​в штурвал и ​

​мои с богом​И я теперь ​

​тебя, Россия,​

​Был раньше бог ​

​из глубины самих ​

​безверье тех, кто предписал.​

​запах скверны,​попы, попята день за ​

​они, прогнившие давно.​Всегда в чужую ​

​как можно верить, как нельзя.​

​«Не так ты ​

​От всех попов, что так убого​

​мнил одноверность на ​

​сказать о нем​непримиримость грозную к ​любим.​

​людям​во мне горела.​

​с мученьем века,​

​сквозь тело музыка ​бечевой.​

​силу.​

​у парадных подъездов ​-​

​своей презрительности яд​

​свою раскованную речь,​

​смерти, и победы,​и дерзновенно пробовать ​

​Сумею ли? Культуры не хватает...​

​прообраз.​гордый дух гражданства,​

​Поэт в России ​

​Хлебушка ломоть -​

​Помоги, господь,​чем-то виноваты,​

​к его порогу?​этих крошках даже,​Остаемся мы по ​

​Истлевает среди тьмы.​Голубям на крошки.​

​Все перебороть,​

​Научи меня, Всевышний,​- две главных вещи.​

​клетку к богу​клетку тело,​забудем,​

​Заставляют быть нас ​пьешь!​

​Она далеко... Ты притих.​

​—​

​Ты помнишь, пес, пора была,​

​ждет кого-то пес.​

​Август 1957​и над городом ​

​белый свет:​это хрупкое тело ​

​И как будто ​

​как остаться тебя ​

​что тебя полюбить ​Много слов говорил ​

​коробок,​

​небрежно​— земли.​

​пыли​не упасть.​

​власти,​средь вас, букашки-мураши,​

​вам, лопухи, в седые уши,​заснул.​ну, а в президиуме ​

​Так положил мне ​

​Я этому немножечко ​

Я груши грыз...

​Полумифическим​

​Политехническим​

​быть временным,​

​А если и ​стоял я со ​

​И среди тысяч ​

​Кавказской чёрной тучей ​

​Москву трясла, как погремушку, гласность​и со всей ​

​и прямо у ​и королём поэтов ​

​стало им.​неподкупаем и непокорим,​

​подкупали...​надеясь по старинке ​

​такой Несовершенко,​

​Я сладко повторял ​внук,​

​и женщин всех ​в которой не ​

​мой –​«Советский спорт».​

​к списку​тоской,​

​и очень много ​

​мама —​

​плыву я, воду ластами кроя,​

​колышутся, как беленькие стебли,​

​И вижу я ​

​где-то надо мной.​

​ее ко мне ​

​серьезный большеглазый человек.​

​Рассудок трезвый, безрассудства масса,​вступает, словно в музыку, в него,​

​происходит?​

​Вдоль моря быстро ​мы с вами ​

​сожжет.​

​и пошатнется самое ​все способны,​

​мед.​на шее несмышленышем ​

​сыгранной падучей,​

​ребенок притворяется игрушкой​

​Великий,​счастья в горле ​

​и крепким белосахарным ​со стружками льняными ​

​ребенком на руках,​от этой невозвратности ​

​Уходят люди... Их не возвратить.​что знаем о ​

​Людей мы помним, грешных и земных.​но что-то ведь уходит ​

​Да, остаются книги и ​

​с ним умирает ​

​час,​

​Есть в мире ​

​незаметностью дружил,​

​У каждой все ​1967, Лиссабон​

​Мы с тобою, сестренка, слабы​

​португалочка, что же ты ​иные миры.​

​Даже в мире, где правят фашисты,​уворованный миг​

​наши губы — прекрасные страны,​

​несчастной страны.​

​и, ему под мостом ​

​под мостом Салазара ​к списку​

​а я тебе ​

Я комнату снимаю на Сущевской...

​И море – всем топотом,​Так тяжко на ​

​Любимая, спи...​чтоб вниз не ​

​Любимая, спи...​люби меня – слышишь? –​

​Ничего не попишешь,​Дурные предчувствия?​

​сне.​

​Глазам твоим трудно.​Не спать безрассудно,​

​делать всё то,​Видно, устала ворочаться?​

​цветы собирай​

​всё это представить​И дышит мацони​

​Представь:​Потом – уже молча:​

​опытом –​

​Ложится и лижет ​

​Уже засыпают и ​солёное солнце всосало ​

​на заборе.​ничего,​

​хватит дыхания,​

​Я буду трубить ​не упрекнете ни ​

​и боль...​

​Вам петь,​дружны.​

​бедам —​

​Лучшие​

​прах?​

​Ведь это вы ​

​мне пытку?​-​

​-​к списку​

​и казнясь и ​тоже, может быть, лишнее чудо?​

​ты бы страшной ​

​но в своей ​одаряла,—​

​Лучше б, жизнь, ты меня ударяла ​любви​

​и летели сквозь ​собой увидал.​

​то случилось, чего я не ​

​чудо​

​необдуманной просьбе моей.​

​Все, ей-богу же, было бы проще​пение ваше слушаю,​

​пока не устанете...​

​Ах, пойте же,​будто бы мама.​

​Ах, как у ней ​Вот слышу -​

​школе заученной.​Она подружилась с ​

​подсолнух,​быть.»​

​басом бурь и ​или трамваям,​

​и гении, и дураки.​

​темы​писатель? - спорит целый мир.​

​Вечная друг к ​

​грязному, но другу.​

​Он поцеловал ей ​

​пойду-​

​Отведя сближенье как ​вполушутку, полувиновато,​

​семьи,​здесь, на двух концах ​

​Было понимание с ​Неправдой будет – «не люблю».​

​Ты не зови ​Я ни железо, ни гранит.​

​не уходи,​

Я кошелёк...

​Сказать «люблю» – не будет правдой,​

​Страшнее – это обмануть.​тобою странно,​

​дождя​чернильница​

​когда ты в ​столом – ты Пимен,​

​свеча раздумия горит.​

​Когда, плеща невоплощённо,​и глубока,​

​в сплетенье пальцев ​

​сюртука.​

​чеканный облик седока ​

​то вспоминаю я ​

​к списку​

​ломко,​не скинули со ​

​Средь сувенирной швали​

​Пусть царят невежды​

​пыльной лавке​

​На свете все ​

​желтой жиже,​

​трупам.​Знакомая гадалка​

​модном​

​сограждане ни ложку,​жандарм дразнил молодку,​

​обманул Россию?​Не хлеба – человека недород​

​троне,​

​и всё отравленней ​Россию человек?​

​а лишь один ​смеются, как над глупостью, их детки.​

​детям леденцов,​

​Кровь Углича, Катыни, Колымы​

​каждой люльке, в каждом​

​крепостническую плеть?​и женщин обогнули?​

​Как сделать, чтобы бомбы или ​

​голосам​

​А как он ​

​что его не ​

​один?​

​В правительстве такого ​к списку​

​мужчина сам решает.​

​но не теряйся ​

​клином свет​

​ни яблока со ​

​каурым -​

​Когда мужчине сорок ​

​сквалыги, живоглота.​

Я люблю тебя больше природы...

​Обманешь - сам уже торгаш.​он должен дать ​

​с пустым мешком ​рога​

​Не сочетаются слова.​До сорока вся ​

​лишь туман​когда вконец замуслен ​

​не побороть,​лет,​

​Все слезы те, что причинил,​

​лет,​и каждой каплей ​

​лет,​

​«Считайте меня коммунистом!» —​

​не получится​

​Мне еще много ​что плохо любится,​

​Излишне меня обожают ​твой!​

​Вступаю за вами ​вас коммунистами —​

​За ваше служение ​ряболицые,​

​куда —​Вы столько их ​

​Ершистые и колючие,​ершистый они народ.​

​Душа у лакея ​солдаты,​

​они вьются,​умер бы​

​что власть.​

​собраньях всласть,​

​такие,​

​Я сыт этим ​шли в бургомистры,​

​их стиле.​извиваясь,​

​выгодно.​честно,​

​то шли они ​

​к списку​

Я не сдаюсь, но всё-таки сдаю...

​Мгновенья эти – знаю – кратки,​

​умею,​но с этим ​

​мира посвятило​лишь то,​

​Когда взошло твоё ​

​Но скручены цветы​

​И промысловики,​Скорбят смиренней дев,​

​Эх, эскимос-горбун,—​у ледяных торосов​

​а после смерти ​И, скрытый за толпой,​

​грозно​уходит Пастернак​

​оцеплен,​и Маяковский сам​

​гонкой,​в боку​

​Среди ее безличья​Огромность всем велит​

​Ты думаешь, ты бог?​

​Но ты — пространства шире.​плясал на струях ​

​людей не обижая,​Дадим покой китам​

​вопрос,​как дуги черных ​

​супам —​их собственные кости.​И началась распродажа.​

​от сиплого хрипа ​с есенинкой ярой,​

​небогатых.​

​гений.​Ты был полу-Гамлет и полу-Челкаш.​

​приискателям​

​студентов Москвы​

​Но, к нашему счастью,​

​как страшно​чтоб не задремать ​

​Торгаш тебя ставит​Толкнут​

​Володя,​около Сочи.​

​к списку​лжив,​«Ты жив!» – мне по ночам ​

​бог, не дай мне! –​В нём умирали ​руках у слабых ​

​мы?!​Насмешки над людьми ​а дать его ​

​когда, расшвырян вдрызг по ​братьев,​

​тупом несовершенстве браков,​

​спиной – всё видела спина! –​кувшинкою речной держа ​

​чокал,​друга,​

​в протяжном вое ​в нём умирала ​

​Качался старый дом, в хорал слагая ​

​Я делаю себе ​

​Я с их ​

​стратосферу,​покрывали?​когда карьера такова,​

​на риск.​

​считал, что делает карьеру,​

​но у него ​

​кто неразумен, тот умней.​к списку​

​И если сотня, воя оголтело,​

​и, взмокший, раскрасневшийся, веселый,​страшно гордый -​

​с засаленными ушками ​Я видел, как сноровисто и ​

​толпа глухою стала, разъярясь.​колес.​Кровь появилась. И пошло всерьез.​

​тычков, пинков, плевков и оплеух.​

​кольцо тулупов, дох и капелюх,​зачерпывая валенками воду​

​к списку​мучит и мучит,​ветви не примут​

​и вырвем мы ​непокорства.​

​Мы хитро придумали ​Конечно же мы ​без вашей моральной ​

​Спасибочки. Как-нибудь сами​

​Вы мыслите, наши коллеги,​приятна, однако,​

​низко мы пали?​

​чтоб нас попригнуть ​у вас под ​

​голова!..​

​шапка Мономаха затряслась,​

​зрачки.​веки Стенькины закрыть ​

​взгляды​жила.​клокоча,​

​на шушуны.​чуть колыша бердыши.​

​Что, народ, стоишь, не празднуя?​И уже по ​"Давай, топор...»​

​Стенька голову на ​

Я сибирской породы...

​грозно​

​колесе,​тайных Волгах,​

​Были в ЛИЦАХ ​

​словно блики среди ​

​И сквозь рыла,​

​И плывут, серебрясь,​а в руках ​

​Стеньку ведут.​

​Стенька,​Грешен тем,​

​остолоп.​

​их.​

​что бояр на ​

​половинно,​

​Голова моя повинна.​

​Перед вами,​нет».​

​Кровью харкал я ​

​ретив:​Может, это подвело?​

​саблю,​

​когда летелось​добра.​

​задарма.​Ладно,​

​потерявшая листву.​

​весь оплеванный толпой,​

​плыл​

​И под визг ​с рогожи,​

​ползут...​

​В струпьях все,​

​треща с гороха.​Леденец зубенки весело ​

​Как за бочкой ​перед зеркалом свейским​

​сегодня самосуд.​

​Москве белокаменной​

​и знаешь - снова скажут,​а ты его ​

​Среди весенних лужиц​

​Он ревностен и ​

​что по заказу ​

​И как придумать ​

Я товарища хороню...

​Что делать мне ​

​Я полон весь ​что нету больше ​

​письмом любого дня.​в ответ,​

​тобой побуду,​к списку​

​что ж ты ​пили вино.​

​и твердил я, скрывая рыданья:​и вздыхали: «Какой человек!»​

​с фотографии — рядом с Христом.​синьоры Марии.​

​побывал, как просил меня ​

​Ты скажи им ​ей от рыжего ​

​И Мария — вся в черных ​Ну а будешь ​

​«А, не стоит… Что было — то было.​искривившись, его подсластил.​

​«А потом?» Усмехнулся он желчно,​в битве святой,​

​при шмоне:​Я, сдавая оружье и ​

​легко.​

​партизанская прежняя смелость?​железных цветах.​

​по-пастушьи​

​«Нам без боя ​

​нам спокойно сказал: «Без истерик!» —​нам: «Фрицы!» —​

​на отечественных поводках.​

​но героями лишь ​Каспий мы плыли,​

​а лицо было ​из юбчонки девчушечки ​

​И взлетел — аж глаза стали ​И чего-то она верещала,​

​сиамский посол!)​

Я только внешне, только внешне...

​мы не поняли ​

​И тогда, не смущаясь нимало,​Эмигрант я, но родину помню.​

​подошел и по-русски сказал:​

​и зебрастый американский…​и шагали мы ​

​оружьи​Что оливы, браток, что берёзы,​

​и любой сокровенный ​

​Был священник, по-ихнему падре​

​та девчушечка нас ​

​И свобода нам ​рассекая их сучьи ​

​но чтоб эта ​

​поняли все.​И упала, раскинувши руки,​

​что им дети, что люди кругом,​ручонок,​

​голодные — мигом,​понимаешь, роса — на шоссе!​

​«Но лопата, браток, не копала​

​как, попав под Смоленском ​и жена его ​

​голубые, насквозь голубые,​баба — мужик.​

​плакал рыжий хмельной ​

​тоска нещадная,​же светится.​

​спать, а просыпаться не ​

​Вот сидишь ты, добротой светясь,​

​и обмарывали,​Ты для подлецов ​

​Да и кто ​Ты была б ​

​сняв ещё, в ладонях​вместе погрустишь.​

​ты простишь,​Здравствуй, Ира!​

​дышат две изумрудины​

​и над женщинами?​От красавиц «тащиться»​

​так раскованы вы!​

​ну а то, что ты умница ​

​это как истязанье​Ты уходишь как ​

​ты влюбилась в ​оказались уликами​

​–​

​выходящую из воды...​и вещего,​

​я знаю наверное,​— в песок.​

​Шла она, белозубая, смуглая,​

​пораженной компанийки:​

​но тяжелая белая ​вся.​

​Из воды выходила ​в силе,​

​аж до боли ​времена,​

​только пусть она ​

Я у рудничной чайной...

​малость​для России я ​

​Если было несладко,​

​льдом,​

​Россию​

​я был,​

​и я больше ​

​и бессмертья не ​

​Идут белые снеги...​

​Чьи-то души бесследно,​

​как по нитке ​

​и оказалось – был в ошибке ​

​Любовь, исчезнув даже, бесконечна,​

​ложной злобы дней,​

​и я опять ​

​сумою,​

​в непреходящей прелести ​ума, –​

​прелесть.​

​своего,​

​–​

​рекой две тени,​

​сказать такую ложь:​но в пору ​

​решит.​

​Мой сын, кем хочешь стань, -​

​подлиза,​

​хотя у них ​

​конечно, их самих​

​расталкивать других​

​Война, как эскимо,​к списку​

​мне​

​Предупреждаю вас:​

​уступаю​пишите,​

​Когда перед собраньем ​

​и, когти пряча,​-​

​сахар в чай ​

​с которой ходят ​

​кто-то отрубил!​щеку.​

​била.​Ты какой-то злой».​

​умереть.​

​на губах застывших ​

​Я теперь счастливым ​

​Хорошо, что мне не ​предаст.​

​Горе видит землю ​

​Горе смотрит, горестно потупясь,​

​ищет он.​

​причастен​

​понял я, что в жизни ​

​но запомнил все, что я забыл.​

​Кое-что я в ​

​как в песок ​

​и пойму, что умереть — жестоко​когда-нибудь умру.​

​поле,​

​обо мне​

​весенней ночью думай ​или под снег, мерцающий в окне,​

​счастья и тоски,​куски,​

​а ночью — только обо мне ​

​окурит дымом и ​

​со мной, как с морем, вся наедине.​

Я хотел бы...

​прохладной простыне​

​Пусть я не ​

​думай обо мне,​

​чем я.​

​своя»,-​Но сколько б ​

​«Кому-то же ведь ​

​да разлюблю.​

​ни разрублю.​

​Он если не ​

​и там, где я перо ​сильней.​

​причесанней, целей.​умел.​

​смел.​завидую ему.​

​не раскрывал я ​

​точно говорю.​нежно и жалеюще,​

​Женственней намного ваша ​

​вас!​

​горькой нервности​

​Так порой на ​

​и морщин,​

​Это дело наше, а не женское.​высовывают,​

​вам под силу, как?»​

​с ломами тяжелыми ​со снопами пышными ​

​про одиночество​спокойной светлой пустотой ​

​биенье слышится в ​

​Лежу в каком-то шалаше,​с такой мальчишескостью ​

​срываю груши,​

​как сильно я ​Мне хорошо, что я ловлю​

​живу, себя от дел ​звуков и свечений.​

​Но есть иная ​горизонта,​

​бороды.​певца.​

​Ему бы водки ​вожжи​

​певце.​хозяйка пышная в ​

​занесло,​и всплески белые ​

​какая долгая вода!​— она не сладость.​

​подумать всерьез.​Дождь заливает твой ​

​шелест сосен и ​— он слабоват.​

​площади тряс его ​какой-нибудь пес!​

​а разбудить никого ​

​том берегу.​

​сады посажены зеленые​

​И не знают ​

​поры),​царю меня ведет.​

​я от гомона.​И скользнула легкой ​

​то из лева, то из права ​

​там палаты камня ​чернодужною,​трижды топнула решительно ​

​появляешься ты прямо ​Был не очень-то настроен веселиться ​

​Благодарно я склонился ​к утру - пускай помолится.​

​твои держатся едва.​

​к себе царь-батюшка​

​я сижу у ​Сказки, знаю нас - напрасно вы не ​

​Две любви, как два камня ​Две любви - то ли это ​

​ночью в окно​Две любви - то ли это ​

​крыло.​темно на душе,​

​ночью, дразняще нагой,​поцелуи проснулись, горя на губах.​

​и они отдадут ​И в поэзию ​

​Я приду к ​и о нас, тебе вырвавших волю,​счастья​

​деньги листать?​

​Век двадцатый – убийца и тать,​

​в двадцать первом, как в юности ​

​любимых​

​К двадцать первому ​в двадцать первый ​

​изумлённой,​что ворчит в ​

​Я прорвусь в ​

​вскину к небу, скрывая одышку,​

​а рассыпанный по ​

​двадцать первый век.​как провода,​

​лет​в разноцветно светящемся ​

​Да-да-да...»​

​захочешь, мгновенно туда​и, мыча, молоко предлагают стада,​

​Просят губы любые ​

​Этот город без ​получишь билет,​

​начинают в нем ​

​«Нет-нет-нет...​здесь получишь ты ​

​В нем глядит ​паркет.​

​городе Нет.​

​Мои нервы натянуты,​Я, как поезд,​

​и прижмемся к ​совсем бытие,​

​каждому новое имя,​на этом ромашковом ​

​будто мы от ​

​только под именами ​муравьи,​

​траве завели,​цыпочках в чащу​

​велосипедов колеса​

​и молочные сестры-березыньки​птах?​

​ветру девичьи волосы ​

​Что с утра ​с тропы в ​

​не станет стыдно.​

​Дай бог всего, всего, всего​убого.​

​пусть не в ​замкнуть уста,​

​сапожищем.​

​Дай бог побольше ​ни барином, ни попрошайкой.​

​Дай бог быть ​и не геройствовать ​богом хоть чуть-чуть,​

​Дай бог слепцам ​

​все ничтожно будет, кроме​Страшно, если слушать не ​

​Через реки, горы и моря​

​«Граждане, послушайте меня...»​не могла.​

​Кто-то их порой ​раз в любом ​

​кто-то сапогами пол ​«Граждане, послушайте меня...»?​

​и сплясать, а прочее - мура!​

​«Граждане, послушайте меня...»​пальцами растерянно мудря.​

​«Граждане, послушайте меня...»​под гармошку палуба ​

​полное смятения и ​ну а в ​

​белый омут – в грудь.​

​тебя одной​

​босиком,​Моя цель – душа твоя. Её хочу.​

​К ней прильнул ​губами к твоему,​

​Голос в телефонной ​

​с неизмеримой глубиною​

​где ни черта ​

​мне знакомо,​

​ведь ручейков журчащих ​

​была ясна,​лишь в воду ​

​Порою, если верить глазу,​

​и дно просвечивало ​

​рев парохода поутру,​

​следа.​

​кровью навсегда​вселенных​

​неких будущих пророков.​Прислушаемся к генам, в нас томящимся,​

​И все деревья ​

​Беатриче и Лауру​

​Меня целует нежно ​

​Промокшую от крови ​

​Но мне не ​яды в воду.​

​виске мне шепчет ​

​вас неандертальство?​гене:​

​пальца​

​с четверенек –​

​Мы обменяли плавники ​Мы – дети пены.​

​ветку вербную.​Раздался крик боярышни ​

​них откликнутся варяги.​

​кроны​– российские синицы,​

​на земле пора.​ветку вербную.​потому что для ​

​наследник запутанный мной.​

​себе раздобуду.​

​идей,​

​«Где дорога домой?» -​

​Петербург -​найти,​

​Мир запутался тоже.​

​папу болельщик,​тем, что пахнет,​

​порой неуверенный -​

​Я тот воздух ​Происходит​

​что нахапаются,​

​безденежье или безродинье.​

​нас изуродованная.​

​Стамбуле,​со мною,​

​и забудешь дорогу ​сынишка рассерженный мой:​

​«birthday».​

​а со мною ​

​где ни яблок ​

​может, срастется...​

​душу мою​

​к чортовой матери,​

​печальные глаза​

Я что-то часто замечаю...

​и только то ​

​простишь.​

​«Предатель!» – эхо слышится в ​– возмездье – настаёт.​

​тех печальных глаз...​А ты живёшь ​

​грустя,​и это понял ​

​женское плечо,​

​когда она измученного ​

​не всю, то часть её,​

​Всегда найдутся женские ​дышал ты горячо,​

​любя,​к списку​

​в жизнь, где возраста нет.​вновь уже не ​

​Ты рванулась вприпрыжку ​Пастернака​

​Дети – тайные взрослые. Это их мучит.​этой боятся,​

​если, словно со скал,​

​Тебе нечего, если у ног ​обруч​

​Я боюсь за ​Вы с короной ​

​встала и сразу ​взглядом дождь разведя?​

​Я никак не ​

​Пастернака​

​Ты победила.​

​знал.​

​Неужто нужен нам ​

​в твои глаза ​

​Теперь я умоляю ​

​о призрак головой.​

​и тем, что был свободен,​

​Бесплотное виденье,​

​тень.​

​твою,​

​и где она ​свете Волга,​

​И жить мне ​стыда.​

​горе высокой​В час невеселый ​

​и России —​Как бы связуя ​

​Но Волга Для ​и Ангара, и Енисей.​

​Любовь России к ​Мы русские. Мы дети Волги.​

​но не за ​не подсластим.​

​с таким условием ​

​так, что хоть ноги ​

​и больше всех ​

​Я ощущаю непорядок,​я.​

​нас не стало.​

Я шатаюсь в толкучке столичной...

​я сейчас​И ты не ​

​молит.​красиво врет,​

​С тобой катается ​

​снег​

​Как​на этот вальс​

​и получалось-то у нас ​

​Белла!​Стою — и все-таки иду​

​так​и на плече ​

​часто.​

​Да, я стою, но я танцую!​

​Надя,​

​мне​вальса.​

​Мартой из буфета​

Ярмарка в Симбирске

​С зубным врачом ​

​круг​

​корабль,​

​Танцуют музыка и ​

​копоть.​

​пляж,​

​торговый флот — танцуют лихо:​

​лишь:​

​Все на Камчатку ​

​краны.​

​полет.​

​куда-то.​

​сквозь ветер, песни и огни​Его земля за ​

​Но сколько он ​

​Совсем был рядом ​

​летели​

​нам неумолима,​

​в геранях их ​Потом прикнопили к ​

​чтоб в нем ​

​Он домом стал. В нем люди ​

​откос.​

​видели​

​как ни страдали ​

​заказы,​

​Кошуэты,​

​И мы,​

​и то ли ​

​Он не хулитель, не насмешник,​

​Рука Ладо Гудиашвили​

​я,​

​в неблагонравных, неудобных,​

​руки праведные их.​

​И, в карман пельмени ​

​им посильно,—​

​месили,​

​деньги трудные свои.​

​Они тихо поджидают ​

​к ней,​

​Пахнет луком, огурцами,​

​молча женщины идут.​

​к списку​

​И, вытянутые над бездною,​

​назад.​

​какой-то чутошный​

​к рукам.​

​Но помню я ​меня, как струи, обдают.​

​края.​

​хотя мне это ​

​бездонности,​

​я лежу.​

​нерадостей​маслины косточку соленую​

​оставила​

​немоты.​радости —​

​еще сегодняшнего дня,​

​к шалашу.​к списку​

​самых моих близких, дорогих,​

​больно,​Ранил я и ​

​ползком,​к списку​

​как лик его ​просит.​

​стороны, то с другой ​

​другим, что меня от ​Я был​

​к списку​собака,​

​всходило смутное виденье​и горько-горько плакал я.​

​Ни песням девичьим ​ночную тьму,​

​парнишкой​К плетню растерянно ​

​а у плетня​и грозной,​

​А я был ​В тайге все ​

​я замыкался и ​и рассудительная вроде,​

​светлым перстнем​

​и я пою.​мою​

​полумрака​

​к списку​

​боюсь – и более всего ​не надругались миром ​

​с душой,​

​и завершится всё ​

​к списку​

​и пар идет,​озарено!​

​вот поднимается,​

​грузное,​

​И вот,​

​хотел он землю ​

​в лучи.​

​О лемех слепо ​

​но лишь сейчас​

​на заре​

​замасленною вытертые паклей!​

​Благословенна русская земля,​

​Как мало надо ​

​преображались в женские, крича!​

​мне вмялся в ​

​коварно подготовленный веками:​

​мы женщину сместили. Мы ее​

​за то, что я! мужчина! нежен с нею!​

​обжигало.​

​она в слезах ​

​беззащитном теле,​

​Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.​

​зубов.​

​не говорили про ​

​и верхний свет ​

​может быть, Зоя, а может, никто...​

​женщина в легоньком ​

​шхуне,​

​Вот он, отдельный, далекий, плывет,​

​все это — только наплывы, наплывы,​

​чайки — не чайки, волны — не волны,​- быть может, вернется,​

​Ну, а забыл, что не знает ​

​Вот он восходит ​И у причала, прощаясь, моряк​

​Может быть, надо, а может, нельзя.​

​ходят, покачиваясь, глаза.​

​может, Архангельском, может, Марселем​

​Белые ночи — сплошное «быть может»...​

​когда–нибудь расплата.​не потирайте руки ​

​«Есть божий суд, наперсники разврата...​жандармами, придворными льстецами,—​

​а значит, нет и божьего ​с приятцей размышляя ​

​И шеф, трясясь от страха ​

​степных.​

​он.​

​сон.​

​был состряпан,​

​есть божий суд, наперсники разврата...» —​

​спасительный суя.​

​как начали все ​

​и обалденье,​

​Но ласточке помог ​

​Что с ней ​

​вдвоем опять,​

​в ее зеленых ​

​Сысоев сделал это ​А там, внизу, глазами замороженными,​

​или тротил,​

​но стало что-то жалко этой ​

​шиферном листе.​

​И увидал Сысоев, как пошатывал​крича, металась ласточка со ​

​Сысоев вздрогнул, замолчав ушибленно​

​употреблял.​

​Он Гамлету себя ​

​она (быть может, с болью потайной)​

​прибегнул было к ​

​которая ломалась до ​до колен.​

​на баржу под ​а крановщик Сысоев ​

​я настоящий русский!​

​Но ненавистен злобой ​

​будет​

​про это не ​

​старик.​крик,​

​и, шапку сняв,​

​шелест диких трав.​

​Дай мне скорее ​

​Сюда идут?​

​Но можно очень ​

​видеть,​

​надо фраз.​

​прозрачная,​

​дрогнув,​

​бряцали.​Я знаю –​

​Под гогот:​

​и пахнут водкой ​

​я мальчик в ​

​И дамочки с ​

​Я попал в ​это я.​

​А вот я, на кресте распятый, гибну,​

​Мне кажется сейчас ​

​Мне страшно.​будто монашенка, Алла.​

​время провала.​

​время обвала.​

​могилами могут.​

​распадаясь под собственный ​

​души мы чисты,​

​что пропали.​

​рваться не надо ​

​Не по нам ​но марксизм не ​

​похожа, Россия?​

​Их слепив из ​

​скипетре​много нагара.​

​в едином лице.​и воинственная вульгарность,​

​она:​А однажды я ​

​На колени она​

​без всяких подмазок ​

​сидела не кто-нибудь,​я увидел одну ​в тот день​

​к списку​

​А снег повалится, повалится,​

​закружит все веретеном,​

​свою наивность застыжу​дня,​

​завесится​

​а только буду ​

​по Сретенкам и ​

​шаги,​повадится​

​К. Шульженко​и плывёт.​

​Когда в окно ​

​О чем сказать ​человек,​

​чего-то ждёт...​

​ходит, а ходят в ​

​душе зарубку, легко перешагнула юбку, и трусики, и сапоги, став нежным ангелом ​

​глаза вернуть и ​

​праздный. Я целе- и нецелесообразный. Я весь несовместимый, неудобный, застенчивый и наглый, злой и добрый. Я так люблю, чтоб все перемежалось! И столько всякого ​// Фото: PersonaStars​

​легко ранимый и ​

​не спасти, но, кроме смерти, расцвести ничто не ​

​Евгений Евтушенко жил ​

​странах, быть беспаспортным, к панике бедного ​

Ясная, тихая сила любви

​Евгений Евтушенко открыл ​

​И под бесшумным ​начале от пылких ​

​номинирован на Нобелевскую ​друг. Он, как и я, дурак. Кто прав, кто виноват,я выяснять не ​

​Евгений Евтушенко мужественно ​рука, чтобы она, прохладна и легка, жалея и немножечко ​

​ли смогу.​Я — робею на каждом ​

​самых знаменитых произведений ​большой трагедией для ​

​// Фото: PersonaStars​

​собаку, я просто не ​• Никогда не думала, что у Евгения ​

​Где есть правда, а где — нет.​Самый мудрый ты ​

​важнее всех.​Женя — радость для друзей;​

​И всегда соответствовать ​

​красоты​

​Пусть улыбки весь ​Приведет в голубую ​

​дорожек, Евгений,​Среди тысячи разных ​

​цель впереди.​Никогда не сходить ​

​И мечты заветные​На добро богатой,​

​Пусть любовь на ​Радостней мгновений,​

​Поздравим мега человека,​спагетти,​

​Сбежало с криками ​Красив и добр, умен — он гений,​

​мы от души!​его сегодня,​

​Евгений — это имя значит ​Во всех делах ​

​Характер женин небесам ​Все от того, что он в ​

​Наш друг Евгений ​

​решений!​От жизни брать ​

​днем рожденья!​Послушай этот поздравок,​

​И в любви, и в деле.​

​В жизни сложности ​

​В переводе означает.​

​Чаще улыбайся,​ним знакомы,​И в работе ​

​к списку​стебель.​

​дворец,​птенец​

​проступила звезда,​к списку​

​Обернётся то тигром, то змеем.​И как плечи ​

​И отец, и судья, и ответчик.​

​не обижаем.​Но не сами ​

​Сколько умерло в ​Европы?​

​Лебедей пострелять хорошо.​беседу:​

​И сказал, дребезжа:​Вдруг очнулись от ​

​я знаю,​России поэтов​Сырком и чайком ​

​в ночи.​бумажку:​

​Все дьяволы дали ​

​Огней полуночных свеченье​добро:​

​– Вот те крест, не любил.​Спросишь:​

​заблудившись в разбойничьей ​я тебя полюблю-возлюблю,​Никитичем в загс ​

​кальян не курить​и царевн-истеричек,​

​Ней.​В кругу смертоносных ​

​пророки,​зовут.​

​О тысяче путанных ​ты плачешь, Кассандра?​

​Последний защитник её.​В саду задымлённом ​

​в окно...​России, Кассандра.​

​к списку​был в чертоги,​

​это смерть,​о коих велено ​

​и ставит на ​

​А каждый танец ​«И были наши ​

​и инженеров,​Хранят вино для ​

​Замена паспортов…​

​Когда ты целый ​


Именины Жени, поздравление Евгению

​виденье.​Немного лучше, чем в своей ​

​Как зверя в ​

​человек,​Как ему дорог ​Обняв руками русские ​не веря, что мы уже ​сквозь поросль морщинок ​они,​проснувшихся птиц и ​куклы​Не зная вовек​давно​Он рассылает​За чёрным сайтом​Когда замру​

​молочных щёк​Сбивает с тёплой ​домашним светом трепетно ​И только колокольчики ​А Русь в ​травах прячутся букашки.​оповещает русские снега​к списку​любишь ёжиков и ​лбу написано,​

​Ври не ври,​у дубков,​Перед начальством на ​Ну, по столу ладошкой ​Оно – мой истинный ровесник.​От пламени и ​И сердце больше ​из ворот.​

​застолье,​грязи.​змеиный​Слыша шипенье его.​Храбрым вручает медали,​огнём.​не ищет,​

​в груди.​До прихода человека.​

​На левом ухе.​А она молчит, дурёха.​

​Значит худо наше ​
​к списку​Плакать хочется? Бывает.​
​лилий​злятся сломанные сабли,​
​Книга Белого Безмолвья...​А рядышком с ​

​там ждёт?​народу зимой.​
​Как будто мгновенно ​
​И было пустынно ​к списку​
​взгляд,​А полосы длятся, мелькают​

​друзей.​Постарели дали-выси​
​Говорил, в глаза смотря:​И весь мир ​
​друзей».​Без конца Европе ​
​не люблю,​

​С любовью или ​
​Друзья мои, простите мне,​Где много воли ​
​Не зря же ​
​любви​

​И дни свои,​Кто ты был​
​На непонятном языке,​
​Опять одна,​
​По-соловьиному свистеть…​

​Куда-то душа отлетела.​
​Да и не ​не нужны,​
​Чего она так ​
​отвесно.​

​И только сияет ​щенок не скулит,​к списку​Ты судить её ​Ни фамилии, ни паспорта,​И глаза – два уголька.​его.​Отгуляла баба снежная​Но он не ​

​Тревожных и светлых, и чудных на ​
​спайка сердец?» –​
​делать​сих пор​
​ваш взыскующий взор,​От звёзд опрокинутых ​

​не доверю я ​и взыскую,​
​бесстыжая муза,​
​и святых добряков-англичан.​делишках бесчестных,​
​чтоб работать козлом ​

​к списку​Хоть бы однажды ​
​Мне ничего и ​
​Сонную оторопь спешно ​Плюнь себе, парень. Страна, как страна,​
​Экий ты парень ​

​То ли я ​
​услышу его.​даже сердит,​
​Словно надменный небесный ​
​Или всё-таки казнит...​Успокойся и уймись.​

​Но – клянусь – не сжёг пока.​искать.​
​Размышляю: где же ты?​В дождь попавшего ​
​Словно семечко в ​
​в траве.​он не берёт ​

​Стократно ты, а я тысячекратно.​
​я никогда не ​
​обитель.​миры.​
​Но кто-то дал однажды ​держатся миры,​

​больно в грудь.​родимой,​
​Может, выпить хочет он.​отцу пройду.​
​Рвусь отчаянно и ​крыльца.​
​Сыплет прямо на ​

​в России братьев​наоборот,​
​уже не с ​
​два брата.​Течёт с рекою ​
​Которые несёт, качая,​великой,​

​дождевая​
​Ты всем докажешь,​
​строкой.​
​звучной рифмой бредит,​

​А в толще ​
​к списку​
​А эту родинку ​
​шоколаде​

​дай куснуть).​
​И в них ​
​лишь солнышко на ​
​склероз.​

​к списку​- Слышь, Кощей,​
​И что Зыкина ​И, задумавшись, слушает сердце земли,​
​и белок-летяг,​аксельбантом к плечу,​
​праздники и вечеринки,​пером​

​глядеть на Босфор?​
​Русская сказка, старинная вязь,​С Вещим Олегом ​
​Гибель и слава ​сто миражей,​
​Волн средиземных стареющий ​Как же я ​

​Может быть, и грачи​И президент другой...​
​Как же я ​Сколько же дней ​
​Идёт,​И продолжит оборот.​
​Тканью алых парусов.​вкрапленья.​

​много в море,​
​На земле так ​
​сирени,​
​Ты не забудь...​
​Но и под ​
​Дуну на Сашку ​
​Пылью взметая пустырь:​
​Дух воспарил молодой.​Машенька смотрит на ​
​к списку​
​чутко-тревожно.​
​и грызёт свою ​
​Лапы елей угрюмы ​
​термос с чаем, пакет с пирожками​
​полудня слова:​
​В третью стражу ​
​шепчутся всуе.​соборною крышей,​

​чертой​
​Меж надеждой и ​и телом,​
​услышат.​Все возмущённее и ​
​Они ко мне ​лице​

​Народу милее, чем царь.​И нет об ​
​свет приходил.​подвале​
​к списку​
​Вдоль дорожки, вдоль ручья,​Из калитки в ​


​одуванчики,​А глаза мои ​
https://youtube.com​да бродячая собака,​https://libverse.ru​справа​http://pozdravok.ru​погорелые театры,​https://rustih.ru​Дремлет в кресле ​https://rupoem.ru​комнат.​https://askbooka.ru​на остывший узел ​https://45ll.net​всё слышнее.​https://starhit.ru​базаре​https://45parallel.net
1 1 1 1 1 Рейтинг 0.00 [0 Голоса (ов)]
​ ​

Добавить комментарий

Чтобы оставить комментарий войдите через любой из сервисов:
Поделиться: